Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ)

Первую свою попытку он даже считал подобием влюбленности, увлеченностью, а теперь даже не мог вспомнить ни ее имени, ни цвета ее глаз. Она была человеком, из одной из захваченных орками деревенек на севере Верхнего Царства, не сказать, чтобы красавица, но впечатляющая фигура и длинные блестящие волосы быстро привлекли внимание тогда еще очень юного война нарьяма. Он пообещал ей безопасность и достаток, а она открыла ему двери собственного дома. Через пару месяцев он сбежал, правда содержание ее не прекращалось, через пару лет вернулся, у нее был ребенок, не серокожий, а обычный ребенок, и Кагара она встретила со слезами и мольбами, но умолять было не о чем. Кагару было все равно до того, что она делает в его отсутствие, а на ребенка просто выделили содержание побольше, ее же ребенок, значит ей это нужно. Так и повелось. Пару месяцев с ней, а потом несколько лет путешествий, войн и служения Владычице. Кагар не задумывался на счет своего места в жизни этих женщин, или их места в его жизни, просто иногда куда-то надо было идти и он находил это куда. Главное было следить за тем, чтобы не было серокожих детей, иначе бы это очень плохо бы закончилось. А так… Сердце его, душа, разум все равно всецело принадлежали Манарин, а уж на ее благосклонность надеяться вовсе было не зачем, и оставалось то, что оставалось. Манарин несмотря ни на что, даже спустя столько лет представлялась ему чем-то несравненным, будучи живой из плоти и крови она до сих пор казалась ему стихией, неумолимой, непоколебимой, неукротимой, власть ее была непререкаемой, и он хранил эту власть. Никто не мог сравниться с Манарин в его глазах, никто даже не вставал рядом. Зувлок не хватало властности, она, рожденная простой воительницей, не умела властвовать, командовать да, но не властвовать, она завоевывала, но не владела, наоборот в той же Айре была такая властность, что ощущалась даже во взгляде, но в ней не было… хотя нет, в ней было очень многое, она была умна, хитра, изобретательна, что и греха таить много умнее тех, кого хорошо знал Кагар, но не было в ней безумия, сумасшествия, неукротимости, она была спокойна, холодна и правильна, а ее взбрыки были похожи на детские шалости. Додай ей кто-нибудь огня или наоборот морского шторма, снежной бури, и принцесса была бы идеальна, но…
«Стоп! Что?» — Кагар остановил себя на этой мысли. Мысль была сама по себе очень абсурдной, не правильной, не нужной, лишней. Какого это пекла он решил сравнивать принцессу с Манарин? Что на него нашло такое, и отчего где-то на языке чувствуется привкус разочарования оттого, что Рыжая не идеальная. Да и слава Шилок, что не идеальна, что бы он делал с идеальной принцессой эльфов? И потом, как за одно мгновение из бесполезного порождения прогресса она стала почти идеальным воплощением его желаний?
Надо было как-то это все прекращать, и вот этот взгляд, и вот такие мысли.
— Рыжая, что ж ты так смотришь на меня, а?
Принцесса вздрогнула:
— Не смотрю я…
— Ну да, конечно.
— Хорошо смотрю, но, знаешь ли, я может не привыкла, что при мне воротники на распашку носят, обычно все же скромность заставляет мужчин застегиваться, да и женщин не выставлять на показ слишком многого!
— А то что? Провоцирует лишние мысли и желания?
Он встал, и подошел к эльфийке, вплотную касаясь бедром ее плеча, раз уж пугать, так пугать основательно, чтобы следила за своим поведением, за своим взглядами, и чтобы больше никаких дурных мыслей в его голове. Айра закинула голову вверх, глядя на него снизу огромными глазами, ага, испуг в них был, а на щеках загорался стыдливый румянец. Ну что же даже интересно расплачется и убежит, или нет?
— Ну так попроси, и может я исполню твои желания, — он нахально улыбнулся.
