Одиссея генерала Яхонтова
Противоречивые чувства испытывал Виктор Александрович на Родине. И восхищение, и сомнения, радость и печаль, гордость и недоумение. Не со всеми своими спутниками Яхонтов был откровенен. Он считал ненужным говорить друзьям-друзьям-американцам о том, как он грустит по поводу уничтоженных храмов и утраченных названий. Только с Мальвиной Витольдовной делился он своими сомнениями и (да и то не всегда) со Скарятиной. Даже с дочерью он был сдержан. Его огорчало, что Ольга смотрит на Россию глазами иностранки. Умом он понимал, что это естественно — о Родине у нее могли сохраниться лишь смутные детские воспоминания. Но кто она — американка, чешка, японка? Русская ведь…
Последний сюрприз Родина преподнесла ему буквально в час прощания. Уезжал он и на этот раз через Ленинград — а как же иначе? В последний вечер, расплатившись в гостинице, упаковав чемоданы и оставив их на попечение дежурной, они пошли в Мариинский театр, уже давно, впрочем, не Мариинский, а с прошлого года еще и Кировский. Пошли, рассчитав, что с последнего действия придется уйти — иначе не успеют на пароход. И вот когда в последнем антракте Яхонтов, окруженный своими спутниками, направлялся к выходу, в фойе он внезапно лицом к лицу столкнулся с Верховским. Александр Иванович был моложав, элегантен, в очках (а не в пенсне, как раньше) и — в форме комбрига Красной Армии. Какая чудовищная несправедливость случая! Почему они не встретились ну хотя бы в предыдущем антракте! У Яхонтова счет шел на минуты. «Идите, я вас догоню», — коротко бросил он своим спутникам и протянул Верховскому руку.
— У меня считанные минуты, — быстро сказал Яхонтов, чувствуя, что спазма сжимает ему горло. — Надо бежать на пароход, вещи в вестибюле гостиницы. Я живу в Америке, но я не враг родной стране… Я друг, поверьте…
Не отпуская его руку, Верховский сказал тоже с трудом:
— В вашей честности и любви к Родине, Виктор Александрович, я никогда не сомневался и сейчас не сомневаюсь.
— Александр Иванович, на будущий год я обязательно приеду снова. А теперь — до свидания. Надо бежать.
— Найдите меня через наркомат, Виктор Александрович. Обязательно.
На будущий год приехать не удалось. Когда Яхонтов снова оказался на Родине, Верховского давно уже не было в живых.
…Осенью того же, 1936 года вышла из печати книга Яхонтова «Взгляд на Японию». Встретили ее весьма благожелательно. Только «Нейшн» посчитала автора чрезмерным оптимистом — он утверждал, что войны на Дальнем Востоке можно избежать, если США и СССР будут союзниками. Судя по всему, обозреватель «Нейшн» не осознавал советской мощи и не верил в то, что союзничество США и СССР осуществимо. А через несколько месяцев в одной из канадских газет Яхонтов прочел отзыв о своей книге, написанный графом Игнатьевым. Это было чуть ли не последнее выступление Алексея Алексеевича в западной печати перед его возвращением на Родину. «Похоже, эта книга станет пророческой», — писал Игнатьев. Но кто тогда на Западе слушал бы странного русского графа, который «продался большевикам». Веселился Париж, веселилась Варшава, не говоря уж о Нью-Йорке. Опасности не видели.
А другие видели, но считали, что с ней уже не справиться, что все равно все уже пропало, так чего уж там… Яхонтов был оптимистом, но не бездумным, а трезвым. Он считал, что силы добра, и прежде всего Советский Союз, могут победить. Не всем нравился такой подход. Это ярко проявилось в истории с одним выступлением Яхонтова по радио. Однажды ему прислала приглашение выступить солидная радиокорпорация Эн-би-си. Виктор Александрович говорил о том, что «разочарование» стало ключевым словом эпохи и стенания господина Освальда Шпенглера в его нашумевшей книге «Закат Европы» отразили этот мрак. Яхонтов напомнил радиослушателям слова Шпенглера о том, что только мечтатели верят, будто есть выход, что оптимизм обманчив. Что мы рождены на исходе эпохи и должны покорно следовать по пути к предназначенному концу… Я выступаю против Шпенглера и других поэтов мрака, сказал Яхонтов. Я оптимист по натуре.
