Пляска в степи (СИ)

— Ой, — Звенислава мотнула головой и даже нахмурилась, отчего сошлись на переносице пушистые брови. — Ее оженишь, как же... Может, и мыслил раньше, но не нынче.
Чеслава поджала рассечённые надвое губы. Велик труд — девку оженить, хоть и строптивую. Уж Ярослав Мстиславич сдюжил бы. Верно, княгиня уговорила оставить сестрицу в покое.
Может, и напрасно!
— Коли уедут они, Любава с нами останется, мала она еще. Да и куда ее отправлять, это раньше за ней бы и Доброгнева Желановна приглядела, и дядька Некрас. Придется невесте в отцовском тереме обождать.
Воительница не смогла сдержать улыбку. Как объявил всем Ярослав Мстиславич, что просватал старшую дочку за князя Желана, так у Любавы нос еще пуще прежнего к солнышку взлетел и больше не опускался. Девчонка еще в поневу даже не вскочила, а поди ж ты, невестой себя величала, хотя от невесты там пока ничего и нет. Как в зимы войдет, еще хлебнут с ней и князь, и княгиня.
— Ну, так что? — Звенислава легонько толкнула воительницу в плечо. — Условились мы с тобой? Не уйдешь никуда из Ладоги?
— Не уйду, госпожа.
— Вот и славно! — та радостно всплеснула руками, хоть и с самого начала ведала, что Чеслава не посмеет да и не захочет ей отказать. — Пойду я, сыночек, поди, уже проснулся.
Подхватив поневу, княгиня ушла в терем, и Чеслава еще долго смотрела ей вслед, даже когда скрылась она в сенях. Может, и впрямь ей просить князя, чтоб дозволил до конца жизни на Ладоге осесть? Права ведь Звенислава Вышатовна, довольно она странствовала да скиталась по чужим теремам. Пора уже и свое что-то обрести. Прорасти корнями...
Чувствуя странное, непривычное смятение на душе ото всех этих дум, Чеслава поднялась с бревна и, размяв затекшие ноги, спрятала меч в ножны. Негоже за оружие браться, коли в голове порядка нет — так ее учили, и еще ни разу она в этих словах не усомнилась.
Князя в тереме не было — справлял тризну по Любше Путятовичу вместе с родней боярина, и Чеслава, особо не зная, чем себя занять, отправилась в городище. Может, к реке спуститься да искупаться? Уж на диво жарким выдался Травень, вода словно парное молоко была, даже за ночь остыть не успевала. Али на торговые ладьи с купцами поглядеть, первые после хазарского похода.
Когда выходила за ворота, невольно встретилась взглядом с бывшим святополковским десятником Сбыгневом. Его князь определил нести стражу под внимательным присмотром кметей. Как порой не хватало старого ворчуна дядьки Крута... Уж он-то за всем бы приглядел.
До реки Чеслава дойти не успела. Наткнулась на середине пути на нарядного, непривычно разодетого Горазда. Наткнулась и не удержалась, спросила с легкой усмешкой.
— Куда путь держишь, нарядный такой?
И ведь привыкла же обычно молчать да первой ни с кем не заговаривать! Какой леший ее дернул рот открыть! Лучше бы и нынче молчала, потому что Горазд, со щек которого разом сошел весь румянец, одернул расшитую багряными нитками рубаху, поправил воинский пояс с ножнами и сказал негромко.
— К тебе.
Чем весь дух из Чеславы и вышиб. И сразу отчего-то сделалось ей стыдно и за портки свои пыльные, и за рубаху с закатанными рукавами, и за растрепавшуюся скудную косу, и за повязку на лице, и за шрамы уродливые. За все сделалось разом стыдно Чеславе, и она резко втянула носом воздух — так, что затрепетали ноздри.
— Чего молчишь? — насупившись, спросил Горазд.
А она и впрямь стояла посреди дороги, судорожно сжав одну ладонь на рукояти меча, и токмо глазами хлопала да себя корила за любопытство излишнее.
Горазд же, против обыкновения своего, глядел ей прямо в глаза. Волосы его были аккуратно расчесаны и убраны под новеньких кожаный шнурок с хитрым плетением — раньше он совсем простенький всегда носил. Нарядная рубаха из беленого льна с густым узором на вороте, рукавах да подоле превращала привычного кметя в неузнаваемого боярича. Встреться с ним где-нибудь на торгу, Чеслава, может, и не признала бы, прошла бы мимо.
