Пляска в степи (СИ)

— Добро, — кое-как вытолкнул Святополк из себя. — Воевода уведет мое войско, я останусь с дюжиной кметей. Но я не буду сидеть здесь и ждать до самого конца, пока мой брат не приблизится на один полет стрелы. Но я позабочусь о том, чтобы робичич узнал, что мы заключили союз.
— Я так мыслю, Яр-тархан уже о том ведает. Но я согласен с тобой, Саркел. Делай, как решишь, — добившись главного, Багатур-тархан был не прочь пойти на мелкие уступки.
Их прервала появившаяся в шатре девка. В руках она держала кувшин, из которого наполнила кубок Святополка. Принюхавшись, он скривился. Воняло кислятиной... конелюбы, чтоб им пусто было.
Он сдержался и не выплеснул отраву на землю лишь потому, что сидел напротив него Багатур-тархан, и была у княжича на уме одна мысль, о которой он хотел поговорить.
— Коли уж затронули мы с тобой наши договоренности, то скажи мне, отчего дочку свою прячешь в шатре от меня? — и Святополк поднял на хазарина острый, цепкий взгляд. — Помнится, промеж нами иное оговорено было.
— Иштар не здорова, — Багатур-тархан пожал плечами, — да пусть покарает меня на месте Великий Тенгри, коли я тебе лгу! — он даже приложил ладонь к груди и возвел глаза к потолку шатра.
Святополк расслышал, как позади него отчетливо ухмыльнулся Драган.
— Ты обещал ее мне, — с нажимом произнес княжич. — Она уже была моей.
— Женщины отвлекают мужей от того, что поистине важно, — с задумчивым видом произнес Багатур-тархан, и Святополку показалось, что было в его словах заложено куда больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд.
Дождавшись, пока, повинуясь щелчку его пальцев, девка подольет ему в кубок вина, хазарин сызнова повернулся к княжичу.
— Пусть Иштар остается в шатре. Ты получишь ее, когда все будет сделано.
— Я хочу, чтобы она оставалась в моем шатре, — Святополк медленно покачал головой.
— Она — моя дочь. Она принадлежит мне и будет там, где я велю, — в голосе Багатур-тархана прорезалась сталь. — Не позволяй какой-то девке встать между нами, княжич, — он презрительно, брезгливо поджал губы, словно даже сама мысль о дочери была ему противна. Как противно было наблюдать за мужчиной, которому желание затмевало разум.
— Что же, — скрипя зубами от досады, Святополк поднялся на ноги, — не забудь же, что ты пообещал мне сейчас. Я получу Иштар, как токмо покончу с робичичем.
Багатур-тархан подавил вздох. Он смотрел на княжича доселе неведомым взглядом: смесь гадливого сожаления и разочарования.
— Я не забуду, Саркел, — сказал он вслух и также поднялся. — Готовь свое войско, мы скоро снимемся с места.
С того дня хазары прекратили набеги на княжества. Привычные, они довольно быстро управились с лагерем и двинулись вглубь собственных земель.
А вот Ярослава на его пути что-то задержало. То ли ошиблись птички Багатур-тархана. То ли обманулись в своих ожиданиях, но ладожский князь не спешил показываться там, где пролегала граница меж княжествами русов и землями каганата.
Прошла седмица, другая, третья. Сколько же времени нужно войску, чтобы преодолеть расстояние меж Ладогой и южными княжествами? Святополк считал: две седмицы с головой хватит. И чтобы стоянки долгие обустроить, и чтобы людей не загнать перед сражением. По всему выходило, что давно должен был Ярослав добраться до нужного места. Но он не спешил, и Святополк все сильнее и сильнее ярился. Он-то уже давно устал ждать!
Порой княжичу казалось, что робичич нарочно над ним насмехался. Издевался, хоть и ведал, что Святополк давно спутался с хазарами и встретит его на ратном поле. Он ходил по лагерю, который им пришлось разбить во второй раз, и бормотал себя под нос ругательства, взывая к Богам, чтобы те уже наконец покарали его старшего брата. Он свирепел с каждым новым утром, когда в очередной раз без вестей возвращались в лагерь гонцы.
