Капитан чёрных грешников

Садовник и горничная без колебаний признали в нем того молодого человека, который прожил у них десять дней.
Помощник начальника таможни также узнал его и показал еще, что 9 мая вечером, зайдя к своему начальнику за распоряжениями, он видел барона за столом.
Это показание и было тем материальным доказательством, в котором нуждался господин де Сен-Совер.
Он переночевал в Сен-Назере, на другое утро его отвезли в Оллиуль, и он тотчас же уехал в Экс.
Приехав туда, он тотчас же прошел в тюрьму к господину де Венаску и сказал ему:
— Сударь, завтра утром я с разрешения королевского прокурора подпишу постановление о вашей непричастности к преступлению, и вы будете свободны.
Господин де Венаск изумленно посмотрел на него.
— У меня, — продолжал господин де Сен-Совер, — есть доказательства, что первые десять дней мая вы провели в Сен-Назере.
Анри побледнел:
— О, сударь, если так — я лучше останусь в тюрьме!
Но тюрьма — не то местожительство, которое выбирают: немногие приходят туда добровольно, однако и не всякий волен там оставаться.
Господин Анри де Венаск сразу же твердо объявил, что лучше он будет сидеть в тюрьме, чем допустит, чтобы его друзья были скомпрометированы. Но господин де Сен-Совер успокоил его, сказав, что они с прокурором не обязаны гласно мотивировать постановление об освобождении, а значит, господина д’Англези с его тестем никто не побеспокоит и ничто не скомпрометирует.
Тогда Анри де Венаск воскликнул:
— Но если я теперь оправдан — кто же преступник? Пока этот человек не будет найден, в обществе некоторые по-прежнему будут обвинять меня!
Выйдя из камеры барона, господин де Сен-Совер сразу помчался в особняк Венасков на площади Альберта.
Там ожидали, полные упования на Бога, старая дева и юная девушка — тетушка и невеста.
При виде сияющего магистрата Марта де Монбрен радостно вскрикнула:
— Боже мой! Вы раздобыли доказательство, что Анри невиновен?
— Я принес эти доказательства вам, сударыня.
Марта разрыдалась; у мадемуазель Урсулы де Венаск нервы оказались крепче.
Она преклонила колени и поблагодарила Господа, но слез не проливала.
Что же тут удивительного, что невиновность ее племянника обнаружилась?
На другой день поутру Марта с тетушкой поспешили к тюрьме.
Постановление об освобождении поступило поздно вечером.
Господин де Венаск хотел было остаться в тюрьме: во-первых, ради своих друзей, во-вторых, чтобы дать время найти настоящего капитана черных братьев, — но его решимость не устояла перед слезами невесты и мольбами тетушки.
И он позволил выпустить себя из тюрьмы.
Вечером в "Ежедневнике Экса" прочли:
"Сегодня утром барон Анри де Венаск вышел на свободу.
Были получены неопровержимые доказательства его непричастности к преступлению, и мы рады объявить об освобождении этого молодого человека, принадлежащего к одному из лучших семейств Прованса и полгода назад исполнившего свой долг в Вандее.
Но остается тот вопрос, ответ на который, казалось, был получен с арестом господина де Венаска.
Капитан черных братьев — человек, стрелявший в господина Жана де Монбрена, говоря, что любит его племянницу, — вновь стал каким-то баснословным персонажем.
Мы можем лишь утверждать, что преступление было совершено в первую неделю мая, а господин де Венаск отбыл из тех мест 27 апреля.
Надеемся, что следствие найдет настоящего преступника и удовлетворит интерес общества к этому делу".
Эта статья взволновала весь аристократический круг Экса, а господин де Сен-Совер наконец получил письмо от своего дяди — советника Феро.
Это письмо направилось сначала в Тулон, потом в Оллиуль — и каждый раз оно приходило на следующий день после отъезда господина де Сен-Совера.
Господин Феро желал видеть книгу постояльцев гостиницы — очевидно, затем, чтобы посмотреть на ту необычную букву "д", которая присутствовала в росписи одного из загадочных путешественников.
