Сто лет Папаши Упрямца

Лодка очутилась в затопленной бамбуковой роще и внезапно застряла. Несколько крепких стволов бамбука со всех сторон зажали ее, так что она встала – ни назад, ни вперед. Папаша Упрямец толкал изо всех сил, бил бамбуковым шестом, но он уже утомился, а бамбук по-прежнему оставался помехой, и лодка все так же не могла сдвинуться с места. Он крутился на ней на одном месте и тяжко переводил дух.
А угорь в это время находился под водой, он сражался с этими стволами. Своим хвостом он старался раздвинуть их, своим стройным телом охватывал бамбук и пытался его раздавить. Он прикладывал для этого все силы и в итоге тоже их израсходовал без остатка.
Сидя в лодке, Папаша Упрямец видел, как бамбучины одна за другой раздвигаются и падают. Видел клокочущие волны, кружащие бамбуковые листья. Но он не видел, чтобы угорь всплыл на поверхность.
Теперь лодка могла двигаться, и поверхность воды успокоилась, но Папаша Упрямец по-прежнему не мог покинуть это место, стоял и ждал, как ожидают старого друга.
  
Глава 7
 
Налоговое зерно
 
Кукурузное поле площадью восемь фэней [19] в бурлившей жизнью долине выглядело словно подгоревшая лепешка. А Папаша Упрямец, собиравший кукурузу, походил на червяка на этой лепешке.
Сперва следовало поднять стебли, еще кое-как растущие или уже упавшие на землю. Затем уж браться за початки – Папаша Упрямец срывал их вместе с листовой оберткой. Когда поднимаешь стебли, они вяло обвисают и шатаются, как больной, сдернутый с кровати. Папаша отламывал размокшую от потопа кукурузу – а та билась в руках, точно сердце, требующее пересадки; он похлопывал по ней и укладывал в корзину, которую держал на спине. Шаг за шагом он продвигался вперед, закидывая в корзину початок за початком. Когда корзина наполнялась или когда немолодое тело больше не выдерживало, он уходил на край поля. Там ожидало несколько огромных корзин. Папаша снимал с плеч свою корзину и перекладывал кукурузу. Уже две огромные корзины были полны, зерна были влажными и теплыми – в точности как копытца, содранные с забитой больной свиньи.
Папаша сидел на земле, окруженный корзинами, уже полными и еще не заполненными, ни дать ни взять младенческими колыбелями. Его взгляд скользил вверх-вниз, справа-влево, от центра поля к краю и обратно, словно укачивая ребенка в ожидании молока.
Крепкий запах пота привлек комаров, которые зудели не переставая. Некоторые уже впились и торопливо насыщались. В обычное время он беспощадно гонял и истреблял кровососов, однако в этот момент оставался равнодушен к их атакам, его как будто парализовало, он словно утратил зрение, слух и чувствительность, и армия комаров бесцеремонно притесняла этого восьмидесятишестилетнего старика, поглощенного мыслями о кукурузе.
Все кукурузное поле в долине пребывало в полном беспорядке – не только восемь фэней его собственного участка. Это были последствия урагана и опустошительного паводка. На еще не созревшую кукурузу посягнули шторм и наводнение, она целыми участками падала на землю, не в силах вновь подняться и дозреть. Так погибают молодые солдаты на поле брани, еще не сделавшие ни одного выстрела и скошенные внезапным артиллерийским огнем. А у тех початков, которым посчастливилось избежать гибели, ствол и листья были разбиты в пух и прах. Так после боя среди выживших солдат и офицеров не найдется ни одного, кто не был бы в крови и не получил бы ранения.
Папаша Упрямец глаз не мог оторвать от печальной картины, что развернулась перед его глазами, и невольно вспоминал сражения, в которых участвовал. Он и хотел бы заплакать, но не мог, а в сердце как будто вогнали острый нож.
Кукурузное поле площадью восемь фэней принадлежало Папаше Упрямцу, его выделил сельский комитет от имени правительства во время перераспределения земли. Раньше у Папаши и клочка своей земли не было по тем или иным историческим причинам. Он ведь был солдатом гоминьдановской армии, а когда вернулся домой после Освобождения, вся земля была уже распределена. В год, когда после разгрома «Банды четырех» [20] проводилось «закрепление производственных заданий за отдельными крестьянскими дворами», Папаше Упрямцу землю тоже не дали, так как он был холост, по возрасту старый и подходил лишь под одну из так называемых категорий системы «пяти обеспечений» [21]. Но Папаша Упрямец отказался быть частью этой программы и не стал получать зерно, поставлявшееся государством в качестве помощи, он упорно настаивал на наделе земли. На эти тяжбы у него ушло десять лет, и когда ему исполнилось семьдесят, он наконец-то получил свой собственный надел, вот этот самый клочок земли.
 
