Сто лет Папаши Упрямца

Кладбище для объединения рода было выбрано – на горе за домом, на полпути к вершине, прямо посередине, а с двух сторон – холмы. Казалось, Папаша Упрямец давно уже присмотрел это место и все обдумал, как только вернулся из Наньнина, иными словами, как только у него появились деньги, то он сразу же выбрал счастливый день для начала работ.
После полугода интенсивного, неустанного строительства все работы на кладбище были завершены.
Кладбище располагалось на западе «лицом» к востоку, позади высились зеленые горы, а с двух сторон его защищали холмы, оно напоминало сиденье у высокого стула. Спереди, у подножия горы, вилась, огибая деревню, Красная река. Кладбище было просторное: после того, как там разместили девятнадцать отреставрированных могил, еще осталось место. Платформа кладбища, полностью выстроенная из гранитных глыб, была еще шире. Дорожка, ведущая к нему, загибалась, как созвездие Большой Медведицы, извивалась как змея, на ней распустились пышным цветом горные цветы, и она напоминала развевающуюся цветную ленточку.
Жители деревни подсчитали за Папашу Упрямца: только на постройку могил ушло по меньшей мере семьсот тысяч.
За семьсот тысяч в деревне можно было построить три дома.
Значит, не просто курительная трубка превратилась в охотничий манок, а тот – в дробовик, но и дробовик превратился в пушку или велосипед и, может быть, даже стал мотоциклом.
И тогда сто тысяч, которые, по слухам, Цинь Сяоин дала Папаше Упрямцу, превратились в один миллион.
В тот день, когда останки девятнадцати предков предстояло заново предать земле, не прекращалось паломничество жителей Шанлина к кладбищу, они текли единым потоком. Целый день, не смолкая ни на минуту, взрывались хлопушки. Горы радовались, и земля дрожала, ветер был наполнен любовью, а река улыбалась. Пир одной семьи превратился в пир всей деревни, аромат вина и мяса ощущался за пять ли. Каждый пришедший становился гостем и не только получал подарок, но и сам дарил красный конвертик с деньгами.
Расходы на захоронение и грандиозный пир предположительно составляли не менее трехсот тысяч.
А значит, Папаша Упрямец получил от той женщины не один миллион.
После завершения этого дела деревенские задавали Папаше Упрямцу только один вопрос: сколько же все-таки денег дала Цинь Сяоин (жена, которую ты отпустил, та твоя женщина, та богачка)?
Каждый день вопрошающие роились вокруг Папаши Упрямца, как мухи вокруг ароматного мяса или как пчелы вокруг пчелиной матки.
А Папаша Упрямец лишь посмеивался и ничего не отвечал, не реагировал он на вопросы, ни дать ни взять статуя Будды.
В результате стоимость Папаши Упрямца со свистом взлетела вверх – два миллиона, пять, восемь, десять миллионов.
Когда цифра перевалила за десять миллионов, Папаша Упрямец не выдержал, если бы он продолжал держаться, то лопнул бы, как мочевой пузырь, который слишком долго не опорожняли. С красным лицом он ответил:
Да откуда такие деньги? Что мне делать с такими деньгами?
Раз Папаша Упрямец отрицал, что его состояние превышает десять миллионов, значит, точно, у него именно десять.
Родственники, которым всегда было неудобно задавать вопросы о сумме, поверили оценкам односельчан и твердо постановили, что их родной старший брат, дядя по отцу, дядя по матери, дедушка получил в подарок от жены, жены дяди по отцу, жены дяди по матери, жены дедушки десять миллионов.
Десять миллионов – это тысяча раз по десять тысяч, сто раз по сто тысяч, десять раз по миллиону. Если распределить равномерно по количеству семей, по очередности кровных уз или по старшинству в роду… Или если добавлять или снимать баллы по заслугам в помощи по дому и особой заботе о нем или по добрым чувствам к нему… Если распределять по одному варианту или по комбинации всех трех вариантов, сколько это будет, сколько это…
Члены клана всё разбирали и разбирали, прикидывали и так, и этак, делили, ругались, итоговая сумма всегда была верна, но цифры распределения были или неверны, или спорны, по ним возникали расхождения, как если бы при решении задачи ответ сошелся, а шаги решения и методы были ошибочны.
