Жизнь моя
Наконец самолет взлетел, и стюардесса начала разносить напитки. Молодые хлопали пластиковыми пробками болгарского «Шираза», голодными взглядами пожирая губы друг друга. Парень выглядел неплохо, но девушка была с одутловатым лицом, кряжистая, ее пышные ягодицы прикрывал свитер.
Антония смутно помнила себя такой же застенчивой, как они. В юности она испробовала все диеты, какие только были в журналах. Она даже уксус пила, поскольку именно таким образом поддерживала стройность мадам Бовари. В двадцать лет у нее все еще были поводы к застенчивости: она была слишком наивной, слишком академичной и недостаточно веселой. И, разумеется, бедный Майлз не мог помочь ей. Потом, когда она приблизилась к тридцати и получила некоторые гарантии, она перестала беспокоиться. Какая ирония! Вы проводите молодость, желая обрести уверенность в себе, а когда, наконец, достигаете ее, это больше не имеет значения.
Парень запустил свои полные пальцы в волосы подружки. Несколько прядок упали на «Обзор керамики». Смахнув их, Антония почувствовала себя столетней старухой. Ей пришло в голову, что прошло уже три года, с тех пор как мужчина касался ее, как сейчас этот юнец касается своей девчонки, не считая, конечно, врача и парикмахера.
Эта мысль настолько удивила ее, что она едва ли не ввергла в шок стюардессу, заказав себе «Кровавую Мери».
* * *Все пошло лучше, когда они приземлились в Тулузе.
Какая-то добрая фея надоумила Антонию забронировать машину заранее, и у стойки она наслаждалась маленьким триумфом, забирая последний «рено клио» под завистливыми взглядами подвыпивших парней и их подруг с кислыми лицами.
Она решительно отказалась от автострады и выбрала трассу Руте Насиональ — Юг. Был ясный день, свежий и солнечный, и ее настроение при подъеме вверх начало улучшаться.
Она уже забыла, как внезапно возникают Пиренеи. Какую-то минуту назад вы ехали через Верне, покорно глядя на фонарные столбы, а уже в следующую возникают они — великолепное сияющее явление далеко на горизонте.
Она вдруг вспомнила, что римляне ненавидели горы. Им нравилась природа прирученная и культивированная: сады, виноградники, чистые маленькие озера. А не гигантские беспорядочные пики — ад для путешественников и рай для скрывающихся мятежников. Действительно, римляне испытывали так мало интереса к горам, что никогда даже не пытались убедиться в том, что Пиренеи идут с востока на запад, а не с севера на юг.
Странно. Она не думала об этом многие годы.
В зеркальце заднего вида отразилось, как братство горнолыжников повернуло на Андорру и исчезло из виду. Внезапно ее машина осталась одна на трассе. Пейзаж становился суровей. Она помнила это с детства. Белые руссильонские быки. Аккуратные террасы виноградников. Крошечные молчаливые деревни, прилепленные к зубчатым холмам.
Все это было таким знакомым, а теперь — увиденное в первый раз зимой — тревожаще иным. Голая земля, виноградные лозы укорочены до причудливо искривленных корней картин Ван Гога. Это слегка шокировало. Все равно что увидеть свою подругу впервые без макияжа.
Когда она добралась до супермаркета перед Квийаном, она ощутила, что попала в Каталонию. Симпатичный парень на контроле пропел ей bonjur и галантно донес ее коробку с продуктами до машины. У него были испанские бархатные брови и прямой взгляд шоколадного цвета глаз. Когда она улыбнулась ему, он вспыхнул, как нектарин. Да. Немного надо, чтобы поднять настроение в тридцать шесть.
* * *Антония достигла Ля Бастид около двух. Остановив машину на мосту и выйдя на ледяной северный ветер, она была захвачена запахом костра — запахом настолько знакомым, что у нее на глаза навернулись слезы: детство вернулось вновь.
Все было таким же, как в ее воспоминаниях. Меньше, конечно, и более серым, поскольку небо Каталонии было покрыто тяжелыми тучами. Но там, на холме, стояла все та же маленькая каменная церковь, где мессу служили только раз в месяц, когда проездом бывал священник. И высоко над деревней был замок Сарак — раньше ей казалось, что там живут эльфы. А дальше на главной улице виднелась вывеска dépôt de pain, куда она, восьмилетняя, бегала, исполненная важности, за багетами для отца.