Он знал, он совершенно точно знал, что Ярослав над ним смеялся. Смеялся над ним вместе со своими воеводами и отсиживался в тереме у какого-нибудь южного князька, жалкий вымесок! Святополк закрывал глаза и слышал у себя в голове насмешливый, противный голос робичича. Он мыслить ни о чем ином не мог, кроме как об еще одном издевательстве, которому его подверг Ярослав.
 
Он клялся отомстить. Еще пуще, еще лютее, чем он намеревался. Ни одна насмешка не будет забыта. Святополк ничего ему не простит. И за эти седмицы, когда они замерли в мучительном ожидании, он спросит с робичича сполна. Тот поплатится за все унижения, которые по его вине пришлось вытерпеть княжичу.
Багатур-тархан был также недоволен. На то у него имелись свои причины. Но промедление для него было подобно смерти, потому что отведенное ему время истекало, просачиваясь сквозь пальцы подобно песку. Как и Святополк, он смотрел вдаль с надеждой увидеть поднятую многочисленным войском в воздух пыль. С надеждой разглядеть взмыленного от быстрой скачки всадника, который принесет благую весть: Яр-тархан идет.
Святополк чувствовал направленный ему в спину взгляд хазарина. Все чаще в словах и жестах Багатур-тархана сквозило недоверие и нетерпение. Все чаще тот делался раздражителен. Разрозненное, объединённое лишь силой войско потихоньку закипало: то тут, то там вспыхивали ссоры. Мужи, томящиеся в безделье и неведенье, загорались молниеносно, словно сухие щепки.
Святополк не мог отпустить от себя Драгана, потому что опасался лишиться большей части своей дружины в такое опасное, ломкое время. Багатур-тархану он доверял все меньше, потому и держал верного воеводу к себе поближе. Да и коли робичич и впрямь повернул назад, то угодит Драган ровнехонько в середку ладожского войска, коли нынче отправится в путь. Но и затягивать надолго было опасно: так можно и не поспеть. Вдруг Ярослав уже на утро объявится...
Дни текли тяжелые, смурные. Напряжение промеж людьми ощущалось кожей. Оно было везде: звучало в словах, скользило во взглядах, слышалось в том, как распрягали лошадей, как доставали из ножен мечи. И погода словно бы решила испытать их всех на прочность: ветер задувал такой, что запросто сбивал с ног. Он рвал из рук поводья, заставлял пятиться лошадей.
Драган, глядя на все исподлобья, мрачнел прямо на глазах. Княжичу он больше ничего не рассказывал о разговорах, что велись промеж кметями, но сам их слышал постоянно, и на душе становилось все тяжелее. Коли и дальше все так пойдет... Унять дружинников он не мог. Пусть хоть на словах выплескивают то, что лежит на сердце. Может, он и сам был бы рад произнести вслух да развеять по ветру свои сомнения. Но был он воеводой, и потому молчал.
В один из дней, когда утихли лютые ветра, и сквозь плотные темные облака на землю пробились солнечные лучи, в лагерь вернулся дозорный. Он вернулся один, ведя под узды вторую лошадь без хозяина. От усталости хазарин почти валился с ног: пока ждали Багатур-тархана, он успел сказать, что провел верхом всю ночь и утро.
Святополк топтался на месте, борясь с гневом. Он ненавидел ждать. Когда же, наконец, на окраине лагеря появился Багатур-тархан, то вернувшийся дозорный передал ему что-то из руки в руку и шепнул пару слов. Две глубокие морщины залегли на переносице у хазарского полководца, пока он смотрел на предмет, который получил. Затем он повернулся к Саркелу, безошибочно найдя того в толпе.
— Твой брат убил второго дозорного и велел передать тебе это, — сказал Багатур-тархан и вытянул в его сторону раскрытую ладонь.
Святополк шагнул вперед, чувствуя, как шумит в ушах. Каким-то безошибочным чутьем он уже знал, что увидит. Сердце отчаянно билось, грозясь выскочить из груди, когда княжич опустил взгляд. Тускло поблескивая, лежал на ладони Багатур-тархана перунов молот на тонкой цепочке.
Его детский оберег. Весточка от его старшего брата.
— Готовьтесь к битве, — велел Багатур-тархан, видя, как все краски исчезли с лица Святополка. — Войско Яр-тархана скоро будет здесь.
* Хоть — здесь: любимая, желанная женщина. Любовница.