Возьми меня в долг (СИ)
Всё равно бегу. Несмотря на то, что чувствую, как причёска распускается. Пряди проскальзывают через чужие пальцы. Цепляют их с собой. Выдирают. Но мне плевать.
Глупый парк!
Открываю рот, но не могу закричать. Голос словно пропал. Губы не открываются.
Шевелятся, но звук не идёт.
Перепугана так, что не в силах позвать на помощь.
Зато бегу. На шпильках. Хрен знает, как. Едва не подворачиваю ногу. Но бегу. Молюсь встретить кого-то на пути. И когда я вижу знакомый силуэт, внезапно оказавшийся в парке…
Облегчённо выдыхаю.
Забываю про каблуки. Про то, что кто-то несётся за мной и дышит в спину.
С разбега утыкаюсь в мускулистую, твёрдую, а главное… родную, ту самую грудь. Обхватываю вкусно пахнущее, горячее тело руками и едва не плачу в белую рубашку, забиваясь в истерике.
Мне так страшно! Так страшно!
Большая массивная ладонь опускается на макушку.
— Виол?
Он спрашивает это таким ласковым, обеспокоенным голосом, отчего сердце, как и всё органы, скручивает в один узел.
И делает это сильнее, когда слышу за своей спиной пугающий вопль:
— Эй, ты суч!..
Я резко вздрагиваю и отлипаю от его груди. Нервно оборачиваюсь и пытаюсь не расплакаться. И не лень же им было за мной бежать!
— Э, мужик. Наша добыча. Отдавай, — гнусный голос режет по ушам. Бьёт по голове и заставляет меня съёжиться. А главное — вцепиться в Алекса сильнее.
— Логинова, отойди, — тихий, но угрожающий тембр плотно прикрепляет к земле.
— Что? — шепчу в шоке, когда ледышка отходит от меня, а мои руки сами отрываются от его тела. Слабые, не в силах ухватиться. — Не надо! Зачем? Давай просто уйдём, Алекс!
А он меня не слушает. Делает шаг вперёд, подходя к толстяку. Поправляет и так закатанные рукава рубашки.
И этим пользуются те двое пьяниц.
Один из них кидается на Алекса, заносит кулак в воздух, но промахивается. Рихтер уклоняется, хватает мужика за запястье и тянет на себя. А потом тот получает смачный удар по животу. Кряхтит, хватается за место удара и начинает оседать на пол.
Я облегчённо выдыхаю и понимаю, что с одним-то он точно справится…
И второй, который всё это время смотрит, как его друг приходит в себя и потихоньку встаёт с места… Кидается на Рихтера. Маленький, толстый, едва не сбивает его с ног. Похож на танк.
Алекс с трудом удерживается на ногах, но делает это.
Пьяница хватается за него, пытается по-прежнему свалить с ног. Бьёт коленом Рихтера по животу.
И я вскрикиваю. Как только кулак соприкасается с его телом.
Алекс, несмотря на то, что его только ударили, поворачивается ко мне с еле видимым испугом на глазах.
А я срываюсь с места, как только вижу опасность. Для него.
Он отвлёкся! На меня!
И из-за этого ему прилетает в челюсть. От второго мужика, что встал с земли и в этот раз попал точно в цель.
Я не знаю, что творю. Замахиваюсь сумкой и кидаю уроду в лицо. На ходу. Надеюсь, что это хоть как-то отвлечёт его. Плевать на телефон, бумажник и косметику.
Тот хватается за лицо и поднимает на меня разъярённый взгляд.
Но я не боюсь за себя.
Только за ледышку.
Который выворачивается из хватки толстячка и вырубает его одним безжалостным ударом. Локтём, ударяя по шее и своим коленом по его лицу.
Тут же поворачивается ко мне. В глазах горит огонёк злобы, который, кажется, сжигает меня с особым удовольствием.
А я облегчённо выдыхаю.
— Логинова, блять…
Я знаю, за что он ругается.
— Ещё раз крикнешь без надобности…
— Аккуратнее! — ослушиваюсь его, несмотря на предупреждение. Он тут же оборачивается, натыкается взглядом на того, кто ударил его в челюсть. Резко, неожиданно даже для меня, уклоняется от летящего в него массивного кулака.
А я опять делаю быстрые шаги вперёд, подбираю свою запылившуюся сумку, чтобы хорошенько ударить со спины того урода…
Но он падает на грязную землю прежде, чем я успеваю выпрямиться и замахнуться.
