Разлюби меня, если сможешь (СИ)
Вадим оставался невозмутимым. Приподняв одну бровь, он развернулся к пакету за его спиной, извлёк большое зелёное яблоко, вытер его об джинсы и с хрустом откусил:
— Ошибаешься. Перед тем, как я должен был к тебе приехать, заявился твой папочка и сказал, что ты замуж выходишь, безумно счастлива. Поэтому нет никакой надобности никуда ехать и путаться под ногами.
— Ты же даже не проверил информацию, вот так взял и просто от меня отказался.
— От чего же просто? Мне выписали хороший банковский чек за «моральный ущерб», который я тут же вернул ему в морду.
— Зачем ты так со мной? Дети не отвечают за поступки своих родителей.
— Может и не отвечают, но всё готовы сделать ради своих любимых деток. Особенно, если это единственная дочь.
— Зачем тебе ребёнок? Ты же даже не уверен, что он твой на 100 %!
— Хочешь знать? — я кивнула, — Моя жена не может иметь детей. Последствия аборта в бурной молодости. Её родители не в курсе. Сейчас мы уехали от них на год, а вернёмся уже с долгожданным внуком. Смена климата и всё такое. Ребёнок — наследник большого состояния. Дом в Испании, несколько заводов, денежные счета, машины — это всё будет сразу моим.
— Ненавижу тебя! Хочу забыть каждое воспоминание, хоть отдаленно напоминающее о тебе!
Он извлёк ещё одно яблоко и бросил мне.
— А я хочу помнить каждый момент, связанный с тобой. Я не причиню тебе боль. Поешь.
Двери снова оказались заперты. Не причинит боль? Уже! Растоптал душу, сломал жизнь, оставив жалкое существование! Я не понимаю этого человека. Он считает, что его унизили, лишили любимой, счастья и возможных перспектив в будущем и мстит. И не понимаю себя. Почему продолжаю его оправдывать? Он сошёл с ума! Решился на похищение! На что он рассчитывает? Заберёт сына и отпустит меня? И думает, что я не попытаюсь его вернуть и подарю? Как игрушку? Я подскочила к двери и принялась бить кулаками, сбивая кожу, загоняя занозы, но совсем не чувствуя боли.
— Чудовище! Ты чудовище! Чу-до-ви-ще! Ненавижу тебя! Ненавижу! — я обессиленно опустилась на пол, съехав спиной по двери.
37
Потеряв счёт времени, я измеряла комнатку шагами, по ходу движения разгребая осколки и предметы стопой в сторону. Ранки на руках саднили и покраснели в местах, где засели занозы. Аппетита совершенно нет, а надо бы заставить себя поесть ради малыша. Я устала думать, сидеть, лежать, плакать и переживать. Глаза зацепились за шкаф, наполненный барахлом. И от нечего делать, я принялась исследовать его содержимое, не обращая внимание на пыль и грязь.
Перебрав кучу старой одежды, я аккуратно сложила её на полках. На плечиках висели платья и верхняя одежда, которую не то, что не надевали, но и просто не трогали очень много лет. Внизу лежал кожаный коричневый чемодан с замочками и металлическими уголками, которые стали от времени рассыпаться. Я с трудом вытащила его на свет, слабо рассеивающийся через окно. Замочки проржавели и не хотели открываться. Пришлось попотеть, чтобы услышать заветный щелчок.
В этом кожаном чехле была заперта чья-то жизнь. Альбомы с фотографиями, награды, украшения, картины ручной работы, нотные тетради, сборники рукописных стихов, иконы. Поэтому он такой тяжёлый! Я вытащила из шкафа первую попавшуюся тряпку и протерев иконы, расставила их на комоде. Один за одним я пересматривала альбомы и теперь имела представление о жизни совершенно чужих мне людей.
Под каждой черно-белой фотографией каллиграфическим почерком была написана история снимка, имена, даты, места. Некоторые снимки были написаны на русском, некоторые, если я не ошиблась, на немецком. Интерес накрыл с головой, спасая от одиночества, неизвестности и помогая хоть как-то скоротать минуты, которые тянулись бесконечно долго и складывались в вечность.
