Пулеметчик (СИ)
Ну да. Как раз три года и расхлебывали.
— Хорошо, договорились. С вас книга, с меня Гапон. Если что — от меня придет человек с моей визиткой. Кстати, партия, — мы пожали друг другу руки.
— Договорились, — Зубатов развернул доску и принялся расставлять белые. — А что это мы все обо мне, у вас-то как дела?
— О, отлично! Мы тут с Жилищным обществом такую аферу затеяли…
В сентябре мы сдали под заселение целый квартал доходных домов. Причем московская публика, с ее ежегодными страданиями найма жилья после дачного сезона, вцепилась в наше предложение, как клещ и даже устроила что-то вроде аукциона на место в очереди. Еще бы, весь город знал про “американские” квартиры, а цены мы выставили немного “ниже рыночных”, так что запись желающих шла уже на следующий год, когда мы сдадим еще десяток домов.
Вообще, Марьина Роща и весь район между Крестовской и Бутырской заставами на север от Камер-коллежского вала фактически стал вотчиной М.Ж.О. Здесь стоял наш первый квартал, сюда уже было проложено ответвление городской канализации (бог ты мой, сколько нервов нам стоило пробить прокладку в первоочередном порядке), здесь же, на пересечениях Сущевского вала с Новотихвинской и Ямской строились “конторские здания”, прообраз бизнес-центров моего времени и на них тоже стояли в очередь арендаторы.
А на днях Волжско-Камский банк, Московское жилищное общество и Союз артелей (съезд нам так и не дали провести, заразы, отменили в последний момент — ну да ничего, умнее будем) презентовали программу обмена поместий на долю в доходных домах М.Ж.О. На доставшуюся таким образом землю можно было отселять ближние к Москве деревни, а вместо них строить новые кварталы или рабочие поселки. Или просто использовать для расширения артелей и как рычаг влияния на окрестное крестьянство, так что все получали свое: хреновые помещики, не умеющие сами наладить хозяйство — источник дохода, мы — расширение сферы влияния, а банк — проценты со всей этой движухи. Ну и связка Общества с артелями становилась зародышем всероссийской кооперативной структуры.
— Так что вот, вскоре, надеюсь, будем и для рабочих жилье строить, — закончил я экскурс в наши дела. — Да, самое смешное, знаете что? Ваш преемник, Кожин, въехал в один из наших домов. Я ради такого дела ему лично экскурсию провел, в том числе и по конторским зданиям. Он, бедолага, аж обзавидовался, говорит, его отделение в такой тесноте работает…
Неприметный человечек снова приоткрыл дверь, но напоролся на взгляд своего бывшего начальника и поспешил скрыться.
— Да, у нас… нет, теперь уже у них, — поправился Зубатов, — с помещениями на Гнездниковском беда, и все очень неудобно.
— Ну вот я его и уговорил подумать насчет ремонта и перепланировки. Так что, глядишь, и будет Московское жилищное общество поставщиком Охранного отделения.
Сергей печально усмехнулся и сделал ход.
***
Японцы медленно расползлись по Квантуну, перерезали железную дорогу в Порт-Артур, а с моря блокировали крепость крупными силами. На деле все ограничивалось действиями миноносцев и в качестве редкого исключения — перестрелками крейсеров, так и шло до конца ноября, когда были вычислены периодичность движения и маршруты японцев. Минзаг “Амур” в тумане выставил мины и на них через день налетел броненосец “Хацусе”, затонувший после третьего взрыва. Счет потерянных броненосцев сравнялся, их осталось пять у японцев и семь у наших.
В декабре, накопив силы и разведав местность, генерал Оку сбил отряд Фока с отличной оборонительной позиции у Цзиньчжоу. Поди разберись, что там было на самом деле, но по газетным сообщениям (в том числе английским, французским и американским) складывалось впечатление нерешительности русского командования.
Рождественский бой у Вафаньгоу прошел в том же задумчивом стиле, хотя появление бронепоезда “Мукден” позволило отступить в относительном порядке. Черт его знает, сильно ли события отличалось от реала, но как по мне — генералы пятились и пятились, Куропаткин и флот мышей не ловили.
