Капитан чёрных грешников
"И нужно же было бедняге советнику лезть в мои дела!"
Он вдруг рассмеялся тем зловещим смехом, которым смеялся в славные дни черного братства.
XXII
Вечером, часов в шесть вечера, незадолго до захода солнца перевозчик с парома Мирабо Симон Барталэ, как и собирался, пришел в Ла Пулардьер.
Господин Феро с племянником гуляли по саду и разговаривали.
— А! — воскликнул советник, увидев паромщика. — Верно, Симон пришел нам рассказать какие-то новости.
— И правда есть новости, господин советник, — откликнулся Симон, — а то бы я не пришел.
— Ну что ж, мы слушаем.
— Мадам Бютен с сестрой сегодня утром уехали.
Советник насторожился и спросил:
— А тот?
— Тот остался, но рано утром сегодня, я думаю, тоже скроется.
— Так!
— А если и среди ночи сбежит, — сказал Симон, — то я не удивлюсь.
Господин Феро посмотрел на племянника:
— Раз женщины уехали, — сказал он, — у меня прямо камень с души свалился.
— Неужели? — не понял господин де Сен-Совер.
— Да, мне было очень жаль бедную мадам Бютен. А теперь, когда ее нет в Ла Бом — мы можем приступать к делу.
— Я готов, — ответил господин де Сен-Совер.
Господин Феро обратился к Симону:
— Расписание почтовых карет не изменилось?
— Нет, сударь.
— Карета на низ по-прежнему идет около четырех утра?
— По-прежнему.
— Если он уезжает, — продолжал советник, — то, верно, как раз в это время.
— Должно быть, так, — сказал Симон.
— Стало быть, у нас есть время принять наши меры.
Он опять обратился к племяннику:
— Друг мой, выпишите-ка ордер на арест Леопольда Фосийона.
— Прямо сейчас? — спросил господин де Сен-Совер. — Но следователь из Марселя, которого я просил приступить к розыскам Рабурдена, мне еще не отвечал.
— Это так, но не забывайте, друг мой, — возразил господин Феро, — что в подписи Фосийона буква "д" и росчерк удивительно похожи на то загадочное "д" с росчерком, которое вы обнаружили в гостиничных книгах Тулона и Оллиуля.
— Это так, дядюшка.
— Если у следствия есть хоть малейшие сомнения, они должны тотчас же разрешиться, — продолжал господин Феро. — Если Николя Бютен, в чем я сомневаюсь, докажет свою невиновность, его отпустят.
— И тут вы правы, — сказал господин де Сен-Совер.
— Так что иди и напиши записку бригадиру жандармерии в Пейроле, — продолжал господин Феро. — Или нет: пойдем вместе, я тебе ее продиктую.
Господин Феро с племянником пошли к дому, Симон вслед за ними.
Там господин Феро продиктовал такое письмо:
"Бригадир,
По получении сего берите трех жандармов и садитесь на коней. Отправляйтесь на паром Мирабо. Там оставьте двух людей с приказом остаться на ночь в доме паромщика и арестовать человека, которого он им укажет. Сами с третьим жандармом, переехав Дюрансу, явитесь в Ла Пулардьер к господину Феро, где нахожусь я, и поступайте в мое распоряжение.
Судебный следователь Сен-Совер".
Господин Феро отдал это письмо Симону.
— Сделай так, — сказал он, — чтобы бригадир из Пейроля был здесь нынче же вечером.
— Я к нему Стрельца пошлю, — ответил Симон.
— А когда жандармы будут у тебя, ты укажешь им того человека, если он поедет дилижансом?
— Будьте спокойны! — ответил Симон.
— А если, дядюшка, он никуда не уедет? — спросил господин де Сен-Совер.
— Тогда, — ответил господин Феро, — завтра утром бригадир с третьим жандармом арестуют его в Ла Боме.
Господин де Сен-Совер молча поклонился, и Симон ушел.
На пароме его поджидал Стрелец.
— Сегодня ты охотиться не пойдешь, — сказал ему Симон.
— Это почему же?
— Потому что пойдешь в другую сторону.
— Вот как? И куда же?
— В Пейроль.
— В жандармерию?
