«…Миг между прошлым и будущим»
Например, купил на барахолке в Одессе колокол сантиметров двадцать высотой. Записал дома его звук на магнитофон, а потом воспроизвел этот звук в восемь раз медленнее. Колокол словно стал в восемь раз больше… Он звучит, когда Смирнов замуровывает Шурика в стену. Куда бы я ни ездил, везде покупал всякие «музыкальные инструменты» — манок на уток, на рябчика, свисток, детский барабанчик, шарманку (она, кстати, звучит в конце песни «Этот мир придуман не нами» у Пугачевой). Искал новые звуки, новые тембры. В «Операции «Ы» в сцене, когда идет экзамен, квакал этот манок.
Как-то за рубежом в магазине я увидел рулетку. Потянул ее — возник интересный звук. Приложил рулетку к уху и стал то тянуть, то отпускать. Продавец и покупатели смотрели на меня с интересом… Купил. Когда вышли из магазина, жена засмеялась:
— Подошел русский и слушает голос рулетки! Только что на зуб не стал пробовать!..
Дома я записывал все эти звуковые эффекты. На «Мосфильме» технически все это было очень сложно делать. В Доме звукозаписи (ДЗЗ) или на «Мелодии» — намного лучше, но там не было кинопроекции, чтоб записывать под экран. Не хватало профессиональных звукооператоров. Потом я стал приглашать Виктора Бабушкина, в то время модного и прогрессивного звукорежиссера. Он работал в ДЗЗ, и я у него учился.
…Итак, Гайдаю музыка моя понравилась, худсовет одобрил, и Иван Александрович Пырьев, художественный руководитель комедийного отделения «Мосфильма», сказал Гайдаю:
— Видишь, Леня, ты работаешь с Зацепиным, и у вас замечательно получается! Вам надо вместе и держаться, Саша хорошо чувствует твой зрительный ряд.
Потом была «Кавказская пленница». И там возник момент, когда мы могли расстаться.
— Мне, — говорит, — надо такую песню, чтобы ее потом пел народ. По радио — это ясно, будут петь, а вот чтоб на улице пели!..
— Задача очень сложная, — отвечаю. — Но попробую.
Я написал песню для картины, Леня Дербенев — стихи, назывались они «Первый день календаря». У Гайдая это была первая в его практике песня в фильме, и он очень волновался.
Кстати, в «Операцию «Ы» я ему предлагал сочинить песню для второй новеллы, он не захотел. Я не настоял, а зря. Надо было записать, попробовать. Не понравилось бы — можно выкинуть, оставить одну музыку. Потом он меня все время корил: «Ну почему ты не заставил меня поставить туда песню!..»
Итак, появилась песня «Первый день календаря». Гайдай давал ее слушать разным людям, спрашивал мнение. И правильно делал, в итоге мне помог. Потом говорит:
— Знаешь, Саша, одни считают, что песня хорошая, другие — так себе, на улице петь ее не будут. Надо написать другую!
Что ж, напишу другую! Уезжаю в Иваново, в Дом творчества, и там сижу две недели, работаю во всю ивановскую… Состояние нервное: обычно у меня есть какой-то запас, я впрок пишу мелодии, которые потом могу трансформировать. А тут — ничего нет, считаные дни!.. Вдруг не получится? И эти мысли, конечно, мешают работать.
Но вот среди пяти новых мелодий получилась и мелодия «Песенки про медведей» (ни слов, ни названия тогде еще, естественно, не было). Я наиграл, напел «Ля-ля-ля» и послал Гайдаю в Алушту. Написал: «Леня, третья (из пяти) песня, мне кажется, подошла бы». А в конце приписал: «Если тебе не понравится, пригласи Арно Бабаджаняна, лучше я сочинить не смогу». У Бабаджаняна тогда были очень популярные песни. Я мог бы остаться композитором картины, а песню написал бы другой. Хотя это, конечно, не лучший вариант для меня. Получается: композитор фильма не в состоянии сам написать песню!..
От Гайдая приходит письмо: «Третья песня, в общем-то, лучше. Может, ее будут петь по радио, но не думаю, что будет петь народ. Наверное, мне придется пригласить Бабаджаняна…»
Иду в музыкальный отдел, к музыкальному редактору картины: так, мол, и так, ухожу с картины. Мне в ответ:
— Ну, может, вы все остальное напишете, а песню — другой?..
А я — на своем:
— Нет!
Музыкальный редактор говорит:
— Пойдемте к Пырьеву.
Пошли. Пырьев выслушал, спрашивает:
— А где Гайдай?
