Сама дура виновата (СИ)

Я очень быстро адаптируюсь, это моя сильная сторона.
До меня дошло уже через секунду.
Это количество подписчиков.
Шесть миллионов.
И сто тысяч сверху.
Больше, чем все население Питера.
Шесть миллионов человек подписаны на вот этого горячего парня, с которым я только что переспала — и каждый день смотрят, как он танцует, непристойно двигает бедрами, снимает футболки и кривляется на камеру.
ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ!
  
Глава одиннадцатая, в которой все очень сладко, очень горячо и немного грустно
 
Я перевела взгляд с экрана не голого Егора, который с безмятежным видом уминал клубнику со сливками, полюбовалась тем, что даже складки на его животе выглядят геометрически ровными и заметила:
— Может, тебе помочь с контентом? Ты сейчас прямо как с картинки выглядишь. Снять?
— Я? — он обвел себя удивленным взглядом, но отмахнулся: — Ну брось. Во-первых, цензура не пропустит, а во-вторых, тут свет совершенно никакой, надо хоть одну лампу поставить.
И продолжил с клубникой. Заниматься.
Черт знает чем заниматься, прямо скажем.
Потому что сначала он обнимал ее губами, откусывая половину, оставшуюся макал в сливки, а потом кончиком языка слизывал эти сливки, смешанные с клубничным соком, посасывая мякоть.
Я бы такое посмотрела… несколько раз подряд. Пусть и по пятнадцать секунд каждый.
Что ж теперь удивляться этим бешеным миллионам?
Я промотала на экране десятки, а то и сотни роликов. Выглядела эта галерея как парад нарциссической гордости.
Везде Егор, везде его идеальные кубики на животе — в красном, сиреневом, желтом свете, оттененные, подчеркнутые, подсвеченные. Черные, белые, красные обтягивающие футболки, которые он то снимал, то задирал. Даже знакомый белый свитер пару раз мелькнул — только для того, чтобы смениться на алую кожаную портупею.
А вот тут Егор похлопывал ремнем по ладони и исподлобья смотрел в камеру так, что бросало в жар. А вот он в душе — футболку на этот раз не снимал, но она липла к телу, подчеркивая все его безупречные мышцы еще отчетливее.
Знакомый ход. Облиться пивом тоже было подготовленным трюком, да?
Остался только один вопрос.
На кой черт ему я?!
В его роликах если и мелькали девушки, то они выглядели как модели — роскошные грудь и попа, а все остальное едва обтянутые кожей кости.
Идеальный стандарт красоты современности.
Или он как Элка — коллекционер?
Конвеерным способом прогоняет через свою постель как можно больше разных девушек?
Что ж — разве мы именно это не планировали на сегодняшний вечер?
Стряхнуть паутину с моих девичьих прелестей и открыть с ноги дверь в мир большого секса.
Егор для этого подходит уж точно лучше Андрюши!
Я еще раз мотнула ленту с роликами вверх, вздохнула тяжело. Расставаться с незаметно проросшей иллюзией, что я очаровала этого неприличного красавца с первого взгляда и теперь у нас будет неземная любовь было немного болезненно.
Чему бы жопа не учила, а сердце верит в чудеса, мда…
Но с другой стороны, я толком не успела закутаться в пелену иллюзий, как-то времени было мало для этого. Так что поболит — и пройдет.
Я уже собиралась отдать телефон Егору, как вдруг заметила в профиле еще одно число.
— Тебе двадцать пять лет? — ахнула я.
— Да, а что? — равнодушно пожал он плечами. — А тебе?
Ой, никогда не умела правильно наивно хлопать ресницами или холодно осаждать мужчин замечанием, что это неприличный вопрос.
Вдохнуть, выдохнуть…
— Почти тридцать.
— Ооооо, я подцепил опытную женщину… — ухмыльнулся он и потянулся ко мне. Обнял ладонью за шею, привлек к себе и запечатлел крепкий поцелуй со вкусом клубники.
Его собственный вкус был намного лучше, но я все равно никак не могла оторваться от его губ, и мы еще долго-долго целовались, отодвинув блюдо с фруктами и сплетаясь обнаженными телами все теснее.
А я вот подцепила юного мальчика. Ну так что ж — это все равно на один раз.
— Ты меня всю заляпал! — возмутилась я, с трудом оторвавшись от него и заметив, что испачканные соком отпечатки пальцев теперь покрывали меня почти целиком.
 