Принцесса вскочила с места, да так, что кресло, на котором она сидела проскрипело по полу крайне неприятный аккомпанемент к их разговору. Он был готов аплодировать себе, каков молодец, сейчас девица в слезы и бежать, а он останется уверенным, что все совершенство мара умерло вместе с матерью Луноокой. Но стоило посмотреть в глаза Айры, и:
— Ты кто такой, — спросила она высокомерно кривя губы, а вместе с тем и раздувая ноздри, ярость бушевала не только в ее словах, в оранжевых глазах принцессы, сейчас разгорались звезды, и вовсе не те точки на небе, а те звезды, которые солнца миров, которые зажигаются над горизонтами и согревают жизнь, или опаляя ее губят, — я спрашиваю, кто ты такой, нарьяма, чтобы я просила тебя о чем-нибудь? — Он не видел, он чувствовал, как напрягается ее тело, как отводится для замаха рука, он был готов к удару, звонкой пощечине, которых в жизни наполучал миллион не меньше, или к тычку в грудь, к чему угодно, — Я Андунэль Анкалима, дочь эльфийского короля, единственный потомок древнейшего рода, во мне вся сила, все надежды моего народа, я не стану просить никого и ни о чем, — принцесса цепкую рукой схватила его за волосы на затылке, жестко, даже грубо, а он готовясь к пощечине глаза то прикрыл, — я получаю все, чего хочу…
И она его поцеловала. Ну как поцеловала, если это и был поцелуй, то слишком уж кровавый, потому что Андунэль скорее уж укусила его за губы, сначала за обе, а стоило ему их приоткрыть, так за одну, нижнюю, оттягивая ее зубами с такой силой, что наконец просто прокусила ее. Вкус крови мог бы и остановить, но видимо разум ее испугавшись собственных желаний совсем отступил в тень, отпуская все бешенные эмоции принцессы. Кагар вроде даже попытался дернуться, но как же, сам виноват, волосы в ее кулаке натянулись сильнее и вниз, а губы вместе с зубами оказались на шее. Обжигающее касание губ под закинутым вверх подбородком, тупая сдавленная боль от нового укуса, а затем острое чувство от ногтей, царапающих шею откуда-то из-под уха и заканчивая где-то на ключице, даже он не выдержал, он задохнулся, застонал. Все? Все могло на том и закончиться, Айра отстранилась, еще секунда и она отшатнётся назад, прикроет рот ладонями, сотрет его кровь со своих губ, испугается, извинится, все кончится, так больше никогда и не повторившись. А Кагар хорошо знал, что это такое, желать того, что больше никогда не повторится, и потому, он не дал ей отступить, обхватив руками втянул в новый поцелуй. Ее хватка на его макушке почти ослабла, но стоило ей оказаться задом на столе, так за волосы она его дернула вновь, однозначно не позволив забывать, кто тут получает то, чего желает. «Ну что ж желаете — получайте, ваше высочество, кажется это ваше желание закон».
Губы на шее, по скулам, за острым ухом, на подбородке, и снова на шее, но не те и не на той, скинутый кафтан, сдернутое с плеч платье, его руки на ее бедрах, ее на его груди, или наоборот, не важно, кто бы в такой момент за этим следил бы, вжатое тело в тело, ногти по спине, стон нетерпения, стон напряжения, стон удовольствия.
«Хватит?» — он не говорит, он вдыхает.
«Хватит», — она не отвечает, выдыхает.
Вот теперь все!
Отстраняясь Кагар, подхватил свой кафтан с пола и с резкого разворота вышел за дверь, видеть Айру он не мог, не хотел, потому что не хотел потерять свое время перебирая сутками воспоминания о том, что можно сейчас увидеть на столе. В таком воспоминании захочется погрязнуть, остаться, раствориться. Захочется без сомнения, но разве мог бы он сам себе такое позволить. Нет, не мог, вот и вышел так быстро, как смог, не дав себе обернуться.
Оставшись одна да еще и на столе, Андунэль поправила платье, на плечах и одернула задранную юбку, посидела пару секунд болтая ногами в воздухе, на самом деле можно было бы разрыдаться от обиды, или истерически расхохотаться от ужаса осознания, но что толку… Двести лет видеть в женщинах и мужчинах недостатки, выискивать идеал, без оных, ничего желать, ни умных, ни сильных, ни красивых, ни правильных как Даидайнес, ни неправильных, как Сульмидир, ни милых, как Менэльтор, ни храбрых, как Галион, никого, никогда, для того, чтобы встреть темную и опасную Тварь.
«Какая ты непостижимо загадочная женщина, Андунэль Анкалима, или проще сказать дура ты, принцесса, — цокнула она сама себе, — ну и ладно с тобой, дура и дура, не умирать же теперь из-за этого! Не первая ты, и не последняя, надеюсь, дурная принцесса своего рода, нельзя нас видимо выпускать из Леса.»