Девять хвостов бессмертного мастера. Том 3 (СИ)

Староста почтительно приветствовал даоса и стал расспрашивать его, кто он, как его величают, откуда он пришёл и куда направляется. Даос только продолжал бледно улыбаться и не отвечал.
Что он мог им ответить?
Звали его Чангэ. Фамилии у него не было. Некогда он был небожителем.
  
[277] Чангэ остаётся в деревне Синхэ
 
– Ты из столицы, даочжан? – спросил староста, велев хозяину постоялого двора накормить даоса.
Чангэ поднял ладонь, отказываясь от еды. Он так и не привык к ней, хоть бродил по миру смертных вот уже пятьдесят лет, и принимал пищу лишь в исключительных случаях, когда ничего другого не оставалось: скажем, зимой, когда солнце было слабое или не всходило вовсе, питаться инедией было невозможно. На одной воде долго не протянуть, если только не протягивать ноги, и Чангэ съедал немного риса или овощей.
Ему бесконечно сложно было вжиться в смертное тело. Его лишили статуса небожителя и всех рангов и вышвырнули с Небес. Он упал падучей звездой среди горной долины и выжил лишь благодаря духовным силам, которых его, по счастью, не лишили: он был книжным червём, и они посчитали, что духовных сил у него нет вовсе.
С тех пор он бродил по миру смертных, бесприютный скиталец, иногда лечил людей, но всё чаще изгонял злых духов и демонов. Он прочёл много книг и знал, как это делается.
Иногда ему приходилось скрываться: флёр небожителя всё ещё окутывал его, и нередко случались «чудесные явления», как это называли смертные, – деревья, например, зацветали. Тогда ему начинали досаждать приношениями и просьбами, принимая его за воплощение какого-нибудь бога. Он не был богом и чуда сотворить не мог, поэтому покидал те места, где проявил себя, как только представлялась такая возможность. От больших городов он старался держаться подальше: там «чудеса» замечают быстрее, чем где-нибудь в глуши.
– Ты немой, даочжан? – предположил староста, когда Чангэ так и не ответил ни на один из его вопросов. – Или это обет молчания?
Чангэ сделал над собой усилие, чтобы заговорить. Голос смертного тела он тоже ещё плохо контролировал. Если в него прорывалась духовная сила, людей валило с ног, стоило ему произнести хотя бы слово. С этим стоило быть осторожнее: пару раз его из-за этого приняли за демона и попытались убить.
– Я не немой, – ответил Чангэ с хрипотцой, – но я много лет провёл в молчании и отвык разговаривать.
Этим объяснением старики удовольствовались.
– Даочжан, где твой дом? – спросил старый Ли.
Чангэ покачал головой. Старики переглянулись, оживившись: похоже, этот даос – бездомный.
Шаман откашлялся и сказал:
– Даочжан, почему бы тебе не остаться в деревне Синхэ?
Чангэ опять покачал головой и выговорил:
– Я хожу по свету и изгоняю злых духов.
– Ну так и ходи на здоровье, – сказал староста, – просто тебе будет куда возвращаться.
– Тут поблизости и водопад есть, – покивал шаман, который кое-что смыслил в культивации.
Он слышал, что даосы медитируют, стоя под водопадом, чтобы избавить себя от мирских страстей.
– Нам даос позарез нужен, – пожаловался старый Ли.
– Для чего?
– Чтобы вернуть деревне удачу, – сказал староста.
Чангэ нахмурился и сказал:
– Даосы не талисманы для привлечения удачи. А я скорее навлеку на вашу деревню невзгоды.
Ещё одна причина, по которой он не оставался долго на одном месте. Чангэ опасался, что может навлечь беду на людей, с которыми живёт. Его изгнали с Небес, но он не был уверен, что его наказание ограничивается лишь ссылкой. Небесный император, бывший ему прежде братом, мог отправить Чангэ вдогонку какое-нибудь проклятие: он был мстителен и злопамятен и не терпел, когда с ним вступали в открытое противостояние, как это сделал Чангэ. Он подмечал, что если задерживается на одном месте, то вокруг него начинают стягиваться беды: несчастные случаи, стихийные бедствия…
– Об этом переживать нечего, – сказал староста. – Хуже того, что уже есть, не будет. Наша деревня будто сама неприятности притягивает. Глядишь, твои невзгоды сойдутся с нашими неприятностями да и превратятся в удачу.
 