Они остались и на груди, и на животе, и на бедрах, и даже за коленки он меня в какой-то успел потрогать!
— Хм, да? — с очень озабоченным видом Егор потер пятнышко у меня на животе, а потом наклонился и лизнул. — Я все исправлю! Смотри, как новенькая!
И он с очень старательным и серьезным видом принялся слизывать каждый розовый след с моей кожи, вытягивая язык и рисуя круги самым кончиком.
И не забывая поглядывать на меня, ловя каждый мой вздох и каждый приступ дрожи, пробегавший по телу.
Грудь он смял с утробным урчанием, впился пальцами в белую кожу, проминавшуюся под его рукой и хорошенько вылизал ее всю — видимо, на всякий случай, чтобы я не сердилась.
— Мне кажется, тут чего-то не хватает… — промурлыкал он, устроившись у меня между ног и любуясь на грудь, сжатую с двух сторон его ладонями. — Такой вкусный десерт нельзя оставлять без украшений.
Подтянув поближе креманку со взбитыми сливками, Егор взял ложечку на длинной ручке и начал увлеченно выкладывать их по кругу, чтобы в центре оставался только торчащий сосок.
Когда тот казался ему недостаточно выразительным, он наклонялся и щекотал его кончиком языка, а то и прикусывал зубами, чтобы придать яркий цвет и бодрящую твердость.
Работа требовала большой сосредоточенности, но не на шутку его увлекла.
А я ловила свое дыхание, стараясь не разрушить такую красоту, но каждый раз, как от прикушенного соска по всему телу разбегались маленькие искристые молнии, было все труднее сохранять спокойствие.
Пришлось прикрыть глаза, чтобы успокоиться, но от этого ощущения лишь стали ярче.
Прохладное касание ложечки, мягкость сливок, горячий язык, острый край зубов…
Дразнящий зуд требовал продолжения, но все мои порывы пресекались мягким:
— Шшшш… не мешай, я творю!
Он творит, а я изнываю!
— Ну вот, кажется, идеально, — довольный собой, наконец заявил Егор. — Ты произведение кулинарного искусства, так и хочется съесть!
Мои груди были похожи на два пирожных, покрытых облачками сливок с алыми вишенками на вершинах.
Что-то в этом было порочно-сладкое — быть для него десертом.
— Съешь, — выдохнула я, еле терпя разгорающийся зуд в теле. — Съешь меня!
— Я думал, ты уже не попросишь!
И он набросился на свое творение, безжалостно разрушая его красоту. Слизывая сливки, втягивая в рот алые вишни с такой силой, будто и правда собирался их съесть.
— Ай! Ох! Ааааа… — я путалась во вскриках, стонах, возмущенных выдохах, потому что легкая боль мешалась с возбуждением и сладкой нежностью, которую дарил его язык.
— Я тоже хочу тебя съесть! — заявила я, собирая со своего тела сливки и размазывая их по груди Егора.
Он замешкался буквально на мгновение, а я уже набросилась на него, скользя губами по твердой груди, приправленной сливочным вкусом.
— Ах так! — он подхватил креманку и выгреб остатки сливок мне на живот. Да, тот был не такой идеально-вогнутый, как стоило бы для таких развлечений, поэтому сливки стали сползать ниже. Но Егора это не остановило — напротив, он опрокинул меня на спину, пригвоздил рукой к простыням и принялся слизывать их у меня между ног, временами забираясь языком глубоко — туда, где сливок точно не было!
Что ж, я ответила ему тем же — превратить его член в пирожное мне бы никто не дал, но вымазать сливками и тут же облизать мешать не стал.
Мы лапали друг друга липкими руками, сражаясь за право коснуться кожи языком, бесились и возились в постели — и хохотали, прикусывая сладкую кожу на совсем уж непредсказуемых местах.
В одно мгновение Егор вдруг замер, обхватив меня поперек живота, развернул к себе и посмотрел прямо в глаза.
— Ты такая прикольная, — сказал он с откровенной щемящей нежностью. — С тобой весело даже в постели.