Бремя Власти
— Проходи, садись.
И хоть сам не шибко взрослее инока, но вот чувствую себя на сотни лет старше. Почему так? Неужто стал жестким прагматиком, разучившимся радоваться простому светлому чувству?
Дмитрий молчал, видимо чувствовал, что я задумался. Эх, черт те что. Встряхнись!
— Говори.
— Игумен Мефодий сердечно кланяется и желает долгих лет здравия своему государю.
Не забыл, видать, раз послание передал. Приятно.
— Когда увидишь его вновь — передай мои наилучшие пожелания в нелегком деле наставления молодых иноков.
Дмитрий кивнул и сразу без предисловия, минуя порожнее начал рассказывать…
Больше года он и приданные ему берложники занимались тем, что вызнавали о тайных связях князей, бояр и дворян. Об этом никто кроме меня, князя-кесаря и самих исполнителей никто не догадывался. В противном случае могло случиться нечто неприятное, ведь как бы не кичился государь, а без сторонников он простой смертный.
Признаться честно — мне самому было весьма неуютно, когда вместе с главой Берлоги приняли такое решение. Слишком много ценной информации попадало к европейским властителям и ладно бы какой эпической, но самое паршивое — утекали сведения о новых мануфактурах, факториях и приисках! Раздельно эти сведения может и не приведут к беде, но вот собрав их вместе можно с минимальными усилиями понять всю картину происходящего.
А вот что случится потом — одному Богу известно. Если бы не упадок власти папства, то весьма вероятно России могли объявить новый крестовый поход!
Но что-то слишком глубоко отрешился я от рассказа, только краем уха услышал о том, что только в одной Москве больше двух дюжин именитых людей постоянно общаются с иноземными гостями так или иначе связанными с европейскими послами. О тех же к кому заходят ставленники Персии и Высокой Порты, вовсе упоминать не стоит, ибо их больше полусотни.
О многих я и так знал, а вот некоторые фамилии услышал впервые. Нет, предателей среди них нет, чай не двенадцатый год прошлого столетия, да и люди в большинстве своем здравые, хоть и своевольные. Не успел Петр всех поломать, ну а я этого и вовсе не добивался — легко человека унизить, заставить себя ненавидеть, а вот добиться от него хотя бы толика интереса к тому что ты делаешь куда сложнее.
И все равно знать, что под боком свободно плодятся центры иностранного влияния неприятно. Вот только поделать с этим бичом высокой политики нельзя, ибо это хуже гидры у которой вместо одной отрубленной головы две вырастают. Вывод здесь один — не можешь остановить — возглавь…
Для этого то и собирал инок сведения, потому как в скором времени кому-то из берложников или безопасников придется вступить в ряды сих бравых любителей вычурных даров. Но это быстро не сделаешь, в таких делах спешка противопоказана и по уму нужно вводить несколько людей, не знающих друг про друга — меньше шанс провала.
Рассказ Дмитрия длился минут десять, но в него он влил столько информации, что я понял — нахрапом ее не воспринять, нужно более вдумчивое изучение.
— Я тебя понял, надеюсь увидеть все в письменном виде, желательно с пояснениями по возможным событиям.
— Рад служить, государь.
Инок поклонился и бесшумно покинул кабинет. Мне же пришлось минут пять уделить для того, чтобы понять простую истину — даже лучшие из людей подвержены пороку и помочь им можно далеко не ласковым словом. Тут дубина потяжелее нужна.
Как нарочно на глаза вновь попалось письмо Куракина. Его прошлая депеша должна была прийти с 'Красоткой', но ее потопили, а капитана взяли в заложники. Выходит, не могло сообщение дойти, знаю капитана — он бы сам умер, а задание не провалил.
Хотя проверить стоит. А так как вместо меня фактически правила Оля, то и спросить нужно ее.
— Что ж, совместим приятное с полезным.
Время позднее, так что пора в опочивальню, там заодно и задам интересующий вопрос.
Дойти из кабинета до спальни дело нехитрое, но утомительное. Расстояние кажущееся плевым в начале дня, в конце таковым уже не является. А уж если проверено лично — вовсе вопросов в правдивости не возникает.
Не смотря на позднее время Оля не спала, она лежала на кровати и под свет десятка свечей что-то читала. Судя по фактуре записей — чья-то записка или отчет, да и нахмуренный лоб говорил в пользу этого варианта.
— Занята, милая?
Оля вздрогнула.
— Ты меня напугал!
— Нечего зачитываться настолько, что из мира Яви выпадаешь.
— Не богохульствуй, — сердито заметила она.
'Сама то травница, да и лекарка неплохая, с такими знаниями должна мириться и ведь мирилась, а теперь поди ж… видно Иерофан неслабо голову задурил. Стоит провести с хитрозадым патриархом ликбез по поводу дозволенного!'
— Скажи-ка мне, солнышко мое ненаглядное — не было ли в мое отсутствие посланий с нарочитым?
Как бы между делом интересуюсь у Оли, раздеваюсь и бросив одежду на лавку рядом с кроватью, укладываюсь рядом с женой.
— Было одно, но я его без задержек тебе сразу отправила, — сразу ответила она.
— А вестовой тот после появлялся?
— Не замечала, но тут может его перевели, их же часто с одного места на другое кидают. А в чем дело, неужто не дошло письмо?
— В том то и дело, что я о нем даже не слыхивал, до сего дня…
Оленька мило нахмурилась и чуть погодя расцвела улыбкой.
— Так его помню помощник капитана доставил, фамилию запамятовала, но он вроде как с какой-то 'Красотки'.
— Ну раз так, то и переживать не стоит, завтра разберемся что да как, а теперь спать давай, время позднее.
Жену то я утешил, и так все лето на ней груз непосильный лежал, потому нечего новые заботы взваливать. С этим письмом разберутся, но вот время упущено, а вместе с ним и возможность. Чую, влезть в англицкие дела нам не дадут, да и не с руки теперь туда соваться — кислород мигом перекроют. Что ж, завтра письмо Сашке и Якову отпишу, нет, лучше два и отправлю их разными судами, одно уж точно дойдет. Пусть возвращаются, восстание без Людовика в любом случае обречено на провал — неоткуда якобитам золотишком разжиться. Разве что…
— Милый, а ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила Оля ласковым шепотом прямо мне в ухо.
Мысли о делах далеких мигом улетучились, оставив вместо себя лишь плотское желание. И противиться ему мне совершенно не хотелось.
* * *7 ноября 1715 года от Р.Х.
Москва.
Поле архангела Михаила.
Уже два года как из Златоглавой вывели казармы всех полков, за исключением двух казарм преображенцев и семеновцев, правда их сильно 'урезали', оставив по одному батальону. Тем более, что полицейские функции с воинов постепенно снимаются, передаются безопасникам и берложникам, кои порой выполняют одну работу, разве что первые больше вне городов рыскают, а вторые аккурат в человеческих муравейниках 'промышляют'.
И вот место куда перенесли казармы назвали поле архангела Михаила, по примеру Корпуса 'Русских витязей' занимающегося тактической подготовкой на отдельной территории.
Три недели назад был подписан сепаратный мирный договор с Саксонией и Польским королевством, а три назад в Москву доставили четырнадцать наемников печально известного отряда 'Свирепые псы'. К русской заставе их доставил отряд саксонских кирасир, точнее их подобия, слишком уж невзрачно смотрелась их сбрую, да и бронька с оружием.
Ну а дальше по этапу без остановок отправили в Москву. В начале пути их было семнадцать, но троих прибрал Господь раньше времени, разбередив старые раны. Остальным же ублюдкам предстояло ответить за тот ужас, что их отряд принес на Смоленщину. Ведь именно 'Свирепые псы' настолько отличились в добыче провианта, что даже их собственные собратья наемники отказывались разделить кусок хлеба.
Быть настолько кровавыми ублюдками может и позволено где-нибудь в европах, но в России изволь отвечать за свои поступки. Недаром их выдача стала обязательным условием в мирном договоре.