И хоть он отрубился, жуя лицом грязную землю, я всё же хорошенько бью его по голове. Не раз, не два. Десять.
Пока моё запястье не перехватывает стальная хватка.
— Хватит, — твёрдо басит. — Перестань марать сумку этим мусором.
Точно! Сумочка же дизайнерская!
Я всё же останавливаюсь, поднимаю испуганный и заплаканный взгляд на Алекса. Я не помню тот момент, когда со страха зарыдала.
Но и это отходит на задний план. Я не думаю ни о себе, ни о том, кто сейчас не может встать.
— У тебя кровь, — твержу обеспокоенно, поднимая ладонь в воздух. Хочу дотронуться до его щеки, но он перехватывает мои холодные пальцы своими тёплыми ладонями.
— Неважно, — отрезает так грубо, холодно, что мне тут же становится не по себе. Умеешь же ты, Виолетта, испортить всё. — Отвезу тебя домой.
Алекс отпускает мою руку. Разворачивается и идёт к выходу из парка. Как ни в чём не бывало. А я несколько секунд смотрю ему вслед и не могу сделать и шага.
Я хотела узнать, что с ним произошло за эти дни. Почему он снова стал таким равнодушным. И сейчас я понимаю одно — та дистанция между нами стала только больше.
И я должна это принять. Выкинуть из головы.
Но это опять не даёт мне покоя.
Вздыхаю, делаю шаг вперёд и следую за ним, желая как можно быстрее добраться до дома и остаться одной…
* * *— Погоди, — как только мы оказываемся в машине, я откидываю запылённую сумочку на заднее сидение и мысленно обещаю себе за неё заплатить позже. Через полгода, наверное. Как деньги будут. — Аптечка есть? Давай обработаем.
Я тянусь пальцами к его лицу, чтобы посмотреть.
Он отворачивается.
— Царапина, перестань, — отмахивается и задевает меня ещё больше. Я по-человечески помочь хочу, а не из-за того, что долг здесь отрабатываю и пытаюсь быть полезной.
— Нет, это ты перестань, — держу себя в руках. — Надо обработать. Мало ли, где у него руки побывали? Инфекцию занесёшь.
Он не обращает на меня внимания.
— Пристегнись, — полностью игнорирует мои слова, вставляя ключ в замок зажигания. Только хочет провернуть его, как я не сдерживаюсь и всё же выплёвываю:
— Алекс, я всего лишь хочу отблагодарить тебя за помощь. Дай мне просто обработать ранку. Пару минут. За это время ничего не случится. Мне просто хочется искупить свою вину, — я хватаюсь за рукав его рубашки. Пытаюсь остановить.
Меня вина мучает.
Если бы я тогда не убежала подышать свежим воздухом, после той жестокой правды старика… Ничего бы не случилось. Останься я в здании, его бы не ударили.
Рихтер зло отпускает ключи и лезет в бардачок. Достаёт аптечку и кидает мне на колени.
— Быстро, — отвечает резко.
Я не понимаю его настроения и эту взвинченность.
Но всё же достаю из аптечки перекись и вату. Смачиваю, приподнимаюсь на сидении и вытягиваюсь. Одной рукой подставляю ладошку чуть ниже скулы, чтобы не капало.
А сама прислоняю ватку к его щеке. Слегка держу и, несмотря на непроницаемый вид, невольно дую на ранку.
Я всегда так делала, когда помогала в педиатрии в нашей клинике. Тайно. Пока никто не видит. И я всегда дула на ранку, как и сейчас.
— Ты мне ещё пластырь с цветочками налепи, — язвительно летит в мою сторону.
— Был бы, налепила, — бубню обиженно. Не ценит он моей доброты. А я вот к нему редко добрая. Только сегодня. И то… Я хотела спросить, что сделала не так.
Но сейчас понимаю… Плевать.
Скоро мы разбежимся, как в море корабли. У меня будут другие заботы. Например, как вернуть тем людям, у которых занимала, свой долг…
— Всё? — спрашивает нетерпеливо. — Ты удовлетворена?
Хочу сказать «нет». Я бы проверила ещё, что у него под рубашкой. Удостоверилась бы, что там всё нормально. Он ведь удар туда получил.
Но, судя по плохому настроению Рихтера… Даже пытаться не буду.
— Из-за некоторых обстоятельств это слово, особенно из твоих уст в последнее время звучит слишком порочно и имеет один смысл, — внезапно говорю, даже не задумываясь о своих словах. — Поэтому нет, я не удовлетворена.