Пулеметчик (СИ)

Последней каплей стало напоминание о падении парижской Коммуны в результате банального разгильдяйства и неопытности, когда были оставлены без охраны ворота крепости, а Ленин дисциплину весьма уважал. И весь разговор я напоминал, что у нас нет современной теории ни государства, ни революции, отчего к концу беседы мы все больше удалялись от восстания и приближались к философии и, наконец, добрались до “кризиса физики”.
— Сейчас происходит грандиозное переосмысление концепций, которое радикально повлияет на наши представления о Вселенной, — гнул я свою линию.
— Да, философия, как это не печально, отстает тут от физики.
— А уж марксистская теория, кажется, об этом вообще не задумывается, хотя там поле как раз для материалистической диалектики.
— Вот возьмите и напишите! Вы же инженер, в физике понимаете гораздо лучше меня, юриста.
— Да какой из меня философ, смех один. Давайте я лучше вас познакомлю с одним гениальным ученым, он только что опубликовал несколько статей, научный мир невероятно взбудоражен.
— Гениальным? — скептически переспросил Старик и отставил пустую кружку.
— Ручаюсь. Собирайтесь, съездим в Цюрих на пару дней.
А вот будет смешно, если предсовнаркома Ленину в будущем выкатят премию мира, да еще если Лебедев проживет лет на пять дольше, эдак я попаду в “крестные” сразу к трем нобелевским лауреатам… Вот тогда мою подоплеку точно наружу вытащат, все бельишко наизнанку вывернут, все скелеты из шкафов вытрясут, или я зря пугаюсь? Люди ведь склонны находить объяснения самым невероятным вещам…
***
Так совпало, что в Женеве по делам журнала “Революционная Россия” был и Чернов, оставшийся после отъезда Гоца в Палестину единственным редактором.
Кораблик весело вез нас по Женевскому озеру, кругом были туристы, санаторные страдальцы и трое ребят Вельяминова, отвечавших за безопасность.
— Как ваши оношения с эсдеками, Виктор?
— На удивление спокойно, я отношу это на счет вашего облагораживающего влияния.
— Это, скорее, результат совместных действий. Когда люди заняты настоящей, важной работой, им не до пустых склок.
— Да, утилитарная сторона очень помогает. Пусть это пока внешнее, механическое сочетание сил, без попытки более глубокого внутреннего сближения программных и тактических воззрений, как мечтает Натансон, но значительно лучше, чем грызня три-четыре года назад.
— Натансон? Он здесь? — я оторвался от поручней на прогулочной палубе и повернулся к Чернову.
— Да, недавно приехал.
— Мне кажется, зря, он здесь зачахнет, ему нужна живая борьба.
— Она всем нам нужна. Литературная полемика эмиграции кажется такой жалкой на фоне идущего самотеком движения протеста и манифестаций… Это же настоящая лавина, она захватывает своим потоком всех и вся… Вы как хотите, а я в ближайшее время намерен вернуться в Россию.
— И чем там будете заниматься?
— Да уж не террором, не беспокойтесь, Сосед. Пешехонов и Богораз ратуют за создание легальной партии и участие в Думе.
— Прекрасно, я как раз хотел обсудить с вами структуру движения в новых условиях. Я вижу так — нам надо сохранить сеть подпольных комитетов и не препятствовать им объединяться на местном уровне, как это сделали эсдеки и эсеры на Урале или в Туркестане.
— Я бы внес ограничение — объединяться только с левыми. К примеру, пресловутый “Союз освобождения”, с его крайне пестрым составом, его прямо таки слепит солнце социализма, так какой смысл с ними объединяться?
— Согласен, но действовать совместно можно и без объединения. Кстати, как там поляки в этом смысле?
— Да как обычно, Пилсудский собачится с Дмовским, спорят, какая Польша нужна — независимая или автономная, так я думаю, что пока у нас самодержавие, ни той, ни другой не будет и спорить тут не о чем.
— Логично. А как ваши дела на селе?