— В Алуште, — отвечаю, — снимает «Кавказкую пленницу».
Пырьев хладнокровно порвал мое заявление и говорит:
— На прошлой картине вы так себя хорошо зарекомендовали, а теперь вдруг уходить!.. Нет, давайте-ка с автором стихов поезжайте в Алушту и там все решайте.
И мы с Леней Дербеневым полетели в Алушту.
Прилетели, заходим в гостиницу, где был штаб съемочной группы, там стоят Никулин, Вицин и Моргунов. Они сразу мне:
— Та ра-ра ра-ра ра-ра!.. — припев напевают из «Медведей».
Юра Никулин говорит:
— Ты знаешь, Саша, мы ее с первого раза поем! И Гайдаю поем. Мы же, говорим, и есть народ! А он отвечает: «Какой вы народ? Вы актеры!» — хлопает дверью и уходит…
Встречаем Гайдая.
— Чего вы, — спрашивает, — сюда приехали?
Я рассказал про Пырьева. А Гайдай:
— А что мне Пырьев! Не он снимает картину! Раз не нравится, напиши другую!
Я говорю:
— Пусть Леня Дербенев напишет стихи, посмотришь, как вместе будет.
Он хлопнул дверью и ушел.
Очень жаль, но придется завтра нам уезжать.
На следующий день приехали соавторы сценария Яков Костюковский и Морис Слободской. Все собрались у Гайдая, мы поставили музыку. Сценаристы послушали и сразу спели припев. Говорят:
— Леня, смотри, как запоминается мелодия!..
Гайдай махнул рукой:
— Ладно, пусть пишет стихи!..
И опять хлопнул дверью.
Вот отсюда и ясно, почему у Богословского сдали нервы. Но я-то понимал, что на самом деле Гайдай — совсем другой человек!
И вот Леня Дербенев написал слова. Гайдай говорит:
— Ну, а при чем тут медведи? Мы в Крыму снимаем «Кавказскую пленницу», тут жара, а у вас какие-то льды и медведи!..
Дербенев не растерялся.
— Здесь жарко, — отвечает, — студенты мечтают о прохладе! Это ж студенческая песня, иносказательно…
Сценаристы нас поддержали. Кое-какие замечания Дербенев учел и исправил текст. Гайдай почесал затылок, вздохнул:
— Ну, ладно, записывайте!
Записали. Варлей говорит Гайдаю:
— Я бы хотела спеть сама.
— Пожалуйста! — согласился он. — Давай мы тебя запишем. Если ты споешь лучше Ведищевой, оставим тебя. Мы ведь не заинтересованы конкретно в Ведищевой или в ком-то другом. Нам нужно, чтобы было лучше!
Варлей спела. Гайдай говорит:
— Сама видишь — хуже.
И оставил Ведищеву. Он волевой был. Иначе — это не режиссер.
Фильм прошел с огромным успехом, принес в казну страны кучу денег.
А в «Бриллиантовой руке» есть эпизод, когда милиционеры погрузили пьяницу в коляску мотоцикла и тот поет припев из «Медведей»: «Та ра-ра ра-ра ра-ра». Это напел сам Гайдай…
Прошло время, и мне он как-то сказал потом:
— Да, слышал я на улице твою песню!..
Смешной!..
Мне жена рассказывала (она тогда в музыкальной школе работала):
— Мы плачем на приемных экзаменах! Детей спрашивают: «Ну, какую ты песню будешь петь?» А они отвечают: «О медведях!»
Преподаватели ее уже слышать не могли…
Эксцентрика, как и восток, — дело тонкое
Когда Гайдай дал мне сценарий «Бриллиантовой руки», там были запланированы две песни — «Про зайцев» и «Вулкан страстей» (тогда они были еще без названий и слов).
Про зайцев у меня долго не получалось с припевом. А запев уже был. Я утром торопился к Гайдаю, начал бриться. Бреюсь, бреюсь, а у меня в голове: та-ра ра-ра-ра, та-ра ра-ра-ра!.. Я записал это, тут же проиграл на рояле. Приехал, сыграл ему. Он:
— То, что надо!
Потом я этой бритвой брился — ни-че-го!..
А Леня Дербенев принес мне стихи «Остров невезения». И хотя я не пишу музыку на стихи, тут как-то сложилось. Показал песню Гайдаю.
— Смотри, — говорю, — какие хорошие стихи!
Он послушал.
— Да… — согласился. — Но у меня места нет для третьей песни!
— А когда они на корабле плывут? Не возьмешь песню — опять будешь жалеть, как в «Операции «Ы»!..