Образ другой восьмилетней девочки мгновенно изменил картину. Моджи в ее тесных желтых шортах, скачущая по-щенячьи вокруг Патрика, когда они шли по rue de la Clouette. Антония решительно пресекла эти мысли. Забралась на белого коня и поскакала прочь по покрытому снегом склону.
Сев в машину, она осторожно направила ее вниз по дороге к мельнице.
Последний раз она была на этой дороге, когда ее мать везла их в аэропорт, на следующий день после трагедии. Тогда она была шокирована, потрясена. Слишком потрясена, чтобы многое из этого помнить, как осознала она к своему облегчению. У нее вырвался судорожный вдох, и она поняла, что сдерживала дыхание.
— У прошлого нет власти, — сказала она себе. Она прочла это в каком-то журнале в парикмахерской. Так что это должно быть правдой.
Она припарковалась во внутреннем дворе и нашла ключ под камнем, где, как и говорил месье Меру, gardien, он и должен был быть, и вошла в дом. Еще одна волна облегчения. Она вдохнула лишь затхлость застоявшегося воздуха, сырости и паутины. Призраков на мельнице не оказалось.
Это была мертвая неприветливость дома, который стоял пустым и нетопленным долгие годы. И еще было темно. Она позабыла, какими крошечными были окошки, созданные для того, чтобы сохранять тепло, а не для того, чтобы пропускать свет. В разгар лета это было не страшно, наоборот — прохладу и влажность они только приветствовали. А теперь здесь было как в могиле. В холодной могиле.
Месье Меру любезно включил генератор еще накануне, но радиаторы все еще не были теплее температуры тела. Она повернула термостат, и внизу, в необозримой глубине подвала, раздался звук, похожий на атомный взрыв, — это подсказало ей, что бойлер, кажется, перешел на другую скорость. Месье Меру предупреждал ее по телефону о шумах. Если они прекратятся через пять минут, то все в порядке. Он только не сказал, что будет, если они не прекратятся.
Кухня была в жутком состоянии. Серые, вязанные крючком, занавески истлевали прямо на окнах. Коричневый, весь в пятнах, линолеум. Мрачный желтый свет одинокой сорокаваттной лампочки. Кухонный стол потерял одну ножку и пьяно накренился. Некогда под него заползло умирать какое-то маленькое существо. Антония подумала об Альфонсе и ощутила жалость. Она собрала пыльные останки в старую газету и вынесла во двор.
Вернувшись обратно, она твердо заявила себе, что по работе ей приходилось бывать и в не таких запущенных берлогах, поэтому нечего жаловаться. Но все равно сократила срок своего пребывания здесь с пяти до трех дней.
Неудивительно, что ее мать и сестра пали духом. Понадобилось бы, по крайней мере, пятьдесят тысяч фунтов и несколько лет нервного напряжения, чтобы втащить эти рассыпающиеся руины в двадцать первый век. И потом: кому они нужны? Придется распрощаться с мыслью о скорой продаже.
Она подошла к умывальнику вымыть руки. Прошло подозрительно долгое время, пока кран наконец выплюнул залп ржавой воды. Она сполоснула руки, затем вышла, чтобы принести из машины бакалею. Чудесным образом после долгого сна холодильник, дрожа, заработал, хотя она не стала бы зарекаться, что это надолго. Ничего страшного. Если он выйдет из строя, она сможет денек продержаться на французских тостах.
Она поднялась по лестнице, прошла мимо своей комнаты и бросила сумку в соседней. Ее комната хранила слишком много воспоминаний о Майлзе. Есть призраки или нет, но судьбу искушать не стоит.
Она распаковала багаж и за тридцать секунд устроила себе постель, вытряхнув спальный мешок, предусмотрительно захваченный из дома. Затем, натянув еще один шерстяной свитер, она вернулась на кухню, нашла под раковиной старую кружку Star Trek и до половины наполнила ее вином из супермаркета. Ладно, пусть еще только два тридцать дня, но в Англии-то на полтора часа меньше, поэтому можно считать это бокалом вина во время ланча.