— Люба ты мне, — каким-то убитым, потерянным голосом выдохнул он самое страшное, и воительнице помстилось, что ее с головой окунули в ледяную прорубь.
 
Горазд впился ей в лицо жадным, отчаянным взглядом, словно хотел увидеть в нем ответ, а у Чеславы в голове ветер свистел. Ни одной внятной мысли не было. Только где-то на подкорке в ритм с сердцем бился страх.
Она бы и зажмурилась, да стыдно стало перед Гораздом. А хотелось закрыть глаза да оказаться в другом места, да хоть на поле, где схватились с хазарами. Ей все милее, чем стоять нынче напротив Горазда да чувствовать, как к щекам прилила кровь, а во рту от волнения все пересохло.
— Чеслава, — позвал он совсем уж тоскливо и протянул к ней руку, и тогда она сделала то, от чего еще пуще устыдилась.
Воительница от ладони его отшатнулась, словно от ядовитой змеи. Да и то, змею бы она никогда таким резким жестом не обидела, а Горазда вот хлестнула посильнее всякой плети.
Проследив за нею, кметь совсем поник. Даже рубаха словно поблекла и узор померк, и глядеть он стал уже совсем не так радостно. Он резко одернул к себе протянутую руку и сжал ладонь в кулак.
— Я сватов хотел заслать, — сказал Горазд тихо и улыбнулся вымученной, притворной улыбкой. — Да уж теперь, вестимо, не стану. Ты не тревожься. Коли не люб тебе — я лезть не стану. Уж будь покойна.
Сказал и, так и не дождавшись от онемевшей Чеславы никакого разумного ответа, повернулся и пошел прочь, обратно в городище, оставив позади себя оторопевшую воительницу. Напоследок снова улыбнулся ей — жалко, превозмогая боль.
Она хотела его окликнуть, но язык словно к щекам прилип да каменной налился тяжестью. Так и не смогла Чеслава слова разумного молвить и молча глядела вслед Горазду. Он уходил, а у нее нутро в тугой, горячий узел сворачивалось, да в груди кололо.
Сватов засылать хотел... это к ней, стало быть? К Чеславе — сватов?
Она аж пошатнулась, уразумев. Потом тоже медленно развернулась и побрела к терему, позабыв, что собиралась до городища дойти, в реке хотела искупнуться. Плелась, словно слепая, дороги не разбирая, и сапогами по пыли да камням шоркала. По сторонам не смотрела и все улыбку Горазда вспоминала. Кажется, он ободрить ее хотел: мол, не печалься, Чеслава, все ладно будет. Не пришлю я к тебе сватов. Не тревожься.
Воительница резко рванула подальше от горла ворот рубахи и сделала ртом жадный, судорожный вдох. Да как же так... Кто в здравом уме решит к ней сватов засылать? Она ж уродливая. Об этом Чеслава никогда не забывала. Лицом не вышла — это слабо сказано еще! Что же это Горазд, посмеяться над ней удумал? Подразнить ее, дуру страшную? Сватами поманить?
Стиснув кулаки и вытянув вдоль тела руки, Чеслава резко остановилась. А после повернулась и поспешила в сторону, куда ушел Горазд. Догнать и все у него выпытать, да пригрозить, чтобы впредь не смел над ней насмехаться!
Настигла она его споро. Горазд не шел ведь. Плелся, медленно волоча за собой ноги, что совсем кметю не пристало! Добро, никто не повстречался по дороге, а то стыд и срам — дружинник бредет, словно пьяный, ничего перед собой не разбирая.
— Ты пошто насмехаться надо мной удумал? — Чеслава, не помня себя, уже бегом догнала Горазда и схватила того за плечо, чтобы остановить.
Он от неожиданности крутанулся на месте да пошатнулся малость, отчего лицом совсем близко от лица воительницы оказался. Покраснев, словно глупая девка, Чеслава сердито фыркнула и шагнула назад.
— Ну! — уперев руки в бока, поторопила ошалевшего кметя, который, глядя на нее, лишь глазами хлопал.
Взгляд Чеславы метал молнии почище тех, что в грозу на небе вспыхивают. Она вся раскраснелась, растрепалась да дышала тяжело, словно после долгого, утомительного бега. Горазд с трудом проглотил застрявшие в горле слова и покачал головой.
— Я и не думал насмехаться, — отозвался он слегка растерянно, не разумея, отчего воительница на него набросилась.
Ведь и слова дурного он ей не сказал!