Мастеровой (СИ)

– Вот, привел, – сообщил городовой. – Кошкин Федор.
– Здравия желаю, ваше благородие! – рявкнул Федор, вытянувшись.
– Ишь, бойкий! – усмехнулся офицер. – Где служил?
– В сто восьмом Саратовском, ваше благородие. В прошлом годе в запас вышел.
– Чин?
– Унтер-офицер.
– Грамотный?
– Читаю и пишу. Арифметику знаю.
– Что ж в полицию не пошел? Нам такие нужны.
– Ростом не удался, ваше благородие, полвершка не хватило[3].
– В самом деле, – согласился полицейский, измерив Федора взглядом. – Подойди, садись, – он указал на стоящий напротив табурет.
Федор подчинился.
– А скажи мне, Кошкин, – начал полицейский, не спуская с него взгляда. – Где ты был вчера вечером? Сожители по казарме показали, что куда-то выходил.
– Точно так, ваше благородие, – кивнул Федор. – Был в трактире у Лопахина.
– Что пил, ел?
– Две чарки водки, щи со щековиной, – стал перечислять Федор. – Затем каша с маслом. Покурил и пошел к себе в казарму. Разделся и лег спать.
– В котором часу?
– Не могу знать, ваше благородие, – развел Федор руками. – Нет у меня часов. Без нужды они. По гудку встаю, по нему работать заканчиваю. Помню, что темно было, а сожители мои спали. Умаялись, – усмехнулся он. – Проститутку перед этим привели, вдвоем ее пользовали.
– Тьфу, гадость! – сморщился полицейский. – Семенов, – посмотрел на городового. – Проверь в трактире, правду ли сказал.
– Сделаем! – кивнул городовой.
– Как есть правда, – перекрестился Федор. – У Лопахина меня хорошо знают, часто захожу.
– Хорошо живешь! – хмыкнул офицер. – По трактирам в будний день.
– Я, ваше благородие, справный мастеровой, – с обидой в голосе произнес Федор. – Менее пятидесяти рублев в месяц не имею. Могу себе позволить.
– Покажи кошелек! – приказал полицейский.
Федор встал, достал из кармана и положил перед ним на стол пухлый кошель. Полицейский открыл и вытряхнул на стол кучку засаленных купюр.
– Однако! – сказал, копошась в них пальцем. – Сколько здесь?
– Двести пять рублей, – с гордостью доложил Федор. – Ну, и мелочь. Я вчерась, ваше благородие, заработал три рубля, а в трактире заплатил четыре гривенника, да и те с чаевыми половому. Больше двух рублей осталось. Так и скопил.
– Мелкие купюры, – пробормотал полицейский офицер и посмотрел на Федора. – Еще деньги есть?
– Никак нет.
– Выверни карманы.
Федор подчинился.
– Посмотри его, Телегин!
Городовой подошел и обхлопал Федора, не забыв пройтись ладонями по груди, пояснице и ногам.
– Ничего нет, ваше благородие, – доложил, выпрямившись.
– В вещах смотрел?
– Первым делом. Тоже ничего.
Федор мысленно поблагодарил Друга за совет не нести деньги в казарму.
– Всегда пожалуйста! – раздалось в голове. – Изобрази недоумение. Это что за обыск?
– Дозвольте спросить, ваше благородие? – поспешил Федор. – Это с чего у меня обыскивают? Рази виноват в чем? Так скажите!
– Успокойся, Кошкин! – махнул рукой офицер. – Не тебя одного смотрят. Близ завода людей убили, а при них деньги имелись. Вот и ищем.
– Купцы, что ли?
– Бери выше, – вздохнул офицер. – Князья.
– Как же можно их убить? – делано удивился Федор. – То же колдуны.
– За словами следи, унтер! – окрысился полицейский.
– Виноват, ваше благородие! – поспешил Федор. – Осененные. Но таким, как я, к ним не подойти. Их даже пуля не берет.
– Ты откуда знаешь? – насторожился полицейский.
– Так в полку видел. Приезжали колду… Осененные на учения. Знатно огнем били. Встали – и давай кидать. Мы дивились, что в окоп не прячутся, командир роты и скажи, что стрелять в них бесполезно – пуля не берет. Щит какой-то есть. Разве что из пушки…
– Забирай свои деньги и иди! – оборвал его полицейский.
Федор подошел к столу, сгреб деньги в кошелек и вышел.
– Что скажешь о нем? – спросил полицейский городового.
– Ничего худого, – пожал тот плечами. – Мастеровой справный, поведения смирного, ни в чем предосудительном не замечен. Пьет в меру, безобразий не совершает.
– Присмотри за ним.
– Это почему?
– Дерзкий больно. Обыск ему не нравился. Невелика птица, чтобы привередничать.
 
