Трофей для хоккеиста (СИ)

Но не успеваю я расстроиться по этому поводу, как в коридоре раздаются тяжелые шаги, и через несколько мгновений совершенно обнаженный Влад вырастает в дверном проеме.
– Алина? Ты что тут…
– Закрой глаза! – отчаянно кричу я, стараясь заслонить собой торт. – Закрой! Пожалуйста!
Как ни странно, Влад замирает и послушно зажмуривается. А я быстро распаковываю свечку, втыкаю ее в центр своего кулинарного творения и трясущимися от волнения пальцами чиркаю спичкой о найденный в одном из кухонных ящиков коробок. Получается со второй попытки: свечка, дрогнув, загорается ровным длинным пламенем, а я выключаю свет и, быстро обтерев вспотевшие ладошки о футболку, говорю:
– Можешь открывать.
Темные длинные ресницы распахиваются, и Влад смотрит на торт и свечку таким охреневшим взглядом, какого я у него в жизни не видела.
– С днем рождения, – тихо говорю я, чувствуя ужасную неловкость за свой корявый тортик. – Загадывай желание.
– Что это? – хрипло спрашивает Влад, по-прежнему глядя на мерцающее пламя свечи.
– Это торт, – мямлю я. – Понимаю, что он не сильно красиво выглядит, но он вкусный, правда. Ну если, конечно, тебе нравится сладкое. И если нет аллергии на бананы. У тебя же нет аллергии на бананы?
Влад мотает головой. Он все еще выглядит так, будто его шарахнули чем-то тяжелым по голове.
– У меня было мало времени, – продолжаю оправдываться я. – Это максимум, что я смогла, просто хотелось как-то…
– Ты сама сделала торт? – резко перебивает меня Влад.
– Ну да, – бормочу я, уже не уверенная в том, что это была хорошая идея. Он, наверное, вообще такое не ест…
И тут Влад одним шагом преодолевает расстояние между нами, обхватывает мое лицо ладонями и целует. Непривычно нежным, слегка растерянным и таким сладким поцелуем, как будто он уже съел весь мой торт и теперь этот вкус остался на его губах.
От этого поцелуя сердце у меня сначала замирает, а потом сильно-сильно бьется, и дышать становится почти невозможно, а Влад все держит меня в своих ладонях, и его губы нежные и требовательные одновременно.
Я отрываюсь от него, задыхаясь:
– Тебе… ты… рад?
Вместо ответа Влад снова целует меня, как будто слова, которых у него и без того было немного, совсем кончились. А потом просто смотрит на меня. Молча. И у него совершенно непонятное выражение лица.
– Ты рад? – снова робко спрашиваю я.
– Не знаю, – он растерянно усмехается и трет лоб ладонью. – Слушай, я правда никогда не отмечаю этот день.
– Даже с друзьями? – я честно пытаюсь это понять, но у меня не получается. – И они не поздравляют? Не дарят тебе подарков?
– Они знают, что не надо.
– А эта Алиса тебя поздравляла сегодня, – вырывается у меня, и я тут же опускаю взгляд вниз, как будто Влад может прочесть в моих глазах, как сильно я ревную.
– Алиса упрямая, – по лицу Влада скользит мимолетная теплая усмешка. – Ей бесполезно что-то говорить. Делает всегда так, как сама решила.
«Ты еще не знаешь, какая я упрямая», – зло думаю я. Но вслух этого, конечно же, не говорю, зато спрашиваю с непонятно откуда взявшейся смелостью:
– Что случилось в этот день?
– Родители разбились на машине, – он отвечает просто и спокойно, как будто прогноз погоды на завтра сообщает. – Но я маленький был, не помню этого. Зато помню, что на столе вместо торта в этот день всегда были блины. Тетка поминала сестру. Мою мать то есть.
Кошмар.
Просто слов нет.
– Ты с тетей жил, получается?
– До двенадцати, потом уехал в спортивный интернат.
Мне очень хочется его обнять, поплакать – то ли из-за него, то ли вместо него – но я интуитивно чувствую, что нельзя.
– Знаешь, – говорю я вместо этого. – У моей бабушки была лучшая подруга, которая умерла в день ее рождения. Бабушка после этого просто не могла в тот день радоваться, но тогда она придумала одну штуку. Сдвинула его. Двадцатого апреля поминала тетю Катю, а двадцать первого пекла торт и принимала поздравления.
– Зачем? – не понимает Влад.