На зиму столкновения подутихли, разве что состоялись “бои местного значения” у неизвестных мне ранее Ташичао, Симучена и на Янзелинском перевале. Японцы медленно продвигались вперед, армия Куропаткина при каждом удобном случае отходила, все больше увеличивая разрыв между собой и Порт-Артуром и уже становилось ясно, что деблокады не будет. Видимо, осознав это, Макаров сразу по выходу из госпиталя велел готовиться к прорыву во Владивосток. Адмирал он был авторитетный и сумел заразить эскадру своей уверенностью, что нехрен сидеть на рейде и ждать, когда корабли утопит осадная артиллерия, даже неравный размен в морском бою будет лучше.
Несмотря на все усилия Болдырева и его коллег, японская разведка исправно получала сведения из крепости, хоть и в меньшем объеме, так что Того встретил вышедшую в Желтое море Тихоокеанскую эскадру всего в сорока милях от Порт-Артура. Началась мясорубка, через три часа Макаров был убит разрывом снаряда в боевой рубке “Петропавловска”, командование принял Витгефт, подтвердивший приказ пробиваться любой ценой. Еще через семь часов, в темноте, сильно побитые корабли японцев вышли из боя, дав возможность почти потерявшей ход “Полтаве” вернуться в Порт-Артур, а “Пересвету”, “Севастополю” и крейсерам прорваться. Размен в целом получился сильно в пользу японцев — четыре русских броненосца на два японских”, но хотя бы часть флота избежала гибели в Артуре. Ну и дотопили толком не отремонтированную “Асаму”, малость поквитавшись за “Боярина”.
***
Кооперативный, он же артельный съезд мы провели в феврале в Выборге, чтобы далеко не ходить. Княжество Финляндское по обычаю показывало козью морду имперской администрации и разрешило проведение без дурацких мелочных придирок, да и с помещениями у финнов было попроще, разве что добраться до соплеменного вокзала, у которого Ильич толкал речь с броневика, без пересадки было невозможно — в столице империи ни одного железнодорожного моста через Неву пока не было.
Почти неделя заседаний дала нам программу Кооперативного союза с секциями кредитной, потребительской, производственной, сельскохозяйственной и жилищной. Получилась крепкая такая взаимосвязанная конструкция, причем в силу того, что мы существовали как бы неофициально, без “высочайшего разрешения” и утвержденного устава, все приходилось делать исключительно на неформальных связях. Вернее, связи были более-менее формальными, но как бы не признанными государством.
Гости приехали на съезд не только из наших артелей и потребительских обществ, немало было приглашено земцев, агрономов, экономистов, юристов, статистиков, в том числе ряд известных профессоров, разделявших идеи кооперации. Но вот любопытно — если выступали крестьяне или низовые работники кооперации, они говорили о практических, насущных вещах, например, как организовать совместную закупку техники или что нужно для коллективного сбыта льна напрямую в Британию, а вот если на трибуну попадал кто-то из интеллигентов или паче чаяния, профессор… Нет, они тоже говорили нужные вещи, но все больше в части теории, в облаках парили, в общем. Один даже ухитрился брякнуть “кооперация ставит своей основной задачей внести изменения в экономические отношения современного общества в области потребления, обмена и производства, внести изменения в отношения между трудом и капиталом”. Оно, конечно, верно, но думать же надо, товарищи дорогие, в какой стране живем и чего не стоит говорить с трибуны.
Посему мы постарались “профессуру” немедленно запрячь в мастер-классы по учету, страхованию, отчетности, юридическим вопросам, чтобы времени на говорильню не оставалось. И надо сказать, они весьма тому порадовались, поскольку “простой народ” внимал их сокровенным знаниям даром что не раскрыв рот.
Но особенно наши мужики гордились присутствием иностранных представителей из Итальянского союза кооперации, Имперского союза немецких сельскохозяйственных товариществ, Центрального союза английских потребительных обществ — короче, вся просвещенная Европа нас поддержала, я прям слышал зубовный скрежет, доносившийся до Выборга из здания МВД в Петербурге. Ох, чую, перекроют нам кислород, если революция не начнется, прямо хоть самому подталкивай. А подталкивать нельзя, война у нас, и так во всем, любое решение делает где-то хорошо, а где-то плохо и надо стараться, чтобы “хорошо” хоть немножечко, но перевешивало.