Прошло несколько дней. Я спала днём, бодрствовала ночью, а потом наоборот. Чтобы хоть как-то понимать, сколько я здесь нахожусь, я откладывала в угол по одному осколку в момент, когда узкое окошко под потолком становилось совсем чёрным, а значит, что наступала глубокая ночь. Я пересчитала стекляшки — 18. Столько дней я уже в этой комнатке, без дневного света, свежего воздуха и живого общения. Страх пробирал до костей при мысли о том, что через 6 недель мне рожать. В этой дыре, без медицинской помощи, да и вообще без какой-либо помощи. Вадим больше ни разу не пришёл. Только бабка молча приносила продукты и уходя всегда говорила, чтобы я обязательно ела. Значит, не совсем она очерствела, как мне показалось в самом начале.
Пересматривая по сотому кругу альбомы, я пыталась представить, что могло быть написано под фото на немецком, потому что этим языком я не владела. В очередной раз рассматривая фото, я увидела на груди девушки медальон. Это был тот самый, который сейчас висел у меня на шее. Совпадение? Или мы каким-то образом связаны с этой семьей? Вряд ли эта вещица существует в единственном экземпляре. Я извлекла украшение и раскрыла, снова гадая, что же зашифровано в нотах.
Знакомый скрежет в замочной скважине. Бабка прошоркала к комоду и поставила пакет с едой.
— Опять не жрёшь ни хрена! Дитя голодом не мори! Бестолковая! — я как всегда молчала. Потому что мои вопросы всегда игнорировались. Старуха заметила медальон, который я держу в руках и раскрытый альбом на моих коленях. Её взгляд изменился, глаза заблестели, она медленно приблизилась ко мне и провела дрожащими пальцами по раскрытым половинкам. Я не знала, чего от неё ожидать, поэтому просто застыла, наблюдая.
— Я люблю Вас, — прошептала старуха.
— Что? — удивилась я
— Соль-диез — си — фа-диез — ми, — пропела хриплым голосом бабка, трясущимися руками взяла из моей ладони медальон и приложила к губам, закрыв глаза. Я как завороженная смотрела на неё с открытым ртом, ничего не понимая, — Начало ариозо Ленского из оперы Петра Ильича Чайковского «Евгений Онегин», — создавалось впечатление, что она разговаривает сама собой. Слёзы проложили дорожки по её сморщенному лицу в конец меня ошарашив, — Откуда он у тебя?
— Я… мне… он, — не могла я сформулировать ответ, — моей дочери его подарил незнакомец в детском парке. И тут произошло то, чего я даже представить не могла. Старуха сняла с шеи точно такое же украшение.
— Во всём мире только два таких медальона, — тихо продолжила она, — Ручная работа. Никто никому и никогда не признавался так оригинально в любви, как мой Фима, — оказывается, эта старушка могла красиво разговаривать, не употребляя грубые слова и нахальные высказывания. Она зажала в ладонях оба медальона, приложила к груди и застыла, склонив голову.
Значит, черноволосая девушка на фото — это она. У меня не было сомнений, что волосы именно тёмные, а может и вовсе чёрные, потому что на снимке длинные локоны окутали тоненькую фигурку как два вороновых крыла. История любви, и судя по всему, сильной, большой, пронесённой через всю жизнь и до сих пор хранящейся в сердце этой пожилой женщины, заключена в двух маленьких железных футлярчиках с малюсенькими нотками. Мурашки пробежали по телу.
— Почему ты? — сузив глаза она пристально посмотрела на меня, застав врасплох таким вопросом.
— Незнакомец хотел похитить мою дочь, но зачем-то повесил ей на шею эту вещицу, — пожала я плечами, — Может случайно? — риторический вопрос.
Но на этот раз, к моему удивлению, на него ответили, но совсем не так, как я могла ожидать.
38
— Уходи
— Что? — у меня уже начались слуховые галлюцинации
— Уходи. Другого шанса не будет. Вадим приедет сегодня вечером и пробудет с тобой до рождения ребёнка, — внутри всё похолодело
— Я же даже не знаю, где я нахожусь! На улице осень! У меня нет ни денег, ни телефона! Я уже с трудом хожу! — почему-то стало страшно, вот, казалось бы, путь на свободу, но перспектива замёрзнуть насмерть в лесу под ёлкой как-то меня не привлекала.
— Дурная голова! Я тебе шанс даю жизнь спасти, себе и ему! — ткнула она пальцем мне в живот. Немного помедлив достала из кармана свёрток и протянула мне, — здесь деньги, хватит тебе, телефон не отдам, по нему тебя сразу найдут.