Пляска в степи (СИ)

— Не плачь, — попросил он и погладил ее по щеке, — не плачь. Быть может, мы еще свидимся.
«Не свидимся, я же знаю», — хотела сказать ему Иштар, но из горла вместо этого вырвался лишь горький стон.
Барсбек поцеловал ее последний раз в лоб и подался назад. Он громко хлопнул по крупу ее жеребца, и тот, заржав, пошел с места сразу вскачь.
Иштар обернулась и увидела, как Барсбек помчался наперерез тем конным воинам, что отделились от войска, пытаясь их перехватить. Она не могла даже сказать, с кем столкнулся ее любый — с русами ли, с хазарами ли. Изнуренные битвой, все мужчины выглядели одинаково.
Барсбек отвлекал на себя их внимание, раз за разом вскидывая лук и выпуская стрелы на ходу. Несколько воинов после его выстрелов свалились под копыта своих лошадей, и в груди Иштар зажглась робкая, ложная надежда. Быть может, ему удастся убить всех?..
Но вскоре преследователи нагнали Барсбека, и схватка между ними продолжилась уже на земле. Разгоряченные, лошади ходили вокруг них кругами, закрывая обзор. Но все же Иштар смогла увидеть, как под его ударами пало еще двое, а потом с ним один на один оказался равный по силе воин — он ни в чем не уступал Барсбеку, и они закружились в смертельном танце.
Она зажмурилась, отказываясь смотреть. Ей казалось, что всякий раз, когда с пронзительным скрежетом встречались их мечи, у нее откалывался кусок сердца.
В какой-то миг Барсбеку снова улыбнется удача: противник запнулся о валявшееся на земле копье, и в его обороне появилась брешь. Даже такой малости хватило хазарину, чтобы сделать решающий выпад. Но откуда ни возьмись наперерез смертельному удару Барсбека бросился другой воин, своим телом загородивший первого. Острая сабля распорола ему грудь, и, пошатываясь, он ничком рухнул на землю.
И тогда мужчина, с которым сражался Барсбек, нанес свой удар.
Иштар закричала, когда по мокрой грязи покатилась голова ее любимого.
Она кричала, кричала и кричала, пока в легких не закончился воздух.
 Кметь с косой III 
В ночь перед битвой Чеславе не спалось. Вроде и не безусым юнцом она была, и немало сражений встретила, а все же тревожилась. Свербело где-то внутри гадкое, неприятное предчувствие беды. Она и сама на себя разозлилась, мол, разволновалась словно дитя малое, еще бы сопли распустила, и тогда точно можно в тереме у черноводского князя остаться. Хоть и строжила себя Чеслава, выговаривала сердито, а никак успокоиться не могла. И впрямь как девка, чувствую беду — и все!
Мыслями своими она ни с кем делиться не стала, еще не хватало чужие сердца разбередить. Но ранним-ранним утром, еще когда не все звезды на небе погасли, она встала с места, где ворочалась, пытаясь заснуть, и отправилась пройтись по тихому, сонному лагерю. Они давно покинули земли черноводского княжества и ночевали сегодня во владениях хазарского каганата.
Тихо, почти бесшумно ступая, Чеслава шла мимо множества спавших людей. Лагерь ставили на скорую руку, и каждый уснул, положив голову на седельные сумки и укрывшись собственным плащом. Небольшой навес поставили лишь для князей и воевод. Диво, но Буян Твердиславич отправился в степь вместе с ними, не послал заместо себя родича. Чеслава почему-то мыслили иначе, а как узнала, то устыдилась. Напрасно она так недобро про черноводского князя думала.
От княжьего навеса Чеслава старалась держаться подальше. Были там сыновья князя, которому она раньше служила. Они не поделили отцовскую вотчину, раздробили землю на уделы... нехорошо они расстались тогда. Не нужно, чтобы нынче они ее узнали. Ни к чему это сейчас.
Немалое войско удалось собрать князьям. Она и не помнила, чтобы когда-либо такое бывало. Никогда прежде хазарам не противостояла объединенная, сильная рать. Никто из князей от своего слова не отступился. Выставили все дружины, как было промеж ними уговорено.