— Ага.
— Надо же! — негромко сказал Стрелец. — А я уж думал, его упустят.
— Плохо же ты знаешь господина Феро, — улыбнулся в ответ Симон.
XXIII
А пока господин Феро и его племянник, принимали меры к аресту Николя Бютена, в свою очередь готовился расправиться с людьми, замышлявшими его погибель.
После отъезда жены в нем совершился настоящий переворот.
На миг разбойник ужаснулся самого себя; на миг под влиянием любви к невинному, добродетельному созданию грозный капитан черных братьев стал думать лишь о том, чтобы прогнать от себя воспоминания о страшном прошлом, чтобы стать честным человеком.
Но обстоятельства и страх эшафота пробудили в нем первоначальные инстинкты.
Как только жена уехала, Николя Бютен подумал:
"Теперь я ничего больше не боюсь, и плевать мне на совесть. Старый советник решил влезть в мои дела — пусть пеняет на себя!"
И он преспокойно провел остаток дня дома, подрезая деревья, покуривая трубку, как человек, который собирается вечером уснуть со спокойной душой.
Когда стемнело, он поужинал, выпил очень немного, пошуровал в своих вещах и вышел, взяв ружье и патронташ.
В патронташе у него были рубашка, штаны и блуза, чтобы полностью сменить одежду, если она вдруг забрызгается кровью.
Ружье было заряжено пулями.
— Пойду поохочусь, — сказал он садовнику.
И ушел.
Было восемь часов вечера.
"У меня еще есть два часа, — думал он. — Надо бы позаботиться о своем алиби. Мало ли что может случиться".
Николя Бютен знал, что в паре сотен шагов от него, на земле господина Феро была лужайка, на которой паслись кролики со всей округи.
Он уселся за кучей камней, выждал с четверть часа и выстрелил дуплетом.
Двух кроликов он и подстрелил.
Тогда он бросил патронташ, спрятав его между камнями, и вернулся с добычей в руках.
Садовник и его жена еще не спали.
Человек, убивший в Провансе двух кроликов или зайца, гордится собой больше, чем браконьер под Парижем, заваливший кабана или косулю.
Поэтому Николя Бютен не преминул зайти к садовнику и с торжественным кличем предъявить ему свою добычу.
Потом он сказал, что пойдет спать, и просил разбудить его пораньше.
Жена садовника проводила его до порога, заперла все двери и ставни и пожелала доброй ночи.
Ни она, ни муж ее не заметили, что хозяин вернулся без патронташа.
Николя потушил свет.
Потом он притаился у ставней, глядя в щелочку, и стал дожидаться, когда погаснет свет у садовника.
Это случилось скоро.
Тогда он спустился вниз, открыл окно, выходившее на другую сторону, перемахнул через подоконник и пошел к северу.
В небе ярко светила луна.
Николя Бютен посмотрел на часы: половина десятого.
До рощицы, за которой стояла ферма Сой, было недалеко.
Меньше четверти часа понадобилось Николя, чтобы дойти туда от Ла Бома. По дороге он подобрал свой патронташ.
Дойдя до места, он сунул два пальца в рот и свистнул тем особенным свистом, который долго служил сигналом сбора для черных братьев.
Ему ответил такой же свист — как будто эхо.
Из фермы вышел человек и подошел к Николя Бютену.
Это был Патриарх.
— Это вы, капитан? — спросил он.
— Я.
— Готовы?
— Разумеется, а ты?
— Я всегда готов. Ну что, — усмехнулся старый разбойник, — долго собираетесь плакать по советнику?
— Да нет — как жена уехала, так я с духом собрался. Одно только бесит.
— Что такое?
— Луна вон какая.
— Это ничего, — ответил Патриарх. — Лучше видеть будем — не промахнемся.
И два душегуба преспокойно двинулись к Ла Пулардьеру.
XXIV
По дороге Патриарх завел разговор.
— Советник — старый жмот, — сказал он. — Вот жмотство ему боком нынче и выйдет.
— Мы не потому сегодня на дело пошли, что он жмот, — возразил Николя Бютен.
— Да нет, капитан, — ответил ему Патриарх, — я не то хочу сказать.