Поля Крови (СИ)

— Господин?!
Мальчишка с пронзительно голубыми глазами Предка Дисокола хрипло сказал:
— Это единственный путь. Слева придётся в холм карабкаться, а справа...
Я рявкнул:
— Вперёд! Так быстро, как только можете! — повторил для детей. — Бегом, бегом!
На бегу выхватил меч, сжал его, чувствуя, как потеют пальцы и колотится сердце, скомандовал:
— Плотней, плотней!
Быстро ли могут бежать дети? Когда я сам был мелким, мне казалось, что быстро. Но сейчас, видя, как неспешно ползут по сторонам склоны балки, осознал — медленно.
Будь прокляты эти склоны, поросшие корявыми деревьями. Там можно спрятать самого Безымянного. И если там есть лучники, то мне...
То мне нужно будет отбить все их стрелы.
Я невольно сглотнул. А что делать, если даров в моей крови хватает только на защиту себя?
Невольно в сердцах повторил про себя: «Я дам тебе силы, дитя!» Где? Где они, когда так нужны?
Отстал на шаг, смиряя дыхание и заставляя его звучать в такт ударам сердца. Жар души рванул по телу, заставляя ихор в крови пламенеть.
Тенькнули луки на склонах.
Рука с мечом сама рванула вверх. Твёрдо, уверенно, так, как и нужно. Несмотря на то, что сердце пыталось выпрыгнуть из груди, а во рту пересохло.
Первые движения Меча льда и света.
Тысячи раз повторенные движения.
Меч налился холодным сиянием и с него сорвались призрачные сгустки, метнулись влево и вправо.
Первое, самое простое умение клинка. Дождь клинков. Бесформенное, не принявшее образа даже мечей, потому что ему не хватило вложенного жара души, не хватило силы и умения.
И что? Клянусь Хранителем севера, что мне и не нужно сейчас большее.
Достаточно того, что я сумел нанести его снизу вверх и сделал это очень быстро.
Я отбил все стрелы, мои призрачные сгустки рассекли их все надвое.
Не в силах сдерживаться, ощерился от радости.
Что, уроды, выкусили?!
Через удар сердца оскал замёрз на моём лице, словно меня обдало январским ветром с гор.
Эти проклятые лучники, чтобы их имена навсегда стёрлись из памяти, снова спустили тетиву.
И в этот раз стрел было больше.
Вскинуть меч, отправляя влево и вправо всполохи образов меча.
Пять шагов, повторить. Десять ударов сердца, повторить.
Сначала я стиснул зубы.
Затем глухо, не разжимая их, выругался.
Я не успевал.
Просто махать мечом я был готов с утра до вечера, мне не привыкать.
А вот управлять жаром души и пламенеющим ихором у меня привычки не было.
Я не успевал.
С каждым Дождём клинков в нём выходило всё меньше всполохов.
Ударить влево. Ударить вправо.
Мне уже едва хватало призрачных клинков, чтобы разрубить все стрелы.
Словно этого было мало, добавилась новая трудность.
Мы наконец миновали засаду лучников и начали удаляться от них.
Но для меня это значило, что теперь стрелы летели сзади.
Короткая перебежка, развернуться, услышав звук тетивы. Первые три движения Меча льда и света.
На землю посыпались перерубленные стрелы.
С левого склона раздался злой вопль:
— Вразнобой, тупорылые, вразнобой!
Я, уже не сдерживаясь, выругался:
— Чтоб тебя Безымянный к себе забрал!
Одно дело одним ударом перечеркнуть десяток дружно летящих в тебя стрел, другое — нанести десять таких ударов подряд. Быстро и точно, целясь в одиночные стрелы.
Сюда бы моего отца...
Мгновение слабости дорого нам обошлось.
Крошечная заминка и три стрелы прорвались сквозь завесу моего Дождя.
Две бессильно вильнули в сторону от моего тела, не в силах преодолеть защиту третьего дара Хранителей, а одна просвистела над головой. И сразу же раздался крик.
Я позволил себе только на мгновение обернуться, но перед глазами надёжно запечатлелась картина припавшего к земле Наглого, и стрелы, торчащей у него из плеча. На ладонь влево и всё...
Я заплёл три первых движения пути меча в одно непрерывное повторение. Но с каждым взмахом меч принялся наливаться тяжестью. Кто там грозился недавно, что может махать им с утра до вечера?