Сказанное до этого вполне укладывалось в дозволенные рамки буржуазного «плюрализма» — тот пессимист, этот оптимист, ну и слава богу, веруйте каждый в свое, и каждому из вас найдется время у наших микрофонов. Лишь бы публика слушала. Но дальше странный русский генерал понес что-то невообразимое, вышел, так сказать, за рамки разумного плюрализма, нарушил все правила игры. Мне кажется, заявил он, что пример России дает надежду. Сейчас каждый может видеть, что в бывшей царской империи новая жизнь развивается под лозунгами молодого поколения, наполненная надеждой, верой в свои силы, доверия к своим лидерам, страстного желания созидать и наслаждаться жизнью. Это — главная черта советской литературы нашей эпохи, заявил генерал. Меланхолия, отвращение к жизни, ипохондрия, которыми были полны произведения русских авторов в прошлом, сменились бодростью и уверенностью в себе.
Виктор Александрович вспоминал, что «в результате лицо, ответственное за эту программу, было отставлено за допущение «просоветской пропаганды», и приглашения неисправимому оптимисту на радиобеседы постепенно сошли на нет».
Сведения о радиобеседе, в которой «красный генерал» косвенно говорил о том, что население России поддерживает режим Сталина, были добавлены к досье на Яхонтова в ФБР. В обзорном докладе начальнику мистер Ярроу (бывший Жаров) указал на неоднократно высказывавшуюся «объектом» лояльность к Советам. Более того, Ярроу приобщил к делу нм самим выявленный примечательный факт: поехав с «объектом» в СССР, подпала под его влияние белоэмигрантка госпожа де Скарятина. Вскоре после поездки она опубликовала в Индианаполисе небольшую книжку «Впервые по старым следам». В ней она вполне лояльно отзывалась о Советах. Вдохновленная успехом книги в кругах подобных ей русских эмигрантов из высших слоев, де Скарятина опубликовала еще несколько путевых очерков, которые ясно показывают, что она считает изменения на своей Родине закономерными и к большевикам, реквизировавшим ее недвижимую собственность, зла не питает.
И это, конечно, выглядело странным. Антисоветчины в Америке хватало. Огромное большинство журналов и газет при Новом курсе ФДР, так же как и при предыдущих президентах, проявляло открытую враждебность к Советскому Союзу, ко всем происходящим в нем событиям. Особенно изощрялась, конечно, эмигрантская печать.
В 1937 году на весь мир прогремел успех советских скрипачей на Международном конкурсе в Брюсселе. Призовых мест было шесть. Из СССР приехали пятеро. И все пятеро вошли в шестерку лучших. Первым был 28-летний Давид Ойстрах. «Правда» посвятила этому событию передовую, в которой говорилось о том, что музыкальная культура — предмет постоянной заботы Советского государства и Коммунистической партии. На Западе писали иное. Один венгерский «эксперт» написал: «Советы приказали своим скрипачам выиграть на конкурсе». Приказали — и все тут! Сославшись на эту «информацию» из Будапешта, белоэмигрантские газетенки сочиняли страшные подробности, какими карами в случае проигрыша стращали в НКВД Давида Ойстраха и Марину Козолупову…
А какой вой поднялся, когда в том же 1937 году начальником Генерального штаба РККА стал Б. М. Шапошников. Царскому полковнику-генштабисту не могли простить «измены». Впрочем, нетрудно было понять чувства того генерала генштаба, который ныне сапожничал в Нью-Йорке. Наверное, генерал начинает осознавать, размышлял Яхонтов, что он сам выбрал себе «карьеру» сапожника и, отгоняя эту мысль, старается верить самым дурацким версиям послеоктябрьской судьбы Бориса Михайловича.
Наивные вопросы многих леди и джентльменов в фешенебельных клубах привели Яхонтова к мысли о том, что он должен написать еще одну книгу. Но взяться за нее все не удавалось. Стремительно изменявшаяся международная ситуация требовала его выступлений на самые актуальные темы.
Когда начинаются войны
И много лет спустя Виктор Александрович не соглашался с официально принятой датой начала второй мировой войны — 1 сентября 1939 года, когда Гитлер напал на Польшу и Англия с Францией объявили себя в состоянии войны с Германией. К тому времени война шла уже давно, и началась она, считал Яхонтов, в 1931 году, когда японцы отторгли от Китая Маньчжурию. Но то было на Дальнем Востоке. В самом этом термине, говаривал Виктор Александрович, заключена система отсчета, которая принимает за начало Западную Европу. Отсюда названия Ближний Восток, Средний Восток, Дальний Восток. То же и в США — Средний Запад, Дальний Запад. Центром «мировое» общественное мнение считает Запад Европы и Восток США. Одним словом, политический Гринвичский меридиан.