Водородная Соната

Бердл поднялся. Что-то щелкнуло, и дверь распахнулась им навстречу.
— Сначала я, — предупредил он уже вслух.
Возникла короткая пауза, во время которой Бердл, казалось, изучал пространство за дверью.
— О, — сказал он. — Они действительно изменили это место…
* * *
— Ну, мы немного изменили это место, — сказал Ксименир, проходя перед арбитром-репортером с глазами-камерами. Он давал эксклюзивное интервью, пропустив вперёд одного из представителей СМИ, до того, как дирижабль был открыт для посещения. — Последние восемь дней проходила реструктуризация. Довольно радикальная реструктуризация, затрагивающая практически всё на борту, что стало одной из причин, по которой людей не пускали сюда, хотя в основном это делалось для того, чтобы впоследствии произвести эффект и прописать открытию более захватывающий сценарий. — Он улыбнулся арбитру. Ксименир был одет в простую белую униформу. Пятеро его товарищей по вечеринке, одетых так же, сопровождали его и арбитра по темному, широкому, плавно уходящему вниз коридору. — Многие из нас помимо этого занимались своей личной перестройкой, — сообщил он, махнув кому-то рукой. — Прежде с моим телом творились разные странные вещи, но теперь я вернулся к более стандартному, более естественному виду.
— Жалеете ли вы о былых излишествах? — спросил арбитр. Он получал инструкции от группы журналистов-людей, разбросанных по Ксауну и за его пределами. ИИ обобщал их, составляя репрезентативные вопросы.
— Нет, — ответил Ксименир с почти серьезным видом. — Никогда не следует жалеть о физических излишествах. Только о ментальных неудачах.
— Правда ли, что ваше тело было покрыто более чем сотней половых органов?
— Нет, не правда. На максимуме у меня их было около шестидесяти, что тоже чрезмерно. Я остановился на пятидесяти трёх в итоге. Но и с таким количеством представляло серьёзную сложность поддерживать их жизнеспособность, даже с четырьмя сердцами. Большинство из них должны были оставаться мёртвыми безжизненными придатками, не способными к функционированию.
— Ощущаете ли вы себя теперь в связи с обратной перестройкой более серьёзным художником?
— В прошлом я претендовал на звание художника, но в действительности был всего лишь прославленным хирургом. Мне хотелось бы думать, что временами я был артистичен — проявлял артистизм, если выразиться точнее, но, думаю, что, особенно сейчас, когда мы почти подошли к концу своего существования, можно отказаться от претензий и притязаний и немного расслабиться. Возможно, я вдохновлял других быть артистичными, быть художниками — это была бы хорошая оценка моей деятельности.
— Назовите наибольшее количество людей, с которыми вы вступали в отношения одновременно?
— Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть… Трудно сказать, я не считал специально. Я пытался достичь максимума — пятьдесят три, но даже при эффективной нулевой гравитации, когда все просто суют руки в груду тел, это невозможно было сделать. Слишком близко друг к другу. И ещё, я думаю, что некоторые были в большей степени взволнованы и заинтересованы друг в друге, нежели в том, чтобы идти на рекорд вместе со мной. Тем не менее, было по-своему весело. С другой стороны, такие вещи предполагают усилия. Массу подготовки, планирования, инструктажа. А близость должна быть спонтанным удовольствием, не так ли? В общем… мы, кажется, пришли.
Маленькая компания прибыла в нижнюю часть коридора, где он ненадолго выравнивался, после чего вновь поднимался, уводя к корме. Толпа людей — в основном одетых в простые белые сюртуки, такие же, как тот, что носил Ксименир, что делало их похожими на религиозных адептов — была занята сбором сложного на вид оборудования, с последующей упаковкой и погрузкой готовых конструкций на ряд небольших колесных машин с плоским верхом, одна из которых, полностью загруженная, поднималась по склону чуть в стороне и вот-вот должна была исчезнуть под изгибом потолка.