Высоко над головой в небе густо мелькнули тени стрел, но отправленные в них всполохи меча бесследно растворились, не в силах достать до них.
 
В ярости я взвыл, обернулся, бессильно наблюдая, как в спину успевших отдалиться от меня летят стрелы.
Кодик обернулся, замер, а затем вскинул меч.
И вверх рванули десятки алых росчерков.
В изумлении я замер, пытаясь уложить в голове то, что вижу. И привёл меня в себя только вскрик над самым ухом.
В горячке схватки я позабыл, что у меня за спиной седок.
Крутнулся, разворачиваясь и принимая стрелы на грудь. Они, выпущенные сильной рукой, забарабанили по груди, плечам, лицу.
Я даже не успел вскинуть руки, чтобы защититься. И не понадобилось. Стрелы лишь рвали халат, бессильно соскальзывая с кожи идара, на миг словно покрывшейся голубой плёнкой. Но, впервые попав в такую ситуацию, отметил, что приятного мало, когда стрела ударяет под глаз.
Жутко. К такому, наверное, сложно привыкнуть.
Но я идар, неуязвимый для стрел. А у моих людей, оказывается, есть кому помочь и без меня.
Зря вы напали, реольцы, зря.
Оскалившись, я шагнул вперёд и влево, к тому склону, где явно было больше лучников. Сейчас я их...
И только новый вскрик у уха и вопль Кодика привели меня в себя.
— Господин! Я долго не выдержу!
Я замер, сделав всего два шага. В это я не особо верю. А вот в то, что сложно сражаться, имея за спиной ребёнка — верю. Это ярость затмила мне разум. Помню, отец часто смеялся, что кровь Денудо в бою сложно сдерживать. А Флайм за его спиной в это время кривился.
— Господин!
И я вернулся.
Кодик выдохнул:
— Мои справа, господин.
Так мы и пятились ещё не меньше сотни канов, отбивая сыплющиеся на нас стрелы, пока реольцы окончательно не смирились с тем, что ловушка не удалась. Но не удалась только потому, что среди нас оказалось... два идара?
Я опустил меч и смерил Кодика взглядом. Что бы он там ни кричал, про свою слабость, но я даже не заметил, чтобы алых всполохов в его умении становилось меньше. Он раз за разом использовал огонь души, который и не думал гаснуть.
Отвернувшись, оглядел остальных. К раненому Наглецу добавился ещё и Тощий. Поварёнку распороло ухо. На ладонь в сторону и не было бы больше Поварёнка.
Сейчас, когда горячка схватки отступала, я понял, что над нашим отрядом стоит буквально ор. Мелкие плакали и вопили, младенец и вовсе заходился криком так, что его лицо, торчащее из пелёнок, стало чуть ли не алым.
Надо же, а до этого казалось, что есть только свист стрел, звон спущенных тетив и злые крики реольцев.
Вечером, глядя как Тощий, вытянув раненую ногу, подбрасывает мелкие палочки в ямку с огнём, я негромко спросил Кодика:
— Ты из Дома Осколков?
Он покачал головой:
— Нет, господин. Я не идар. За мной нет предков с ихором в жилах, — пожав плечами, он добавил. — Во всяком случае сейчас, я едва ли не копия отца в молодости. А что там было раньше, кто его знает? Нет, господин. Я лишь тот, кому когда-то давно пророчили сменить капитана стражи одного Малого дома. Дома того давно уже нет, его владетель в поражениях на Играх Предков потерял столько ихора, что его отказался признавать даже родовой алтарь.
— Ты мог бы быть стражником другого Дома.
Кодик улыбнулся, огладил пальцем шрам на щеке:
— Мог бы. Но не захотел, господин.
— Ты проходил второе посвящение?
— Как солдат, когда давал клятву.
Все остальные делали вид, что их здесь нет. Есть только глаза и уши. Я не стал допытываться, почему Кодик, сумев овладеть искусством меча, попал в итоге к оборванцам для Кузни Крови. На том поле, где мы, птенцы Кузни выбирали себе людей, были самые разные наёмники. Это его дело, почему он не продал свой меч одному из отрядов Дома Осколков, не нашёл себе место в солдатах одного из Малых домов или не стал главой охраны какого-нибудь большого купеческого каравана.