Война теней (СИ)

И вторая особенность мормонов — легализация многожёнства. Это вызывало бешеную ненависть у одних, неприязнь или настороженность у других… а также интерес у третьих. Тоже, хм, своего рода притягивающий некоторых магнит, позволяющий решить некоторые жизненные сложности, неразрешимые в большинстве других мест.
Плюс и минус. Магнит для одних и репей в заднице для других. В Вашингтоне ещё задолго до начала войны между Севером и Югом исходили на гуано по поводу мормонского многожёнства, вот только Янг со товарищи ссылались на Первую поправку конституции США и делали это довольно умело, благо среди мормонов были не только проповедники и бойцы, но ещё и неплохие юристы, отбивающие бумажные атаки федералов. А потом и отбивать смысла не стало. Независимое же государство, а значит и законы такие, по которым там принято жить.
Место силы и место слабости. Точка приложения сил, способных как навредить Дезерету, так и усилить оный. Американская империя, помимо прочего, подписала с Дезеретом договор о признании Церкви святых последних дней, равно как и законность заключаемых ими браков. Пришлось приложить усилия для продавливания подобного через Конгресс и Сенат, но справились. Помимо прочего, помогло то, что индейские культы до этого тоже провели, так что прецедент имелся, да весьма убедительный. А вот северный сосед, которые пока ещё независимые США, те упёрлись рогами, ногами и херами, во всеуслышанье голося о «богомерзком разврате» и «отступниках от христианства, исказивших самую изначальную суть».
Голосили то больше янки, а вот пенки, сливки и прочую сметану с образовавшегося варева решили попробовать снять британцы, хорошо знающие множество схожих рецептов. Нацелились на обработку того самого Уилфорда Вудрафа, который гнул в Кворуме линию, что лучше всего для нормализации отношений с США, да и со многими странами Европы допустимо поступиться частью. Чем? Тем самым многоженством. Может не сразу, постепенно, поэтапно, но зато приобрести больше, чем можно потерять.
Естественно, как сам Бригам Янг с его вот реально огромным гаремом, так и большая часть Кворума двенадцати посылали Вулрафа куда подальше. Однако не то пара, не то тройка готовы были за ради установления более прочных отношений с Британией пойти на уступки. Считали, что лучше одновременно улыбаться как южному соседу, то есть там, так и северному… который скоро лишится независимости, став лишь очередной «канадой» или «австралией» для центра, находящегося аккурат в Лондоне.
Проблема, которую предстояло решать. Не грубо, не силой и уж точно не «внезапной» смертью Вудрафа и его сподвижников. Тут иные методы воздействия требуются. И идеи, их есть у меня. Например…
— Уговорили, черти вы полосатые, — аки пробку из бутылки, выдернула меня из состояния глубокого раздумья Мария. — Готова я отправиться по ту сторону океана, в Северную Пальмиру. И главная цель — дискредитация Горчакова, да?
— Высоко берёшь, — хмыкнул Джонни. — Император Александр продолжает ему верить. Он привык ему верить, а привычка… Мы понимаем, как она сильна, у монархов тоже.
Верно друг говорит. Напрямую канцлера, а ныне воспитателя цесаревича атаковать категорически не рекомендуется. Про Николая Александровича и вовсе речи не идёт. Только сбор информации… и тут именно Мария может дать фору любому другому нашему агенту. Имеющаяся у неё связь с великим князем — это не пустые слова. Она есть, она отнюдь не слабая. А посему в разговорах с проникшей в его сердце экзотической и по сути уникальной по здешним меркам девушкой он может многое порассказать. О, никаких секретов и государственных тайн! Исключительно внутренние сплетни семейства Романовых, причём свежайшие, от которых наш император частично отрезан по сразу нескольким причинам. Помимо же сплетен…
— Копать надо глубже, сестрёнка. Горчаков ни от кого и не пытается скрывать своё франкофильство, но это значит…
— Прикрывает что-то более серьёзное?
— Ближе, однако не в центр мишени, — подмигнул я брильянту министерства тайной полиции, после чего продолжил развивать мысль. — Почти уверен, что началось всё с восстания декабристов, в котором Горчаков играл определённую роль. Только не явную, а тайную. Отсюда и нужно отталкиваться. Ещё не все бунтовщики-революционеры попередохли. Некоторые до сих пор коптят небо и воняют ядовитой словесной отрыжкой, амнистированные.
 
