Пляска в степи (СИ)

Ее волосы были убраны в высокую прическу на затылке, и она вытащила из нее заколки. Две тяжелых, побитых сединой косы скатились по ее плечам аж до лавки.
Ее брат, которого когда-то звали Бёдваром, а ныне величали Брячиславом, поглядел на нее со сдержанным удивлением. Совсем худо дело.
— Не ведаю. Но мне об том шепнул надежный человек. Я ему верю.
— Боги светлые, хоть бы из удела своего уехал, прежде чем такое творить, — Мальфрида покачала головой и прикрыла ладонью глаза. — Ведаешь ли, прошел он обряд очищения перед Перуном-то?
Брячислав сдержанно помотал головой.
— Ох ну и туес, — простонала Мальфрида.
По всему выходило, вернулся Святополк из той деревни и тотчас сел за общий стол в гриднице, преломил со всеми хлеб; лег ночью с какой-то девкой.
Брячислав скривился. Денно и нощно бесчестит Предиславу, его дочку, ее муж. Его, Брячислава, племянник. Курощуп клятый! И слово матери давно для него уж не указ. Разбаловала его она страшно, и вот что вышло. Да что уж нынче об том говорить да жалеть. Пороть следовало, пока поперек лавки лежал.
Нынче уж поздно.
И он ничем не лучше, старый дурень! Повелся на сладкие речи, отдал за него дочь, хотя и ведал уже тогда все про гнилое святополковское нутро…
— Что делать станем? Община кузнеца лишилась. Один он там был на много изб. Коли до Ярослава слух дойдет, коли пойдут княжьей Правды искать…
— Поезжай сам, — попросила брата княгиня. — Возьми из шкатулки моей перстень. Привези им мехов и меда.
— А коли не выйдет откупиться? — Брячислав поглядел на сестру из-под густых, насупленных бровей, и та рассерженно стукнула ладонью по столу.
— Ты поезжай сперва, а уж потом рассудим!
— Общине кузнец потребен, а не цацки твои, — огрызнулся он.
Прошли времена, когда сестра была во власти помыкать им, как ее душеньке угодно. Нынче она без него никуда. Правда, и он без нее тоже. Крепко-накрепко связаны они, посильнее родственных уз.
— Знаю, — Мальфрида вздохнула, и Брячислав устыдился своей злости.
Что уж тут. Не токмо она повинна в том, как все вышло. Девок травить небось он ей подсоблял.
— Поискать нужно. Может, найдем хоть того, кто в кузне подсоблял да ведает, с какой стороны молот держать, — размышляя, княгиня встала и принялась мерить шагами просторную горницу. Лучшую горницу во всем тереме; даже у сына ее, удельного князя, поменьше была.
— Погоди-ка! — Мальфрида резко остановилась и повернулась к брату, отчего подол ее темного вдовьего платья обмотался вокруг ног. — А родня у того кузнеца есть?
— Нету, — Брячислав пожал плечами. — Бирюк он.
— Поезжай нынче же по утру, — сестра приложила руку к груди. — Неспокойно мне что-то. Скоро уж и Ярослав возвратится на Ладогу. Как бы дурное что не приключилось.
Одернув рубаху под воинским поясом, Брячислав с прищуром поглядел на сестру. Правду говорят, слепо материнское сердце. Мыслит, что приключится с ее сыном дурное, когда уж давно оно приключилось! А княгиня и рада на все глаза закрывать. Спросила бы Святополка, где тот шлялся седмицы напролет. Уж последнему полудурку ясно, что не потребно столько времени, чтоб по ближайшим общинам проехаться да обоз дани собрать. Где шлялся, с кем — неведомо никому!
А возвратился хоть и злющий, но рожа так и светилась довольством. Брячислав аж сплюнул на землю, когда увидал, как Святополк спрыгивает с коня да к матери идет кланяться. А та пожурила малость, что припозднился так сильно, да и токмо! Хоть бы спросила, отчего припозднился, где был!
Брячислав нутром чуял: сотворил недоброе али намеревается сотворить, клятый змееныш! Не зря ведь сказывают люди: не жди от ворожбы добра… Так и они. Не дождались.
— Брат?
Видать, крепко он задумался. Не заметил, как подошла к нему сестра да положила на плечо руку, легонько сжав.
— Поеду, — буркнул Брячислав. — Куда я денусь. Ты уж тут без меня гляди в оба.
Мальфрида притворилась, что не разумеет, о чем он. Ничего не спросила, кивнула нетерпеливо: мол, знаю-знаю, не гунди, не бабка!
— Припугни общину, коли нужда будет, — помедлив, добавила сестра.
 
Дойдут до Ярослава слухи, придут люди просить княжеского суда — несладко придется Святополку. Подозревала княгиня, что в дурном деле замешан ее сын. Неспроста он убил кузнеца, не из-за дурной головы. Коли решился на такое, стало быть, что-то его заставило. Что-то, что поставил он выше жизни кузнеца — а ведь их даже в битвах страшились убивать. Все же говорили они с богами.
— Сына б твоего кто припугнул, — тихо сказал Брячислав. — Святополк нас погубит.
— Нет, — Мальфрида поджала губы. — Я все сделаю по уму.
— Как? — брат недоверчиво на нее поглядел. — Поздно уж по уму делать. Коли рожоного ума у него нет…
— У меня зато с избытком, — она скривилась и отошла от брата, вернувшись на лавку через стол от него.
— Никак ты за старое взялась? Фрида, ты ей кровью тогда клялась!
— И что она сотворила в ответ? Нет у той клятвы силы, нет! — княгиня изо всех сил ударила по столу двумя ладонями.
Раскрасневшаяся, она тяжело и сердито дышала, смотря на Брячислава взглядом раненого, но смертельно опасного зверя.
— Довольно об этом! Все быльем поросло… Я устала, брат, ступай. Выезжай с рассветом.
— Фрида, — снова начал Брячислав, но княгиня поднялась с лавки и подошла к двери.
Отодвинув засов, Мальфрида широко распахнула дверь. В горницу тотчас заглянул ее верный охранитель: все ли ладно, не случилось ли чего?
— Мой брат уже уходит, — сказала ему княгиня и повернулась к Брячиславу: руки скрещены на груди, губы сжаты в тонкую полоску, глаза недовольно сощурены.
«Пес с ней!» — в сердцах подумал Брячислав и вылетел из горницы, не взглянув на сестру.
Когда за ним закрылась дверь, Мальфрида прислонилась к ней лопатками и устало вздохнула. Брат уж который десяток зим был самым верным и самым преданным ее союзником.
Она не выжила бы без него в тереме у мужа, у Мстислава. Пришлая девка из чужой страны, говорящая на незнакомом языке. Коли б не Брячислав, не жить ей нынче княгиней в светлой горнице, не быть матерью единственного не прижитого на стороне княжьего сына… не больно это подсобило, как видно нынче. Но кто же ведал тогда!..
Мальфрида прошла вглубь горницы, где ждала ее мягкая постель, где лежали на деревянном полу звериные шкуры. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это спать на высокой лавке. Там, где она родилась, постелью служили толстые шкуры да накинутые поверх покрывала.
Княгиня сняла кольца, браслеты и подвески с драгоценными каменьями, расплела толстые косы. Расчесывая волосы гребнем, она то и дело вздыхала: заметно прибавилось у нее седины. Накидку, платье да исподнюю рубаху бросила прямо на полу возле лавки: девка поутру все уберет. Мальфрида скользнула на постель и укрылась теплой шкурой, закрыла глаза.
Но сон к ней не шел. Вместо него в голову лезли воспоминания о давно минувших днях. Поросли они быльем, но не для нее.
Все глупый младший брат! Разбередил неосторожным словом незажившую рану, всколыхнул в душе у княгини целую бурю! Сколько уж зим она не вспоминала, что когда-то их было трое. Когда-то у них была сестра. Которую она, Мальфрида, предала. Украла у нее то, что самой Мальфриде никогда не принадлежало…
От злости княгиня заскрипела зубами. Она не желала вспоминать о том, как едва не убила свою младшую сестру. Ей не оставалось ничего иного. У мужа не заканчивались девки, и она никак не могла родить ему сына.
В какой-то момент она заснула, но ненадолго. Проснулась посреди ночи в кромешной темноте, будто от толчка. Сердце у нее болело, как и тогда; в груди не хватало воздуха, чтобы дышать. Откинув шкуру, которая ее душила, Мальфрида резко села на лавке, царапая себя слева под грудью.
— Тихо, тихо, — зашептала она сама себе.
Она раскраснелась, и к покрывшемуся испариной лицу неприятно липли волосы, лезли прямо в глаза. Впервые за много-много зим ей приснилась сестра с ее холодным взглядом льдисто-голубых глаз, что выворачивал наизнанку все нутро.