– Приглядим, – пообещал городовой…
В этот день Федор работал до гудка, но норму выполнить успел. Фомич закрыл наряд, мастеровой отправился в казарму. Там первым делом проверил сундучок. Все на месте, хоть и перевернуто. Федор сложил все в привычном порядке. Встал и посмотрел на сожителей. Те валялись на койках и старательно смотрели в потолок.
– Что молчите, предатели? – спросил Федор. – Выдали меня полиции?
– Не сердись, Федя! – сел на койке Петька. – Так насели, ироды! Что делали в вечор, кто куда ходил? В комнате все перевернули. Что искали? – он пожал плечами. – Запрещенные листки, что ли?
– Деньги, – пояснил Федор. – Тут недалече князей побили.
– Ну, а мы причем? – засопел Петька. – Вот же фараоны! Где князья, а где мы? Отбрехался?
– Да, – кивнул Федор.
– Надо это спрыснуть! – предложил Петька. – Васька сбегает. Только это… Одолжи полтину. У нас гривенник на двоих.
– Меньше баб водите! – буркнул Федор.
– Так получка завтра, – успокоил Петька. – Я отдам. Выпьем мировую, Федя?
– Не отказывай, – прозвучал голос в голове. – Пообщаюсь с пролетариатом.
– Хорошо, – кивнул Федор. – Но полтины будет мало. На, держи! – он достал из кошелька и протянул Петьке бумажный рубль. – Угощаю. Водку брать казенную, бутылки[4] хватит. На остаток – хлеб и колбаса.
– Спаси тебя Бог, Федя! – воскликнул Петька, схватил рубль и вскочил с койки. – Вместе с Васькой сбегаем. Подымайся, лежебока! – он толкнул товарища. – Федя угощает.
Пока они ходили, Федор принял душ и переоделся. Воротившиеся сожители принесли «красноголовку», хлеб и круг колбасы. Закуску разложили на оберточной бумаге. Федор сходил в душевую и помыл захватанные пальцами стаканы. Неприятно, да и проститутка пила, а она, может быть, заразная. Разлили, выпили, закусили. Завязалась беседа. Сожители стали вспоминать деревню – они были родом из Подмосковья, фабричное обучение, говорили о работе и начальстве. Федор откровенно скучал – слышал не раз. Угомонить бы болтунов, но вмешался Друг.
– Информация из первых уст – это очень важно, – сообщил Федору. – Ценный источник. Узнаёшь больше, чем из газет. Их мы тоже посмотрим, но потом. А пока слушай.
Федор не знал слова «информация», но по смыслу догадался. Потому сидел и кивал. Наконец все стали зевать и решили на боковую. Федор забежал в клозет, а затем сполоснул руки и рот под умывальником.
– Зубы не чистишь? – спросил Друг.
– Не приучен, – сказал Федор. – А нужно?
– Непременно, – укорил Друг. – Не то быстро потеряешь. А болят зубы так, что врагу не пожелаешь. У меня личные воспоминания почти не сохранилось, но вот это помню. У вас бормашины примитивные, обезболивающих нет, только морфий, а его лучше в пень. Пломбировочный материал – цемент. Остается драть. Удовольствие еще то. Будем чистить, научу как.
– Ладно, – согласился Федор.
– Знаешь, где ближайшая библиотека? – спросил Друг, когда Федор лежал под одеялом.
– Нет.
– Узнай. Только всех подряд не спрашивай – удивятся. Выходной у тебя в воскресенье?
– Да.
– Вот и навестим…
* * *
Библиотекарь изумленно смотрел на стоявшего перед ним мастерового. Одет в костюм и косоворотку, брюки заправлены в сапоги. На голове – кепка. Зайдя в помещение, посетитель ее снял и пригладил волосы ладонью. Стрижен, брит, выглядит опрятно, только что ему нужно? Это коммерческая библиотека. Сюда ходит чистая публика – преподаватели гимназий и курсов, студенты и учащиеся. Мастеровым – дорога в народную библиотеку, где бесплатно.
 
– Здравствуйте! – поприветствовал его посетитель, подходя к деревянному барьеру, ограждавшего служителя от публики.
– И вам не хворать, – улыбнулся библиотекарь. – Чем могу быть полезен, молодой человек?