Пулеметчик (СИ)

— Ну-ка, ну-ка, — катнулся на кресле Болдырев, — ваши мыслишки всегда интересны.
— Я так думаю, Сахалин им на самом деле не нужен, это всего лишь козырь на переговорах.
— Точно так, Ляодун и Маньчжурия земля китайская, а тут российская территория.
— Поэтому надо их как-то напугать, что коли русские будут говорить “давайте уступим им половину Сахалина или даже весь остров”, то это ловушка и за пол-Сахалина будут выторговывать пол-Кореи, например.
— Да не может быть, чтобы кто-то японцам русские земли предлагал!
Я вздохнул. Может, Лавр Максимович, может. Есть там один, думает, раз он хозяин земли Русской, то может казенные земли разбазаривать. А японцы, между прочим, сами на последнем издыхании — тонка у них кишка пока что, экономика на пределе, еще месяц-другой под Мукденом потопчутся и все может посыпаться.
— Лучше бы соломки подстелить, вон, как господин Безобразов со товарищи втянули нас в войну за собственный интерес, так министры и царедворцы за чужой счет и вылезать будут, нет у меня им особой веры.
***
Как только закончилось строительство первого “бизнес-центра” Жилищного общества на углу Новотихвинской и Сущевского вала, сразу же началось заселение. Арендаторы ломились, даже невзирая на Миусское кладбище напротив — пусть соседи мертвые, зато тихие и цены на конторские помещения низкие. Весь второй этаж мы отхватили под проектное бюро общества, разместив там большую чертежную, несколько кабинетов, комнату для совещаний и даже пяток “капсульных” спальных мест для тех, кто засидится допоздна. Переездом и обустройством занимался мой зам Саша Кузнецов, вернее, уже Александр Васильевич, поскольку и возрастом вышел, и де-факто рулил конторой в мое частое отсутствие, но и мне приходилось принимать участие.
Вот и сегодня мы провозились до восьми вечера, тащиться по морозу пешком на Знаменский как-то не улыбалось и я воспользовался символом прогресса, электрическим трамваем номер пятнадцать, ходившим по валам, Долгоруковской и далее до Охотного ряда.
Умотанный кондуктор, явно ожидавший окончания смены, принял от меня рубль и радостно насыпал на девяносто пять копеек медяков, чтобы облегчить себе процедуру сдачи кассы. Ну да бог с ним, медяки тоже деньги.
Я устроился на деревянной скамейке у окна и с удовольствием представил, как меня встретят дома. Не знаю, но как-то моя здешняя семья мне нравилась куда больше, чем то, что было в прошлой жизни, наверное, потому, что тут у Наташи и Митьки было меньше амбиций и больше возможностей.
Через минут сорок, когда мы уже катили по Большой Дмитровке и все либо подремывали, либо просто спали, наверху с оглушительным бабахом рвануло, трамвай окутался ореолом золотых искр и встал как вкопанный. Пассажиры ломанулись к дверям под крики кондуктора и вожатого:
— Спокойно господа, спокойно! Верхний выключатель замкнуло, обычное дело! Десять минут и заменим!
Но все равно, дожидаться починки смысла не было, до дома пешком оставалось не так уж далеко.
Стоило мне раздеться в прихожей, как Наташа молча потянула меня в кабинет, закрыла дверь, несколько мгновений прислушивалась к происходящему в коридоре и только потом тихо и очень серьезно сказала:
— У нас в семье бомбист.
Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать — кандидат был только один, Митяй, но вот чтобы он…
— Вот, выпало сегодня у него из шинели.
Она вынула из кармашка домашнего фартука свернутый листок бумаги — анархистскую листовку с призывами к “беспощадной борьбе”, сиречь террору.
— Ну, это еще не бомбист, но я с ним поговорю…
— Это не все, — остановила меня Наташа. — Я проверила лабораторию и нашла характерные желтые следы. Поначалу я думала, что это от Митиных опытов с твоими смесями, но среди реактивов и посуды обнаружился изрядный запас селитры, карболовой и серной кислот и керамические емкости.
— Извини, я не очень хорошо разбираюсь в химии…
— Это все необходимо для выработки мелинита, от него и желтые следы. Мне для работы с красителем это не нужно, так что если это не ты, то кроме Мити некому.
 