Для того чтобы пользоваться ею, требовалось платить налог зерном. Начиная с того года, как Папаша Упрямец получил и начал обрабатывать свой участок, он год за годом уплачивал налог зерном, и так уже пятнадцать лет.
Зерно для налога нынешнего года вызревало на этой земле – как и во все прошлые года. И еще зерно, которое предназначалось для еды в течение всего будущего года, оно тоже росло тут. Так считал Папаша Упрямец до того момента, как шторм и наводнение нанесли неожиданный удар.
И вот теперь кукурузное поле представляло собой полный бардак, сгнившая циновка, да и только. Урожай, несомненно, будет намного меньше, но нельзя терять время и надо постараться не упустить то малое, что осталось, снизить ущерб до минимума, только это Папаша Упрямец и в силах был сделать, чем он, собственно, сейчас и занимался.
Так что он докурил сигарету, отпил несколько глотков воды и встал.
Он снова отправился на поле собирать кукурузу.
И хотя таких полей в долине было много, урожай собирал только Папаша Упрямец – со своего. Других семей и след простыл, будто им наплевать на свою кукурузу. А может, они все собрали за день-два, воспользовавшись тем, что людей в семье вдосталь и физических сил тоже хватает. Но он-то не мог так сделать, поскольку жил один, да и к тому же был стар. И хотя он силы трудиться у него оставались, но работал он явно намного медленнее. Поэтому и приходил на поле пораньше – как говорится, «неловкая птица должна взлетать раньше остальных», «старая кляча медленно, но верно преодолеет дорогу за десять дней», «хромая черепаха пройдет тысячу ли», «маленькие муравьи смогут перенести дом».
По дороге, ведущей из долины в деревню, шагал Папаша Упрямец. Он тянул телегу, в которой лежали четыре корзины с кукурузой. Для других она, может быть, была не так уж и важна, но для Папаши Упрямца эта кукуруза обладала особой ценностью. У него не было быка, он сам как старый бык тащил за собой повозку, медленно, не спеша, ненамного быстрее улитки или черепахи. Колеса телеги начали вращение свое, когда солнце только начинало клониться к западу, а когда Папаша Упрямец остановился, пройдя одну милю, уже полностью стемнело.
Так он проработал от рассвета до заката четыре дня.
В тот последний день вся кукуруза с участка в восемь фэней была собрана. Примерно шестнадцать коробок початков с листьями были свалены на полу в средней комнате, они громоздились, как небольшие горы.
Знойной летней ночью при тусклом свете лампы Папаша Упрямец обдирал листья с початков. Это первый этап обработки кукурузы после сбора урожая. В обычное-то время початки с листьями можно хранить еще пару дней, но только не в нынешнем году. Сейчас в кукурузе накопилось слишком много влаги, раза в два больше, чем в прошлом. Каждый день хранения означал, что подгнившие початки совсем сгниют и заразят здоровые. Поэтому прежде всего Папаше следовало убрать лишнюю влагу из своего зерна.
Папаша Упрямец разрывал листья обеими руками, отдирал и отбрасывал в сторону, а очищенную кукурузу складывал на бамбуковую циновку, лежавшую с другой стороны. И так поступал с каждым. Все початки прошли через его руки, каждым он дорожил, с каждого тщательно снимал листья, бережно откладывал в сторону, будто заботился о только что вылупившихся цыплятах или утятах. Сорвешь лист – и вода выливается на руки, словно душу остужает.