Чангэ сильно в этом сомневался. Но слова старосты вызвали у него любопытство.
– Эта местность притягивает беды? – спросил он вслух.
– Ещё как притягивает! – воскликнул старый Ли. – Рыба, вон, из реки ушла.
– Кто о чём, а он о своей рыбе! – фыркнул шаман.
Чангэ поглядел по сторонам. Ауры Скверны он в этой деревне не чувствовал, но ощущал какую-то… пустоту, что ли?..
– А храм какого бога здесь находится? – уточнил он.
Боги нередко забывали о своих прямых обязанностях, а при новом Небесном императоре совсем распустились, так что Чангэ не удивился бы, если бы какой-нибудь бог удачи просто позабыл отметить это место на карте миров.
– Так нет у нас храма, – покачал головой шаман. – Говорят, когда семья Цинь жила здесь, то и святилище было, а когда уехала, то и алтарь с собой увезла.
– Так не годится, – нахмурился Чангэ. – Того гляди, сюда ещё и злых духов притягивать начнёт.
Шаман закивал:
– Злой дух у нас тоже имеется, живёт в заброшенной хижине на берегу Синхэ.
– Показывайте, – велел Чангэ.
Заброшенная хижина стояла на берегу реки, невдалеке от того водопада, о котором упомянул шаман. Злой дух оказался всего лишь заблудшим духом, Чангэ без труда выпроводил его из этих мест и направил куда следует.
Хижина показалась ему подходящей, и он сказал:
– Сделайте здесь храм Речного бога. Тогда в реку вернётся рыба.
Но деревенские ничего не смыслили в храмах, и Чангэ пришлось остаться, как он полагал, ненадолго, в деревне, чтобы всему их научить.
Полагал – ненадолго, а вышло – навсегда.
  
[278] Даос из Речного храма
 
Чангэ жил в заброшенной хижине на берегу Синхэ вот уже несколько тысяч лет. Хижину теперь называли Речным храмом.
Чангэ не планировал оставаться в этих местах так долго, но люди поколение за поколением уговаривали его, а он не мог им отказать. Люди были слабы, нуждались в защите. Он учил их преодолевать невзгоды, но старики умирали, а новые поколения людей были ещё слабее прежних, и всё приходилось начинать заново.
Люди считали его не то полубогом, не то святым человеком. И хоть Чангэ и назывался даосом из Речного храма, но приношения люди оставляли скорее не богу реки, а самому Чангэ. Они верили, что пока даос живёт здесь, то и удача от них не отвернётся. Чангэ не замечал этого, но его присутствие благотворно влияло на эту местность.
Если он не отправлялся куда-нибудь изгонять злых духов, то медитировал в Речном храме или у водопада. Он значительно повысил свою культивацию за эти годы и для смертного был невероятно силён.
Часть накопленных сил Чангэ тратил на создание тысячелетних пилюль, полагая, что однажды они ему понадобятся. Он скрыл от всех, что ему известен рецепт. Не сделай он этого, они вряд ли ограничились бы изгнанием: кража тайных знаний каралась смертью.
Ингредиенты мира смертных были слабее небесных, так что это были не вполне небесные тысячелетние пилюли, но по меркам мира смертных они были едва ли не чудодейственными. Одну из них Чангэ измельчил и крупинками лечил людей деревни Синхэ от разных недугов.
Остальные он припрятал, и однажды они ему пригодятся, когда он отправится изгонять демона, а встретит своего племянника, Тайцзы Фэйциня. Но это будет ещё тысячу лет спустя.
За эти годы он мог бы выстроить настоящий храм, если бы принимал или требовал от людей приношения, но Чангэ по-прежнему жил в бывшей заброшенной хижине. Люди её латали, так что крыша не протекала, а стены выдерживали ветра и землетрясения.
Себе он отвёл самый дальний угол, перегородив его ширмами. Там он спал. Часть хижины, та, что с окном, была отведена под храм Речного бога: Чангэ поставил там небольшой алтарь, развесил талисманы, палочки благовоний всегда дымились в чашке, и он не забывал ставить новые, когда старые гасли. Всё остальное стихийно превратилось в его мастерскую, где он создавал снадобья и лечил больных.