Дракон выбирает судьбу (СИ)

Ее номер в “Мяте” был по-настоящему уютным, но сейчас она меньше всего хотела возвращаться туда. Закроется дверь – и закроется клетка, и Джемма останется наедине со своими мыслями.
Сейчас, летним вечером, в огромном ботаническом саду таилось особое очарование – когда Джемма и Андреа вышли из автомобиля, то ей почудилось, будто прямо перед ними открываются ворота в незнакомый чудесный мир. Элиас Семеониди создал свой сад в античном вкусе: здесь среди деревьев и цветов поднимались античные статуи, здание небольшого музея, точная копия древнего храма, утопало в буйной зелени тропического леса, а воздух был свеж и чист, и каждый вдох будто бы выметал из души всю грязь и сор. 
Гуляющих было много, и их сразу же узнали. Джемма подумала было, что прогулка закончится, не начавшись, когда превратится в импровизированный митинг, но Андреа пожал несколько рук, улыбнулся, кому-то оставил автограф на билете, и на этом все кончилось. Они свернули на неприметную тропинку рядом со стендом “Только для персонала! Особо охраняемые растения” и побрели среди аккуратно подстриженных высоких кустов живой изгороди.
– Собственно говоря, он тебе не соврал, – негромко сказал Андреа, когда людские голоса окончательно остались позади, и Джемме стало казаться, что они рухнули куда-то далеко и глубоко, в место, где нет ни времени, ни людей. Зелень бурлила кругом зелеными волнами, мир переполнялся запахом цветов, где-то в стороне бойко зацвиркала птичка. – Дракон-отец чувствует свое дитя еще до того, как об этом скажут тесты. Это очень глубокая связь. Так что бойкая девица просто пытается всех обмануть.
Они опустились на скамью возле неработающего фонтана. Из центра мраморной чащи поднималась каменная нимфа с маленькой арфой в руках, на ее плече сидела золотохвостая птица, и Джемме вдруг сделалось спокойно и очень легко.
– Тебе бы следовало говорить иначе, – вздохнула она. – Ты бы должен сказать, что да, наверняка Сибилла Бувье ждет ребенка, а Гилберт не пропустил ни одной юбки в Марнабере и окрестностях.
– Я не буду тебе лгать просто потому, что ты мне нравишься. Потому что я хочу тебя у него забрать, – признался Андреа, – Да, фро Сомерсет дает мне повод. Просто в руки кладет. Но врать бессмысленно. И неправильно. Я не знаю, на что рассчитывает Сибилла Бувье, когда идет к нему с этой чушью. Что дракон сам себя не знает.
– На то, что я все услышу и уйду, – вздохнула Джемма. Птичка вспорхнула с плеча нимфы и была такова. Мир медленно погружался в изумрудные сумерки.
Андреа понимающе кивнул. Сейчас, с растрепанными волосами и пробивающейся щетиной, он был похож не на самого себя, а на кого-то из античных героев. Снять с него пиджак, который привез Семеониди взамен сгоревшего, завернуть в львиную шкуру, и получится настоящий Геркулас, полубог, защитник людей.
– Ты похож на Геркуласа, – вдруг сказала Джемма. – У него тоже были светлые волосы…
– Там недалеко от входа есть его статуя. Элиас привез с юга, выкупил у кого-то из коллекционеров, – Андреа говорил по-светски непринужденно, но было видно, что ему понравилось сравнение с мифическим борцом за справедливость, который с древних времен был символом мужества и силы.
Где-то совсем рядом зазвенел женский смех. Мужчина что-то произнес, весело, но неразборчиво. Должно быть, парочка искала, где уединиться. Джемме вдруг сделалось так тоскливо, что рот наполнило горечью.
– Не в этом дело, – вздохнула она. – Вся беда в том, что он стал на меня воздействовать.
Андреа понимающе усмехнулся.
– Ну прости его на этот раз. Он хотел, чтобы ты его выслушала и не ушла.
– Он сказал, что вчера кто-то воздействовал уже на него, – в груди шевельнулось что-то похожее на подступающий плач – такой, каким плачут дети, рыдая со всей болью и тоской своего маленького мира.
Андреа даже рассмеялся.
– Кто может воздействовать на дракона? Покажи мне этого человека, я костьми лягу, но привлеку его в свою команду.