Накануне до глубокого вечера князь с воеводами меж собой что-то обсуждали. Стемид на свое место поздно вернулась. Она не спала, и он сказал ей, что в битве ей надлежит быть подле Ярослава Мстиславича. А сам сотник поведет большую часть ладожского войска за собой. Он тоже тревожился, всегда улыбчивый Стемид со звонким, залихватским смехом. Будет лежать на нем тяжелая ноша. Вести за собой людей — непросто. А кто иначе думает, тот никогда в битве не бывал.
 
Все было промеж князьями оговорено: и как выстроится крепкое войско русов привычной «стеной», и как встанут в первые ряды витязи с высокими, тяжелыми щитами, укрытые с ног до головы кольчугой и металлическим доспехом. Они и встретят хазарские волны своими копьями да топорами. Промеж ними будут конные лучники с огненными стрелами, обернутыми промасленными тряпками. Конные же воины прикроют войско с боков. Князья верили, что хазарские волны разобьются о «стену» из войска русов, ведь будут те стоять крепко, стоять насмерть.
Хазары всегда нападали волнами и почти всегда нападали первыми, об этом ведали все, кто хоть раз сталкивался с ними на поле сечи. Сперва на противника налетали конные лучники. Они осыпали его стрелами, пытаясь запугать и заставить дрогнуть. Отступить, сделать необдуманный шаг.
Следом за стрелами вихрем мчались хорошо вооруженные воины: с железными нагрудниками, кожаными доспехами и шлемами, со щитами, длинными копьями али саблями, пальцами да топорам. Лучшим из лучших воинам надлежало сломить слой противника, ударить по его разрозненным рядам.
Третьей волной нападали пешие хазары, вооруженные копьями да щитами. Сомкнув плотные ряды и вскинув щиты, ощетинившись копьями, они медленно шагали вперед, сминая своего врага числом и сплоченностью, ведь на место одного павшего вставали трое живых.
Четвертую же волну хазарские каганы берегли для себя. В бой она вступала крайне редко, коли бывала на то великая нужда.
Чеслава брела сейчас мимо дюжины дюжин людей. Мужчин. Витязей. Многие завтра будут мертвы и не увидят новый рассвет. Быть может, и она сама. Смерти она не страшилась. И не потому не могла спать, что боялась чего-то. Но глухая тревога грызла ее изнутри. Словно она что-то забыла. Что-то не сделала. Что-то упустила.
Неужто по княгине скучала? Так посмеивалась Чеслава над собой. И оправляла рубаху, которую ей Звенислава перед самым-самым отъездом вручила. Вернее сказать, торопливо сунула в руки что-то невесомое, обернутое в кусок тканины, и велела развернуть, как на отдых войско встанет. Чеслава так и сделала, и с той поры редко рубаху снимала.
Может, и впрямь она по княгине тосковала. Вот и свербело внутри. Осталась ведь Звенислава Вышатовна в тереме.
Она вздохнула и кивнула дозорным, которые искоса поглядывали на нее, бродившую в одиночку поодаль ото всех. Хорошо бы ей все-таки не умереть и вернуться на Ладогу. Может, она и вовсе там навсегда останется, коли князь из дружины не погонит. Впервые, как покинула она отчий дом много-много весен назад, захотела Чеслава где-то остаться. Обрасти корнями. Может, и свою избу возвести. А что, она сдюжит, она девка крепкая.
Чеслава тихонько хмыкнула. Вот, значит, какие мысли ее перед битвой мучают. Дом. Что-то свое.
Может, еще и мужа себе возьмешь?
Невольно она обернулась в сторону, где спали ладожские войны. Так далеко она, конечно, Горазда не разглядела, но все же подумала о кмете, который взялся по ней вздыхать. Она и не ждала для себя ничего такого. Уж точно не ждала с той поры, как лишилась глаза, да как губу ей надвое рассекли.
А оно вон как. Ишь ты. Прикипел к ней.
Может, и возьму мужа, развесёло подумала Чеслава. Коли живыми оба вернемся.
Меж тем, пока она неприкаянно бродила кругами по лагерю, задолго до рассвета начали просыпаться воины. Этой ночью много не удалось поспать никому. Вскоре ее разыскал смурной, бледный Горазд. Конечно, он молчал, но Чеслава и без его слов ведала, что ему было страшно. Никогда прежде он не бывал в больших сражениях. И нынче боялся. Если бы он сказал ей, она бы не стала насмехаться, ведь в первый раз боялись почти все. Она помнила, что чувствовала сама.