 
Наконец родственники предоставили Папаше Упрямцу несколько планов распределения, чтобы он принял решение.
Все это происходило в старом доме Папаши Упрямца с исшорканными стенами, сгнившими дверьми и покосившимися балками, в доме, где красная черепица уже стала черной.
В этом доме он много лет жил один, и даже если вычесть те несколько лет, когда он жил с нищей в то время девушкой, а ныне богатой женщиной, все равно насчитывается по меньшей мере тридцать лет. Он переехал сюда из отчего дома, когда они с младшим братом поделили имущество. Изначально тут был склад химических удобрений, принадлежавших народной коммуне, а потом коммуна отстроила новый большой склад и продала старую постройку. Неизвестно, на какие деньги Папаша Упрямец приобрел этот дряхлый дом, может, на деньги от кастрации петухов и свиней. А еще он кое-что здесь изменил – добавил два окна. Не надо их недооценивать, без этих дополнительных окон он мог отравиться или задохнуться менее чем за два года. Разве была бы у него тогда возможность всего через несколько лет встретить ту нищую женщину, которая спустя много лет принесет ему неслыханное богатство?
Был вечер, зимний вечер. Все живые родственники собрались здесь. Кто мог ходить, пришел сам, кто не мог, того принесли на носилках или на спине, в общем, собрались все. Они сгрудились вокруг огня, обступив его несколькими кругами.
Папаша Упрямец, конечно же, восседал в первом круге. Сейчас именно он был главным человеком в семье, его ядром, центром. Его отношение определяло все, его слова имели самый большой вес.
Огонь освещал его лицо, которое было ярко-красным, как солнце. Все присутствующие с ожиданием и надеждой смотрели на него, их жгучие взгляды могли поджарить его как следует. Казалось, он размяк из-за чувств родных и мягко произнес:
Давайте давать по десять тысяч на одного человека.
Все занялись подсчетами. Без Папаши Упрямца в доме собралось восемьдесят девять человек. Если каждому дать по десять тысяч, то получился восемьсот девяносто тысяч.
Некоторым сразу же показалось, что этого маловато, они указали на нерациональность такого распределения. Например, родной брат и двоюродный, двоюродная сестра по отцу и двоюродная сестра по матери – есть разница в близких и дальних родственниках, точно так же, как есть разница между отборным зерном и грубыми зерновыми культурами. Распределять деньги без учета подобных различий неправильно. Еще один пример: семидесятилетний старик и ребенок нескольких месяцев от роду, у них разный аппетит, как у свиноматки и поросенка, так что не делать различий между старыми и малыми – тоже неправильно. Но главное, что выводило всех из себя, было то, что из десяти миллионов родственникам выделялось даже меньше миллиона, это ж просто капля в море, ничтожно мало! Нельзя же быть таким мелочным и жадным.
Выслушав критику своей сродни, Папаша Упрямец не обиделся и не разгневался, а спокойно сказал:
Те, кому кажется, что мало или что они терпят убыток, могут не брать деньги. Даже о десяти тысячах на человека я должен сначала сообщить Сяоин, а если она согласится и даст деньги, только тогда я смогу раздать их вам.
Все пребывали в недоумении. Кто-то спросил: У тебя же десять миллионов, и ты не можешь сам решать? Еще нужно кому-то докладывать и отчитываться?
Папаша Упрямец ответил: Десять миллионов или не десять – это не главный вопрос. Когда я возвращался из Наньнина, где живет Сяоин, она мне сказала: если мне понадобятся деньги, чтоб я сообщил ей, а она мне даст столько, сколько нужно.
Другой человек произнес: Значит, если ты захочешь использовать сто миллионов, то она и столько даст?
Папаша Упрямец сказал: Да, это и значит. Но зачем мне сто миллионов? Я столько не потрачу. Самое большее – миллион, из него восемьсот девяносто раздам вам, и все, больше не на что тратить. Мне же уже восемьдесят один год.