Пляска в степи (СИ)

Коли уж совсем начистоту, то ее вина в том, как все вышло, тоже была. Упустила она тогда княгиню. Позволяла к кузнецу ходить и не спрашивала ничего, а еще прозевала Звениславу Вышатовну, когда та ускользнула на встречу с ведуньей, чтобы передать ей злополучный торквес. Князю Чеслава повинилась, да тот даже никак ее не наказал за недосмотр. Пороть, как выпорол бы отрока, верно, не решился: все ж она девка, хоть и в портках. А иного наказания не придумал. Али и не пытался, мысли другим заняты были...
Чеслава поправила тяжелый воинский пояс, накрыла его ладонью. Единственный ее друг. Единственный и самый верный. Прикосновение к знаку воинского отличия и доблести всегда придавало ей сил и смелости. Стоило только коснуться теплой, обтрепанной кожи, и Чеслава словно вспоминала, что она не токмо уродливая здоровенная девка, которой пугали детишек, но еще и кметь. И оружие носит по праву.
Она стояла позади сидевшей на лавке княгини — как раз ровнехонько напротив воеводы Крута. Ох и жгучие взгляды доставались ей от него. Его бы воля — и не то, что в горнице, во всем ладожском княжестве духу бы ее не было! Воевода и князь также сидели за столом, а вот Чеславе по молодости зим, да и по тому, что девкой простой была, на лавках подле них сидеть не полагалось. Вот и стояла, мозолила дядьке Круту глаза.
… — доподлинно тот самый торквес у княгини Мальфриды ты увидала, госпожа?
Не в первый раз воевода задавал княгине Звениславе этот вопрос, и ответ ее неизменно был одинаковым. Даже Чеслава уже приморилась слушать! Одно и то же, одно и то же. Поверить он что ли не мог, что знахарка так сильна была? Говорили, конечно, что ведунья его из-за Кромки* вытянула, когда он уж на Калиновом Мосту* одной ногой стоял... Немудрено, что грозный воевода сердцем не принял, что его спасительница такое сотворила. Что тоже диво. Уж коли у самой Мары-Морены его отняла, стало быть, сильна была! Как иначе бы она грозную богиню одолела бы?
Чеслава нахмурилась. Надо бы за Крутом Милонеговичем внимательнее приглядеть. Коли он и впрямь ведунье жизнью своей обязан... такие долги просто так не забываются, не прощаются.
— Тот самый, — покорно отозвалась княгиня.
Была она нынче необычайно тихой. Немудрено. Знала себя виноватой.
На второй вечер, как нашли омертвевшей старую княгиню, князь позвал воеводу в свои горницы и Чеславе велел привести Звениславу Вышатовну. Та не покидала женской стороны терема с самого утра, хотя обычно уходила с рассветом и принималась за хозяйственные дела. Чеслава ведь всюду ее сопровождала, потому и знала многое.
Многое, да не все, как выяснилось.
Дождавшись жену, князь и рассказал воеводе да девке, кто учинил такую жестокую расправу над старой княгиней. Было, от чего в сумятицу впасть!
Тогда-то Чеслава и уразумела, почему накануне взметалась Звенислава Вышатовна, когда вошли они в горницу княгини Мальфриды. Отчего бросилась из нее прочь и оббегала добрую половину терема, пока не отыскала в гридницах мужа. И отчего отослала ее, Чеславу, задолго до вечери.
— И ты, госпожа, больше ее не видала с того дня, как торквес отдала? Уверена ли ты в том? — воевода все продолжал допытываться незнамо чего от Звениславы Вышатовны, и Чеслава ощетинилась.
По правде, не ей на Крута Милонеговича за такое роптать. Сама была хороша!
— Довольно, — Ярослав Мстиславич строго поглядел на своего воеводу, и тот осекся, поджав губы. — Довольно спрашивать то, что княгиня уже рассказала.
Выходит, князь жене верил.
На душе у Чеславы стало поспокойнее. Коли бы он осерчал, вот тогда точно жди беды! Она услышала, как Звенислава Вышатовна тихо-тихо вздохнула, и нахмурилась. Жестокое предательство совершила ведунья с девочкой, которая доверяла ей слепо и безоговорочно. Ну, ничего. Все перемелется, и мука будет. Уж Чеслава это знала как никто. Будет княгине нынче урок на всю дальнейшую жизнь.
— Чем ей старая ведьма насолила-то? — воевода все не унимался. — Не случайно же под руку подвернулась.
— Может, и случайно, — сказал князь. — Северная, норманнская ворожба. Искала жертву и нашла.