– Затем, что должен быть хотя бы один день в году, когда все твои близкие и друзья могут сказать, что они тебя любят, – упрямо говорю я. Потому что и правда так думаю.
 
Влад молчит, и непонятно, согласен он со мной или нет.
Я смотрю на электронные часы, которые горят над духовкой, и бодро сообщаю:
– Кстати, уже две минуты как завтрашний день. Как насчет того, чтобы все же попробовать?
– И что надо делать?
– Надо поскорее задуть свечку, пока она не закапала нам торт воском, но перед этим загадать желание.
– Понял, – Влад задумчиво хмурит брови.
– Только говорить нельзя, – поспешно предупреждаю я. – Иначе не сбудется!
Он вдруг ухмыляется.
– Значит, можно сказать что-то плохое, задуть свечку и быть уверенным, что это никогда не произойдет?
– Эээ, такое мне в голову не приходило, – признаюсь я после секундной паузы. – Вроде как ты прав, но давай не портить традиции, ладно?
– Ладно, – Влад улыбается мне очень теплой, какой-то личной улыбкой, а потом резко задувает свечу.
Кухня погружается в темноту.
– Песня! – вдруг вспоминаю я и от досады едва не бью себя ладонью по лбу. – Я же должна была тебе спеть «Хэппи бездэй ту ю»! Блин!
Влад вдруг оказывается близко-близко, и в темноте это ощущается особенно остро.
– Нафиг песню. Это и так мой лучший день рождения, – шепчет он мне на ухо, и от его горячего дыхания по позвоночнику и рукам у меня пробегают мурашки. – Торт есть, желание я загадал. Подарки тоже будут?
– А ты входишь во вкус, – тихо смеюсь я. – Ладно. Что бы ты хотел?
Его руки ныряют под мою футболку, сжимают голые ягодицы, а твердый член толкается в бедро, без слов давая понять, чего хотелось бы его владельцу.
– Без проблем, – шепчу я и тянусь к губам Влада, закрепляя свое согласие.
Он подхватывает меня на руки, несет в спальню, укладывает на кровать, которая хранит его личный запах – смолы и металла – и избавляет от футболки.
А потом раздвигает мои ноги, сгибая их в коленях, и его горячий наглый язык ныряет между моих влажных чувствительных складок. Влад так жадно меня вылизывает, что, если бы я могла думать, я бы засомневалась, кому тут дарят подарок. Но думать я не могу, вместо мозга у меня горячий сахарный сироп, а тело плавится от удовольствия.
Влад дразнит меня, доводит почти до края, дожидается моих просящих жалобных стонов, а потом запечатав губы влажным поцелуем и дав мне почувствовать мой собственный вкус, входит в меня. Одним движением нанизывает на себя – как он всегда делает, а потом трахает меня размеренно, со вкусом, уже никуда не торопясь.
Я вырубаюсь после второго оргазма, совсем некстати вспомнив, что так и не убрала торт в холодильник. И даже, кажется, успеваю сказать об этом Владу, прежде чем уснуть, уткнувшись в его твердое горячее плечо.
Глава 15. Выездная игра 
– Ни разу в жизни не летала на самолете, – признаюсь я Владу, когда нас уже подвозят к трапу.
– Привыкай, – коротко отзывается он. – В сезон у нас игры через день, и половина из них выездные. Без полетов никак.
– Надеюсь, у меня нет аэрофобии, – бормочу я, с любопытством разглядывая аэродром и ожидающий нас самолет.
По сравнению с гигантскими боингами, стоящими рядом, он кажется небольшим. Зато раскрашен в фирменные цвета команды, и летим на нем только мы: весь состав команды, включая основных и запасных игроков, тренера, помощника тренера, троих массажистов, менеджера и нашего врача – Дмитрия Петровича. Что тут делаю я – лично мне до сих не очень понятно. Но на меня взяли билет, забронировали мне, как и всем, номер, а значит, какой-то смысл в моем присутствии есть.
В самолете в каждом ряду по четыре сиденья, два с одной стороны, и два с другой. И никого уже не удивляет, что я сижу вместе с Владом. Видно, что для него, как и для всех остальных ребят, полет – привычная рутина. Хоккеисты быстро кидают сумки на багажную полку, достают беруши, маски для сна, подушки под голову и устраиваются в креслах, явно планируя проспать все три часа до Омска, где мы сегодня играем. Я следую их примеру и сразу после взлета, во время которого я не отлипаю от иллюминатора, пристраиваю голову на плечо Владу и вырубаюсь под мерное гудение самолетных моторов.