Жизнь моя

Патрик мрачно кивнул.
Она была необыкновенно хороша — на кошачий манер, с большими зеленовато-серыми глазами и безупречным цветом лица, покрытым медово-золотистым загаром. Она носила широкую соломенную шляпу и короткое легкое платье в цветочек, которое казалось совершенно неуместным на раскопках, но очень подчеркивало ее миниатюрность и женственность.
Судя по тому, как она спокойно оценивала его, она, вероятно, была доступна, если бы он захотел. Но он не хотел. Если бы они переспали, она никогда не дала бы ему забыть, кто кому оказал милость. Кроме того, она спала с Майлзом, так что этот момент не подлежал обсуждению.
Высокий рыжий парень болтался рядом. Не говорил ли Майлз, что он — бой-френд Нериссы? А может, только хотел бы быть им. Как бы там ни было, она была рада ему, поэтому он мог бы и не ходить с таким видом, словно лимон проглотил.
— Так, вы, значит, американец, — сказал Саймон Тойнби. — Значит ли это, что вы не говорите по-французски?
— Ну, я не уверен насчет этого определения, но, пожалуй, нет, не говорю.
Саймон старался не показать удовольствия.
— Это будет вам несколько мешать.
— Не беспокойтесь, — сказала Нерисса, — мы позаботимся о вас.
— Спасибо, ваша сестрица уже довольно хорошо поработала над, этим.
— Единокровная сестрица, — заметила Нерисса, кинув взгляд на Моджи. — Один отец, разные матери.
Стоящая рядом с Патриком девочка вспыхнула.
Патрик сдержал свое раздражение.
— Знаете, становится поздно. Почему бы нам не оставить вас заканчивать здесь и…
— Да, почему бы, — сказал Саймон. — Тони, вероятно, внизу, на мельнице, вы можете отметиться у нее.
Моджи робко взяла его за руку.
— Пойдем, я покажу тебе дорогу.
Они оставили Саймона с Нериссой и пошли к мосту. Патрик услышал, как Нерисса говорит Саймону:
— Так это друг Майлза по университету? Не то, что я ожидала. Совсем не то. Порция грамматической школы для Майлза, тебе не кажется?
— Точно, — поддержал ее Саймон.
— Хотя, хорошие плечи, — заметила Нерисса.
Они были уже слишком далеко, чтобы уловить ответ Саймона.
— Патрик, что такое грамматическая школа?
— Полная противоположность Майлзу, — ответил Патрик мрачно.
— О, так это, должно быть, хорошо.
Патрик засмеялся, и дернул ее за ленты.
Сразу перед мостом Моджи свернула налево, на проселочную дорогу, которую Патрик не заметил раньше, поскольку она тянулась ниже уровня парапета. Они спустились вниз через сосны, дубы и кипарисы и наконец добрались до темной, увитой плющом развалины у самой воды. В Мулен-де-Сарак когда-то, видимо жил довольно богатый мельник. На просторный внутренний двор можно было пройти через внушительных размеров каменную арку. Четыре столетия назад это выглядело великолепно, но с тех пор мельница заметно обветшала.
Крыша представляла собой мозаику мха и разбитой черепицы, половина внешней стены исчезла под ворохом плюща, а другая половина сползала в реку. Маленькие окна, закрытые ставнями, и общий дух распада напомнили Патрику братьев Гримм.
Местоположение тоже не улучшало дело. Постройки ютились под вздымающейся восточной опорой ущелья, про которую Моджи сказала ему, что она называется Рок де Сен-Пасту, словно это компенсировало тот факт, что скала выглядела так, словно она вот-вот раздавит мельницу.
С растущей неохотой он последовал за девочкой в арку. У него не было желания встречаться с Антонией Хант. На сегодняшний день ему было достаточно снисходительных английских девушек.
Горже-де-Сарак, решил он, действительно ужасное место. Над его головой заслоняла солнце черно-полосатая скала. Берега реки были забиты валунами и топляком, от которого поднимался сильный кислый запах сырости. Если здесь и были птицы, то Патрик ни одной не увидел. И не услышал. Он и не мог услышать ничего за шумом реки, отдававшимся в ущелье. Тебя могут убивать здесь, внизу, и никто не услышит твоего крика.