 
— Нет, — воевода Крут покачал головой. — Ну, не просто так она ее выбрала! Нужна жертва — так поди убей козу! Да коли человека, так возьми кого попроще. Не ладожскую княгиню, хоть и вдовую!
Коли так посмотреть, то прав был Крут Милонегович. Путника одинокого на дороге подстеречь, бабенку сиротливую — мало ли людей на свете, о пропаже которых никто печься не будет.
— Порой нельзя попроще, — Ярослав Мстиславич сжал на столе тяжелые кулаки. Рукава его теплой рубахи были закатаны по локоть, и Чеслава увидала, как вздулись жилы у него на руках. — Если требует грозный бог.
— Грозный бог... — воевода огладил седую бороду. — Вот откуда баба, ведающая про норманнскую ворожбу, взялась в степном южном княжестве? — он выразительно постучал себя по лбу: мол, подумай сам, князь.
Чеслава подавила неуместную ухмылку. Стучи не стучи, а и тебя ведунья провела! Княгиня подле нее вскинула голову, словно хотела что-то сказать, но передумала и вновь уперла взгляд в широкий деревянный стол. Не токмо воительница это заметила, но и Ярослав Мстиславич. Повернулся к жене и кивнул, прикрыв глаза.
— У нее отца Ингваром звали. Так она всегда говорила. Мы еще думали, что имя какое чудное. Не из наших мест, — тихо произнесла Звенислава.
По лицам князя и воеводы Чеслава поняла, что они про то не ведали. Ведунью все величали али госпожой Зимой, али знахаркой. По батюшке не обращались к ней.
— Это норманнское имя, — сказал Ярослав Мстиславич. — И торквес норманнский.
Он хмурился и крепко о чем-то размышлял, сведя на переносице густые брови.
— Могла ли она затаить зло на мой род? — спросил князь немного погодя.
— С чего бы?! — воевода воинственно вскинулся. — Разве худо ты с ней обращался? Разве не отблагодарил всячески, не дозволил в нашем обозе на Ладогу поехать?
Князь пожал плечами, не будучи до конца убежденным. Мол, всякое может быть. Крут Милонегович же в сердцах хлопнул раскрытой ладонью по столу, заставив княгиню вздрогнуть. Задрожали также полупустые чарки с ягодным взваром, что стояли рядком возле кувшина. Благо, хоть его не перевернул.
— Да что без толку языками трепать! Найти ее надо и выспросить все.
Легко сказать! Ищи-свищи теперь. Ее-то и раньше никто не видал, а теперь уж наверняка затаится где-нибудь. Али и вовсе уедет! Уже меньше по осени, но еще уходят из Ладоги торговые корабли. На любой к купцам можно напроситься.
— Стемида по утру отправлю в Белоозеро с дружиной. Не идет добром ко мне воевода Брячислав, так возьму полоном. На сестру свою поглядит да может сговорчивее станет.
— Так... — воевода Крут понизил слегка голос и откашлялся, словно что-то помешало ему заговорить, — прямо так ее в горницах оставим?
— Прямо так. Ей от этого уже ничего не сделается, — жестко усмехнулся князь. — А ты, дядька Крут, достань мне эту знахарку хоть из Нави*. Я хочу ее видеть.
Помедлив, тот кивнул. Верно, легче самому было вновь к Калиновому Мосту отправиться, чем такой приказ князя исполнить.
— У меня долг перед ней. Она меня к жизни вернула, — помолчав, все же добавил воевода.
— Ну, тебя убивать я ее и не прошу, — еще ожесточеннее отозвался князь.
Да-а. Давненько его таким Чеслава не видала. Почитай, ни разочка за целую зиму, которую она прожила на Ладоге.
— Довольно нынче. Благодарю за совет, дядька Крут, — князь Ярослав поднялся с лавки, оттолкнувшись ладонями от столешницы. Залпом он осушил чарку с остатками ягодного взвара и поглядел на воительницу. — И ты ступай, Чеслава.
Буркнув что-то на прощание, воевода вылетел из горницы вперед девки, словно боялся, что та пролезет первой. Но она сперва поклонилась князю да княгине и лишь потом вышла за дверь, оставив госпожу под присмотром мужа.
Госпожу.
Несколько седмиц назад Чеслава ее иначе называла в мыслях. Стыд и срам вспоминать! Неслышно ступая, она прошла по спящему, тихому терему. Наступил уже глубокий вечер, и даже холопы с теремными девками давно разошлись по своим закуткам да клетям. Пахло теплым, сухим деревом и хлебом. Добротно протопили в первый раз терем, вскоре после Таусеня.