Прямо над местом, где стояли Ксименир, его последователи и арбитр-репортер, проходила широкая, новая с виду круговая лестница, ведущая к отверстию в потолке в форме ломтика торта, окутанного темнотой, едва развеиваемой несколькими крошечными огоньками.
 
— Давайте поднимемся, — предложил Ксименир, указывая дорогу. Он начал взбираться по веерной лестнице, за ним последовали арбитр и пять человек из сопровождения.
— Свет, пожалуйста, и посильнее, — сказал Ксименир, выходя в помещение наверху.
Пространство здесь было открытым и огромным, заполняя часть дирижабля до самого верха. В основном оно тонуло во тьме, пронизанное тысячами маленьких огоньков, направленных внутрь огромного, туманного цилиндра пятисот метров в длину и четырехсот в поперечнике. Прямо над головой сияло нечто, похожее на маленькую шаровидную галактику. По тому, как свет перемещался на потолке, можно было предположить, что среду заполняла вода или какая-то иная прозрачная жидкость.
Сразу за лестничной площадкой располагались штабеля и стеллажи со шкафчиками и полками. Дальше тени скрывали любые стены. При всей своей очевидной протяженности, низкий потолок, темнота и ощущение огромной давящей массы над головой действовали угнетающе. Прямо перед ними располагалась одна из шести небольших полупрозрачных сфер, трёх метров в диаметре, застывшая в основании огромного контейнера и выглядевшая как не вполне адекватная опора для его массы. На стенах освещенного пространства не было видно никаких других крепёжных конструкций, только крошечные прожекторы.
— Здесь мы немного играем с изображением, — поведал Ксименир, протягивая руку и поглаживая поверхность одной из сфер, — потому что даже сквозь самую чистую воду невозможно увидеть столько — это в некотором роде правильное изображение того, что можно было бы разглядеть, если бы внутри не было воды.
— И что же это такое? — спросил арбитр.
— Гигантский бассейн. Вы можете подняться по этим ступеням, раздеться и нацепить один из дыхательных аппаратов… — Ксименир взял с ближайшей полки толстую трубку и помахал ею у себя перед лицом: — …пройти через одну из сфер, а затем плыть к ярким огням там, наверху. Это самая лучшая зона для вечеринок, как рай, как наша собственная мини-Сублимация. То есть, там все как обычно: удобная мебель, выпивка, наркотики и множество визуальных образов и музыки — танцы и секс, включены, как вы понимаете, — но все это немного более размеренно и созерцательно, под сияющим прозрачным куполом у вершины корабля, а вся суть в том, что это единственный способ попасть наверх, и — как только вы там окажетесь — выхода нет… Но это не так и важно, потому что потом наступает Сублимация. — Ксименир усмехнулся, глядя в глаза арбитра. — Это был мой план ещё с самого начала Последней вечеринки. Вода. Парфюмерная вода. — Он подмигнул арбитру.
— Типичный представитель человечества, — пробормотала Коссонт. — Знаешь, что он делал в этой воде?
— Да, это можно расценивать как искусство, — сказал Бердл с отрешённым видом.
Они с Коссонт укрывались за легкой мебелью в заброшенном складском помещении, расположенном палубой ниже извилистого коридора, по которому только что прошли Ксименир и арбитр-репортер, следя за трансляцией вместе с неизвестно ещё сколькими людьми по всему Ксауну и домену Гзилта — в эти последние дни не было недостатка в увлекательных передачах со всей гегемонии для тех, у кого нашлось свободное от подготовки к Сублимации время. Последняя Партия за минувшие годы достигла определённого уровня известности, и, предположительно, за ней наблюдали миллионы людей.
— Прекрасная теплая благоухающая вода, — говорил Ксименир, — приправленная кожно-контактными галлюциногенами, так что это будет довольно сумасшедший аттракцион: добраться до вершины. И вы не сможете просто плыть вверх — там есть перегородки. Это похоже на трёхмерный лабиринт.
— Символизирует ли это нашу борьбу за просветление, или это своего рода комментарий к нашему извилистому пути к Сублимации?
Ксименир пожал плечами.