— Эй, Моджи, — сказал он неожиданно, — спорим, что Антония хочет побыть одна сейчас, после этой стычки с отцом. Что скажешь, если мы проскочим мельницу, и ты покажешь мне этот Серс, который ты так обожаешь?
 
Черт с ней, с доктором Хант-младшей. Она была не единственной, кому хотелось побыть наедине с собой.
* * *
Они пошли грязной дорогой, ответвлявшейся от мельничной и круто змеившейся вдоль скал, обнимая склоны, поросшие обесцвеченным солнцем чертополохом, на которых боролись за жизнь искривленные оливы. Это был крутой подъем, но через десять минут они обогнули опору и оставили позади Ля Бастид.
Внезапно Патрик обнаружил себя в другом мире — более суровом, более диком и удивительно отдаленном от цивилизации.
Он всегда думал о Европе как о перенаселенном месте, но, оглядываясь вокруг, он не мог видеть ни единого знака человеческого присутствия. Не было ничего, что свидетельствовало бы, что эта местность вообще обитаема. Все, что было перед ним, — это расколотые холмы, мрачно уходящие к горизонту, и мощное белое сияние Пиренеев.
Примерно через милю они подошли к алюминиевым воротам фермы, втиснутым в скалу, и сразу за ними дорога разветвлялась. Моджи говорила ему, что левая тропинка, глубоко изрытая колеей от колес автомобиля, тянется к ферме Ле Фигароль, где старый месье Панабьер, владелец Серса, живет со своей больной женой. Он также владелец крошечный террасы с виноградником десятью ярдами ниже.
— Ты говоришь по-немецки? — спросила Моджи с тревогой.
Патрик уверил ее, что нет.
— Гм, — изрекла Моджи. Она рассказала ему, что месье Панабьер пережил тяжелые испытания во время войны и на дух не переносил немцев. Он был известен тем, что мог обстрелять предупредительными выстрелами путешественников, которых подозревал в тевтонском происхождении, а если у него был действительно плохой день, то достаточно было иметь светлые волосы, чтобы его завести.
Они продолжали путь по правой тропинке. Воздух становился жарче, аромат дикого тимьяна вызывал головокружение, цикады оглушали.
Спустя еще несколько сот ярдов дорога сузилась. Камни отдавали жар, подобно печи, и Патрик пожалел, что у него нет возможности переодеться в шорты. Когда он утром покидал Оксфорд, было «прохладно не по сезону» — так британцы называют свое паршивое лето, поэтому он был в джинсах и плотной хлопчатобумажной майке-поло. Его одежда была как промокшая шерсть на коже.
Они достигли ржавого пешеходного моста, охватывающего глубокое ущелье, за ним тропинка опять разветвлялась.
— Это Равен-де-Вердура, — сказала Моджи с завидно хорошим произношением. — Тебе туда не надо. Майлз однажды пошел и закончил в garrigue,  [2] который ты отсюда не увидишь, потому что он на холме, но это просто горы и воды здесь нет вообще, так что ему повезло остаться в живых.
— Да, — кивнул Патрик.
Он начинал беспокоиться за девочку. Даже после того, как он забрал у нее рюкзак, ее забавная мордашка напоминала цветом спелую сливу, но когда он предложил ей передохнуть под оливковым деревом, пока он немножко пройдется вперед, она выглядела такой удрученной, что он оставил эту затею.
— Серс — это магическое место, и она безумно любит его, и ты полюбишь тоже, — сказала Моджи.
Он воздержался ответить ей, что его не волнует, на что, к черту, похож этот несчастный Серс, просто ему требовалось побыть немного одному и собраться с силами, прежде чем возвращаться к драке.
Они карабкались дальше над ущельем, двигаясь медленнее, ради Моджи. Галька из-под ног падала вниз. Это был долгий путь вниз, и Патрик отодвинул Моджи подальше от края.
Когда он перешел на широкий шаг, раздражение дня улетучилось. Это была та тропинка — та самая тропинка, Господи! — которой пользовались паломники тысячи лет назад, так как они верили, что Серс обладает целительной силой. Он прочел об этом в самолете. И «Источник доброго христианина» — это, по европейским стандартам, всего лишь красивое новое название, употребляемое средневековыми христианами в попытке уничтожить последние следы язычества. Старое название, по словам Моджи, до сих пор используемое местными, звучало так: «Конский источник». Патрик гадал, почему они его так назвали. Здесь пригодился бы горный козел, но никак не лошадь.