Чернов поведал о проекте реорганизации всей сети, соединения мелких деревенских ячеек и отдельных агитаторов в союзы, имеющие связь с городскими организациями и, в особенности, с “практиками”, о налаживании связи для одновременности действий и об их расширении. Очень хвалил газету — повсеместно где ее читают, крестьяне теперь выставляют однородные требования, в духе программы-минимум Союза Правды. Рассказал и о кампании пассивного неповиновения, прямо-таки в духе махатмы Ганди — бойкот помещиков, игнорирование требований и распоряжений властей, отказ от дачи рекрутов и даже от платежей податей. И точно так же, как мы в Иваново-Вознесенске, эсеры создавали “силовые” структуры, чтобы при необходимости не дать сломить сопротивление крестьян.
 
— А в артелях работаете?
— Там недовольства почти нет, их не поднять.
— Ну, это вы зря. На бунт, конечно, они не пойдут, но вот на выбору в Думу — за милую душу. И мне кажется, что как раз артели могут обеспечить продвижение наших кандидатов. Пошехонов и Богораз, говорите? Вот им и работа, пусть свяжутся с Савелием Губановым и готовят крестьян к выборам.
— Я поставлю вопрос на ЦК.
— Виктор, — я аккуратно взял его за локоть, — не хочу пугать, но у вас в ЦК два или три агента полиции.
— Кто??? — вскинулся Чернов.
— Спокойней, спокойней, — я вынул из кармана бумагу с описанием “Кострова”, добытую в свое время французскими анархистами. — Вот один, про двух других пока не могу сказать точно, но они есть.
— Но откуда вы знаете? Это очень серьезное обвинение!
— Не могу раскрывать источники, слишком опасно, — я твердо посмотрел ему в глаза.
Информацию Савинков добывал разными способами, а с недавних пор еще одним, довольно простым: никто здесь не брал в расчет прислугу. В Москве же и понемногу в других городах, где активно строились дома Жилищного общества, при них создавались, так сказать, кадровые агентства — горничные, полотеры, кухарки, ремонтники и другие специалисты. И на работников, прошедших школу в наших кварталах, был большой спрос в “лучших домах”, поскольку наши доставляли куда меньше проблем, чем обычная прислуга. Вот и работали несколько специально подготовленных горничных в интересных семьях, снабжая нас очень полезными сведениями.
***
В Цюрих мы выехали только через три дня, пришлось писать статью, объясняющую соглашение с Грингмутом. Воспринято оно было очень по разному, анархисты и эсеры-максималисты были возмущены, Брешко-Брешковская прямо грозилась разорвать меня на куски. Но что с этой фурии взять, если она каждую статью завершала призывом “Пожертвуй собой и уничтожь врага!”
Вот я и накорябал текст, в котором постарался объяснить, что такой подход чреват растратой самых лучших, молодых наших сил. Юношу можно отправить в партийную школу, дать набраться опыта в комитетах и типографиях, на реальном и нужном деле и получить умелого и опытного товарища. А вместо этого он идет, убивает какого-нибудь козла в эполетах или мясника с Охотного и гниет потом на каторге, а то и дрыгается на виселице. И остается движение со стариками, призывающими к жертвенности, но почему-то без молодежи.
И что даже распоследний черносотенец тоже часть народа. И когда мы придем к власти, нам придется строить социалистическое государство с тем народом, какой есть, другого нам никто не даст. И будут вокруг жить, работать и даже служить в армии вот эти вот лавочники и приказчики, которых вы несколько лет назад убивали или призывали убивать. Так что мирно, агитацией и пропагандой, а кому не терпится повоевать — Земля большая, войны идут постоянно, мы готовы помочь набраться боевого опыта.
Эйнштейн с Лениным сразу после взаимного представления, что называется, зацепились языками и перестали обращать на меня внимание. Ну и хорошо, два умных человека всегда найдут о чем поговорить, а я отправился к оружейному мастеру и забрал пару давно заказанных цилиндров с внутренними перегородками, результат третьей уже попытки сделать глушитель. Первый был совсем ни к черту, второй получше, эти вроде ничего, но если будет время, сделаем в Москве улучшенные, главное, уже понятно, что да как.