— При помощи самого канцлера!
— Верно, Мари. Потому и порекомендую вот каким образом начать добывать ценные сведения родом из далёкого прошлого…
Сомнений относительно того, что сестра примет сказанное ей к сведению, не имелось. Действовать, понятно, будет уже по собственному разумению, ну так на её самостоятельность никто и не покушается. Более того, я только приветствую разумную инициативу. Особенно в случае умного человека, коему полностью доверяю. Что до сроков «командировки», так тут исключительно по ситуации. Удастся быстро выяснить нужное нам? Замечательно. Придётся задержаться? Тоже переживём. Вопрос остаётся открытым лишь относительно дел амурных. Самой Мари на них по большому счёту плевать, женитьба и вообще семейная жизнь её не то пока, не то вообще не интересуют. Вот Александр… Ладно, будем посмотреть. Жизнь порой те ещё необычные сюрпризы способна преподнести.
  
Интерлюдия
 
Март 1865 г., Австрия
В Богемии, что на севере Австрийской империи, с приходом весны и жизнь тоже спешила ожить. В больших городах, маленьких городках. В общем, скучать людям точно не приходилось, особенно трактирщикам, в заведениях которых клиентов более чем хватало. Вот и в городе Мюнхенгретце с населением всего несколько тысяч человек в заведении «Три кабана» ближе к вечеру яблоку было негде упасть. Пиво, шнапс, закуска из маринованных свиных ушей и разнообразных колбас… В общем, всё, как и всегда.
А за одним из угловых столиков сидел себе спокойно человек, присутствие которого в трактире было совершенно оправданным и в то же время привлекающим внимание. Томаш Земан, художник портретист. Не тот художник, который получает большие деньги, рисуя семьи промышленников или аристократии. Куда как попроще, колесящий из одного небольшого городка в другой, ища возможность подзаработать за свадьбах, иных торжествах, да и ярмарки для ему подобных были землёй обетованной, давая возможность что-то или кого-то нарисовать. В том числе пользуясь тем, что некоторые клиенты в подпитии становились и более щедрыми, и более склонными… поддержать людей искусства.
Третий день находясь в Мюнхенгретце, Земан уже успел сделать с десяток карандашных портретов, добиваясь подобного уже потому, что цена на оные была низкой. Совсем низкой, вызывая желание запечатлеть себя на бумаге даже тех, кто в ином случае пожалел бы денег. Ну а для предпочитающих прогресс, у художника имелся и фотографический аппарат — во многом новинка для местных добрых жителей. И да, желание сфотографироваться у жителей Мюнхенгретца тоже появлялось. Но сейчас он рисовал одну фрау лет так сорока, заметно располневшую, но ещё сохраняющую следы прежней красоты, со времени, когда та куда осторожнее обращалась с выпечкой и прочими вещами, плохо влияющими за фигуру.
— Чуть ниже подбородок, фрау Мюллер.,- вежливо попросил клиентку Земан. — Вот так, хорошо. Теперь постарайтесь не двигаться. Как те солдаты, которые, как вы говорили, оказались на несколько дней в вашем чудесном городе и перепились до состояния восковых фигур.
— Скажете тоже, — хихикнула Эвелина Мюллер, забывшая о просьбе не двигаться и махнувшая рукой. — Не двигались они потом, а сначала так двигались, что многим нашим плохо стало. Вот сапожник Франтишек, которого они из его мастерской вытащили. Или даже уважаемый Пратд, что вот этим трактиром владеет. Но у него хотя бы господа офицеры отдыхали. Праздновали что-то, но так громко, так шумно! Зато и обходительные с женщинами были. Очень обходительными.
 
— У вас в городе красивые женщины. Я художник. Я вижу.
И взгляд в сторону клиентки. Весь такой… оценивающе-художественный. Та, неумело изображая лёгкое смущение, протянула: