Колесо года (СИ)

Только одно меня огорчает. У Фиби из художественного кружка есть младший брат, у моей лучшей подруги Кристины тоже недавно появились сразу двое. Теперь она всюду хвастается: близнецы то, близнецы сё. Вот они научились ползать, вот уже встают в манеже, держась за бортик. Я тоже хочу младшего братика, но родители говорят, что это невозможно. Думаю, это как-то связано с тем, что мамочка и папочка не живут вместе и никогда не были женаты. Зато они лучшие в мире друзья! «Одна случайность не должна портить дружбу», — так они говорят, хотя я ещё не совсем понимаю, что это значит.
— Мне тоже хочется братика. Или хотя бы сестру, — вслух пожаловалась я. — У всех моих знакомых есть кто-нибудь младший.
— Зато есть ли у твоих подруг отец — настоящая рок-звезда? — спросил папа, поднимая бровь. — Катались ли они в гастрольном трейлере, из окна которого, между прочим, однажды блевал сам Стив Перри?
— Нет! — сказала я и засмеялась.
Папа остановил трейлер в закутке между баром и кирпичным забором, поставил меня на землю и убедился, что я не забыла свой розовый рюкзак с «Хэллоу Китти», в котором вожу цветные карандаши, коробки ананасового сока и зубную пасту на случай, если умываться придётся не дома. Сегодня истекали дни, которые я провожу с папочкой, и начинались дни мамочки.
В караоке-баре вечером было шумно и людно. Низкие лампы, похожие на перевёрнутые металлические тарелки, на которых играет барабанщик, горели жёлтым. Из музыкального автомата звучал Джонни Кэш. Я привычно подошла к барной стойке, вскарабкалась на крутящийся стул и попросила колу. Я здесь уже бывала. Когда меня не с кем оставить, как сегодня, родители берут меня с собой, и, если честно, это случается часто. Я люблю такие дни! Можно орать в караоке, танцевать, таскать вкусное со стола, а потом спать на куртках, постеленных поверх сдвинутых стульев, пока хозяин часа в четыре не скажет, что закрывается.
Знакомый бармен, улыбнувшись, поставил передо мной высокий бокал с колой. В ней плавали кубики льда и маленький розовый зонтик, как в настоящем коктейле. Я взяла холодный бокал обеими руками, чтобы не разлить, и вернулась к папочке. Он уже встретился со студенческими друзьями и занял места на красных угловых диванчиках. Кристина сидела между родителями и целыми горстями запихивала в рот солёное печенье в форме рыбок, банку с которым официант поставил на стол.
Потом подошла мамочка: на ней была крутая кожаная куртка, юбка и высокие ковбойские сапожки. Ей это ужасно шло! Все ахнули, когда она, пританцовывая, подошла к столику, поцеловала меня в щёку и села рядом.
И было весело! Папочка несколько раз выходил спеть в караоке, мамочка много танцевала, щёлкая каблуками сапог. Взрослые вспоминали студенческие годы и то и дело над чем-то хохотали. Мы с Кристиной тоже выскакивали на сцену, хватали микрофон и орали в два голоса, а потом дёргались на танцполе, как сумасшедшие. В какой-то момент она снова начала задаваться и хвастаться близнецами, но я сказала:
— А у меня сто тысяч братиков будет, если захочу!
Родители Кристины ушли рано, потому что двойняшек, которые остались дома с няней, следовало кормить по часам, и дочку тоже забрали. Тут уж я совсем успокоилась. Может, у меня и нет братиков, зато я могу допоздна сидеть с родителями и их друзьями. Мы снова пели и танцевали, а когда бар закрылся, папочка позвал всех в трейлер. Он достал акустическую гитару и немного сыграл, а потом показал окошко, из которого тошнило Стива Перри, когда он на фестивале перепутал фургончики. Под утро я заснула на груде костюмов, обнимая Джуди и прижимаясь щекой к её невозможно-длинным собачьим ушам.
Сквозь дрёму я слышала, как родители тихонько поют на два голоса грустно-весёлую песеню, от которой у меня сжималось сердечко. Потом Джуди заскулила, мама засмеялась и сказала:
— От твоих стихов собаки воют.
И они замолчали.
* * *
Я проснулась рано утром от того, что случайно зарылась лицом в длинный парик, который носит папин барабанщик, и мне показалось, что это огромный мохнатый паук прыгнул мне на лицо, чтобы задушить. Вскрикнув, я вскочила.