Молодой магистрат глубоко верил в способности своего дяди — тем более что он первый догадался о невиновности господина де Венаска.
 
Письмо господина Феро обещало многое.
Старый прокурор явно напал на след истинного преступника, и теперь надо было помогать ему в решении задачи, за которую он взялся.
Господин де Сен-Совер поспешил в особняк Венасков.
— Господин барон, — торопливо заговорил он, схватив Анри за обе руки, — вам здесь делать больше нечего — ваше место теперь в Бельроше. В Эксе никто не сомневается в вашей невиновности, но на берегах Дюрансы найдутся такие, кто скажет: вы, дескать, воспользовались высокой протекцией, чтобы выйти на свободу.
— Уж это наверняка, — сказал Анри.
— Так вам надобно быть в Бельроше, когда настоящего преступника схватят, а день этот недалек.
— Как вы сказали? — воскликнул барон.
— Прочитайте-ка…
И господин де Сен-Совер показал ему письмо советника Феро.
В тот же день господин де Венаск, его тетушка, мадемуазель де Монбрен и ее отец уехали из Экса.
Скорое замужество мадемуазель де Монбрен и Анри де Венаска уже ни для кого не было секретом; ходил даже слух, что дядя Жан забыл о старой вражде и дал согласие на этот брак.
Господин же де Сен-Совер уехал в Ла Пулардьер.
Дядя с нетерпением ждал его.
Первое, что сделал молодой следователь, — положил перед дядей книгу проезжающих из гостиницы в Тулоне.
Тогда господин Феро открыл ящик стола и достал оттуда расписку в получении десяти тысяч франков, данную Фосийоном-сыном.
Господин де Сен-Совер не удержался и вскрикнул.
Тот проезжающий в Тулоне подписался Альфредом, потом Бертрандом.
Буква "д" на конце имени "Леопольд" была в точности та же самая, что и в тех именах.
Ведь Николя Бютен сначала написал фамилию, а потом уже имя: "Фосийон Леопольд".
— Теперь, — спокойно сказал господин Феро, — мы установили его личность и можем действовать.
IV
Получив доказательство, что Леопольд Фосийон и проезжий, называвший себя то Альфредом, то Бертрандом, одно и то же лицо, господин Феро на мгновение глубоко опечалился.
Итак, сын несчастного капитана Фосийона — бандит, убийца, и все, что сделано для этой семьи, ничего не дало!
А господин де Сен-Совер с того самого момента, когда стал следовать дядиным советам, должен был только слушать его и дожидаться его действий.
И вот наконец господин Феро поднял голову и спросил срывающимся еще голосом:
— Ну и что же ты сделал бы теперь, по твоему собственному разумению?
— Выписал бы ордер на его арест.
— И сделал бы неправильно.
— Почему же?
— Потому что через неделю тебе пришлось бы отпустить его за недостатком улик.
— Но дядюшка…
— Из десяти экспертов-графологов не больше пяти скажет, что все буквы "д" написаны одной и той же рукой.
— А остальные?
— Воздержатся от суждения. Да и что это доказывает? Леопольд Фосийон ездил по Провансу, меняя имена, — но это еще не значит, что он и есть капитан черных братьев.
— А вырванные листы из гостиничных книг?
— Невозможно доказать, что это сделал он.
— Так-то оно так, — сказал господин де Сен-Совер, — но ведь нашего убеждения это не поколеблет?
— Разумеется, — ответил господин Феро, — но, друг мой, убедись лишний раз и в том, что когда следователь пришел к твердому убеждению, он сделал только половину дела. Ему, быть может, и достаточно убеждения, но присяжным требуется нечто большее: улики.
— Да. Это так.
— А улик-то у нас и нет — по крайней мере, до сих пор не было.
— Что же нам делать?
— Ждать.
— Нужные улики сами с неба к нам не свалятся.
— Как знать…
И господин Феро рассказал племяннику, что случилось после его возвращения в Ла Пулардьер: как он разговаривал с паромщиком Симоном, как ходил в Ла Бом, как тем же вечером встречался с Леопольдом Фосийоном и как пропал коробейник Рабурден.