– Может, его чем-то опоили, – вздохнула Джемма. Андреа вдруг сделался очень серьезным – осторожно, словно боясь спугнуть или сломать, он взял Джемму за руку и сказал:
 
– Даже под гипнозом человек делает только то, что ему позволяет совесть. Скажи ему – ударь соседа ножом. Он не ударит, внутренние рамки не дадут.
“Я сейчас снова разревусь, – подумала Джемма. – Весь мой мир рухнул, все, за что я держалась, чтобы не умереть в браке с Игорем, рассыпалось. Я стою на развалинах”.
– Я не знаю, что делать дальше, – призналась она. Вечер плыл мимо, зеленый и золотой, подсвеченный лучами уходящего солнца, и Джемма никогда еще не чувствовала себя настолько одинокой, настолько хрупкой и маленькой.
– Моя рациональная часть советует: “Выброси его из головы, тем более, рядом есть другой человек, которому ты искренне нравишься”, – ответил Андреа. – А вот эмоциональная считает иначе: “Если ты его любишь, то поверь ему и прости”.
Некоторое время они сидели молча. Издалека донеслась музыка – играли классическую сонату Таркавини, нежную и легкую, похожую на переливы ручейка.
– А я говорю себе, что никогда нельзя отпускать того, кто тебе дорог, – произнес Андреа. – Что если ты хочешь быть с человеком, то борись за него. Сражайся. А это я и делаю всю жизнь.
Сумерки были похожи на свернувшуюся зеленую кровь. Лицо Андреа вдруг сделалось расплывчатым, темным и очень близким.
Когда он прикоснулся губами к ее губам, Джемма откликнулась на поцелуй.
*** 
– Да, у Сальцхоффа своя сеть, которая моментально реагирует на все, что происходит. Даже если сам он не принимает в этом участия. Эта журналистка сегодня выступает в прямом эфире, и не успевает она выйти из здания, как дороги уже перекрывают бастующие.
Гилберт угрюмо кивнул. Главы всех драконьих семей, которые собрались у старого Эттинера, выглядели даже не обеспокоенными или озадаченными – испуганными. Примерно такими же, какими они были, когда Северный Ястреб организовал транспортный протест, и люди отказались ездить в автобусах.
Это был не просто бунт людишек, которые слишком много возомнили о себе. Это старый мир качался на волнах и мог в любой момент уйти на глубину и не подняться. Гилберт это чувствовал – как и остальные драконы, которые сейчас сидели в большой гостиной в доме бывшего министра финансов.
– Марнабер. Все города-спутники. Сервский регион. Хольтмер и окрестности. Эта зараза расползается по всей стране. Пока полиция, медики и службы спасения не присоединились, но за этим дело не станет, – Эттиннер говорил относительно спокойно, и это придавало уверенности. – Я никогда не думал, что так скажу о людях, но, друзья, мы не должны впадать в грех самоутешения, чтобы не потерять все. Страну парализует, если мы не примем меры.
Папаша Шелл, который сидел чуть в стороне от остальных, выглядел не испуганным или рассерженным – он был похож на ожившего мертвеца, который пока не понял, что умер. Перед тем, как отправляться в башню старого дракона, Гилберт оценил сводки: вечерний выпуск “Ежедневного зеркала” расхватали прямо с машин-развозчиков прессы, до киосков он так и не дошел. Допечаток было пять. Акции дома Сомерсет должны были упасть, но они росли. Запись прямого эфира Падди Кейвиварна и Джеммы крутили в новостях, и ее несколько раз просмотрело все королевство.
– Несколько дней назад, фро Уинфред, вы говорили, что люди это пыль, из которой поднимаются наши башни, – напомнил он. Старый дракон и бровью не повел.
– Говорил, да. Но только дурак будет упорствовать там, где нужно принимать меры, – парировал он. – Чем больше пыли и грязи, тем гаже из них поднимаются болезни. Грязь надо расчищать, чтобы однажды не задохнуться в ней, – Уинфред сделал паузу и посмотрел на Шелла. – Стивен, если мы все хотим выжить, то ты должен отдать сына.
Какое-то время Шелл молчал – ничего не говорил, смотрел куда-то вперед, сквозь драконов, и о его волнении говорили лишь очертания чешуи, которые проступали на правой щеке.