Я обнял жену, погладил ее по спине и поцеловал в ушко.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
После расспросов Ираиды и Аглаи выяснилось, что компания реалистов, прописавшаяся у нас дома, в последнее время не занимается, а все больше шушукается и что верховодит в ней “длинный” — насколько я понял, Митин одноклассник Лятошинский. Совсем уж в нехороших мыслях я проверил ящик стола и не нашел одного из своих пистолетов.
— Митя, зайди ко мне.
Митька пришел с книгой, заложив в ней пальцем только что прочтенную страницу.
— Скажи пожалуйста, куда делся браунинг из второго ящика?
Глаза его дернулись и уставились в угол.
— Не знаю. Наверное, кто-нибудь взял, — выдавил он наконец.
— Кто? Я не брал, у Наташи свое оружие.
На митяевом лице отразилась внутренняя борьба — ему хотелось спастись и свалить все на прислугу, но он все-таки не мог подставить неповинных людей.
— Знаешь, я скорее переживу, что ты террорист, чем врун.
— Я не террорист, — краска начала заливать лицо парня снизу, от шеи.
— А вот это откуда? — я развернул и показал ему листовку. — Что ты там такого интересного нашел?
— Правду там пишут, — бросился как в омут Митяй. — И как в деревне мы жили, и как отец горбатился и мать умерла, и как подрядчики да фабриканты обманывают, отчего сами как сыр в масле катаются, а мужики в нищете живут.
— Да, это правда. И вы решили, что несправедливость можно устранить бомбой и пистолетом?
Красный, как рак Митька кивнул.
— А вот Петр Алексеевич Кропоткин, с которым я виделся в Лондоне, считает, что это неверное решение. И я тоже, как инженер тебе говорю. Из точно сформулированных условий задачи вы сделали не те выводы. Убийствами несправедливость не устранить. Вот вы наверняка решили казнить приспешников самодержавия…
Митяй едва заметно кивнул.
— …и наверняка начнете с городовых, потому как они рядом, а на серьезный теракт возможностей нет. Например, с Никанорыча.
Казалось, что краснеть дальше некуда, но Митяй смог.
— А о том, что у него останутся сироты, вы, конечно, не подумали. И о том, что можете взлететь на воздух с половиной дома, тоже.
— Тут все буржуи, — неожиданно возразил Митька.
— Что, Ираида и Аглая тоже? И прислуга в других квартирах? И дети? — я вздохнул. — Запомни, любая власть это систематическое насилие или угроза применения такового. Так было тысячи лет, и так будет еще долго. Вы же пытаетесь запугать насилием государство, которое и построено на насилии, и живет им. Это как в стеношном бою выйти ребенку против здоровенного громилы в надежде, что он детского кулачка испугается.
— Надо же что-то делать, бороться! — поднял голову Митяй.
— Конечно, надо. Бить врага там, где он слаб, а ты силен. Много знать и уметь. Думать. Помогать людям. Действовать не кучкой, а большой, сильной организацией, потому как ничего власть не боится больше, чем образованных и солидарных людей. Поразмышляй об этом, а я принесу тебе книги Кропоткина, Бакунина и Прудона, если уж ты так заинтересовался анархизмом. Да, верни пистолет и скажи, когда вы в следующий раз собираетесь?
  
Глава 19
 
Зима 1905
Ну вот и что с этими малолетними пассионариями делать? Ведь наломают дров, а вроде бы травоядное самодержавие церемонится не будет, как жареным запахнет, введет военно-полевые суды и алга, столыпинский галстук или как он там называться будет. Даже дров вьюноши наломают кривых, поскольку кроме идей никакого умения нет. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест, попробуем для начала уговорами.
 
На следующий день, когда кружок карбонариев собрался у Мити в комнате, я перехватил его в коридоре и попросил направить Петю ко мне.
— Что еще за разговор? — задиристо спросил Лятошинский, пока я запирал дверь кабинета.