 
Сквозь шторки на окнах трейлера пробивался свет. Студенческие друзья родителей вповалку спали на надувных матрасах на полу. Папы и Джуди не было: наверное, вышли погулять. Мама, глядя в треснувшее зеркало, расчёсывала длинные светлые волосы. Сегодня она не распустила их, как в баре, а завязала в высокий конский хвост на затылке, и одежда на ней была совсем другая: вместе славного ковбойского костюмчика — строгие брюки со стрелками и белая блузка.
— Я сейчас поеду на работу, Эви, — сказала мама, заметив, что я не сплю. — Увидимся вечером, ирисочка.
Она стала обуваться в балетки. Тут вернулся папа с Джуди а поводке.
— Эй, детка, ты никого не забыла? — весело спросил он и потряс в воздухе моим розовым рюкзаком.
— Грег, — мама пристального на его посмотрела, — сегодня ты берешь Эви.
— Но воскресенье — твой день.
— Я же месяц назад говорила, что у меня будет дополнительная смена.
Я зевнула, взяла пасту и пошла чистить зубы и плести косички. Пускай без меня ругаются. Они ссорились шёпотом, чтобы никого не разбудить.
— Аманда, я никак не могу… Мы сегодня уезжаем в тур. Что ребёнку делать в трейлере с обкуренными музыкантами?
— А на моей работе, значит, ей самое место?
— Ну, оставь Эви с кем-нибудь.
— С кем⁈ Сейчас шесть утра. Я даже няню найти не успею.
Когда я вернулась, умытая и с косичками, мамочка сердито собирала в розовый рюкзак мои вещи.
— Эви, хочешь денёк побыть у мамы на работе? — спросил папа с извиняющейся улыбкой. — Мы положили тебе альбом и карандаши. Можешь порисовать.
Мне не очень-то хотелось, но, чтобы папочка не расстраивался, а мамочка не злилась на него, я сказала:
— Конечно! Будет здорово.
Я не раз оставалась у мамы в лаборатории, когда она не успевала нанять няню или забывала, что сегодня её день, чтобы провести со мной время. Обычно мне давали несколько колбочек и разрешали переливать туда-сюда воду. Меня там уже все знали. Профессор, похожий на учителя единоборств, здоровался со мной за руку и шутил, что пора сшить белый халат мне по размеру.
Я обняла папочку на прощание и поцеловала Джуди в мокрый нос. Мама взяла в руки ковбойские сапожки, я накинула на плечи лямки рюкзака, и мы пошли к её машине.
Светало, небо было лиловым с прожилками облаков, как черничный пудинг со сливками. В круглосуточной кофейне мамочка купила себе эспрессо в бумажном стаканчике, пончиков для меня и творожный торт в подарок суровой женщине, которая проверяет пропуска у сотрудников научного института.
— Аманда, опять? — с упрёком сказала она, глядя на меня сверху вниз.
— Да Эви просто посидит в уголке, порисует. Она тихий ребёнок, никогда никому не мешает.
Я энергично закивала. А мама тем временем аккуратно пододвинула к суровой женщине торт.
— Творожный? — спросила, наконец, строгая дама.
— А то! — просияла улыбкой мамочка. — С голубикой!
И меня впустили.
* * *
Кто-то может подумать, что бывать у родителей на работе очень интересно, особенно, когда папа — рок-звезда, а мама — будущий лауреат Нобелевки, который работает над сверхсекретным проектом. Для меня это не так. За кулисами концертов шумно и душно, фанаты ведут себя, как придурки, и некоторые музыканты тоже. Какая-нибудь сумасшедшая женщина обязательно будет караулить нас у трейлера, чтобы сорвать с папочкиной куртки пуговицу или попросить расписаться на футболке. В лаборатории у мамочки противно пахнет антисептиком и гудят приборы. Уборщица ругается на меня и заставляет поджимать ноги, когда оттирает и без того сияющий пол.
Какое-то время я послушно сидела за столом и рисовала бабочек в альбоме. У меня есть для них особенных маркер: фиолетовый с блёстками. Иногда этим же маркером я крашу себя ногти на руках и ногах, как взрослая. Мама, в белом халате особенно стройная и красивая, работала за микроскопом, изучая какую-то зелёную дрянь из маленьких пробирочек. Тихо, но угрожающе, как осиное гнездо, жужжали опутанные проводами приборы. Иногда забегал древний профессор, ворчал, подкручивал усы, записывал в блокнот цифры, мигающие на экранах, и снова уносился куда-то.