Волчий корень

— Нет, — коротко ответил тот и подозвал стоящего без дела Семейку, чтобы помог.
— У второго стола песок есть?
— Нет, — ответили оттуда.
— Стало быть, весь песок у стола, а стол у окна. Писала она, а потом песком чернила сушила. Вот что, — улыбнулся Волков. — Великая княгиня грамотной была?
— Грамотная. — Замятня даже взопрел от натуги: наконец и до него дошло, какой службы ждет от него Кудесник.
— Что же, у вас в доме разве девок грамоте обучают? — сощурился Волков.
— Обучают, не прогневайся.
— Что она могла писать? — От поднятой дознавателями пыли хотелось чихать, и Волков вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая чистый морозный воздух. — Что бы я писал и кому писал, окажись в подобной ситуации? Сродникам? А чем они помогут? Тайно вывезут? Так ведь поймают, потом всех за ослушание на кол. — Он попытался представить себе великую княгиню. Во время пострижения ей было тридцать пять лет, двадцать из которых она прожила с мужем. А потом, если принять версию о том, что Соломонию постригли насильно, ну, влюбился великий князь в другую женщину, возжелал ее, нарушил церковные обеты. Какой смысл писать к такому? О чем писать? О своих чувствах к нему? О том, что жизни без него не мыслит? Так он уже один раз ее чувства принародно растоптал, точно протянутые ему живые цветы. Нешто кто станет предлагать изуродованный букет во второй раз? Тем более великая княгиня, у которой своя гордость имеется. Нет, в ее положении нужно тихо сидеть.
Другое дело, если бы ее несправедливо обвинили и сослали. Тут всякий человек первым делом стремится имя свое обелить, доказав, что стал жертвой напрасных наговоров. Или, как Курбский писал, Иван III совершил не просто измену, изгнав от себя законную жену за то, что та не могла подарить ему наследника, а… — Волков задумался, — что если все было страшнее, — Василий III обвинил в бесплодии не просто Богом данную ему жену, а жену беременную! Двойной грех. Не грех, настоящее кощунство! Неудивительно, что патриарх Иерусалимский Марк предрек ему за такое преступление: «Если женишься вторично, то будешь иметь злое чадо: царство твое наполнится ужасом и печалью, кровь польется рекою, падут главы вельмож, грады запылают». И польются, и падут, и запылают… только срок дай.
Мог ли великий князь настолько сойти с ума от любви к Елене, что изгнал от себя брюхатую супругу?
Нет, в это Волков поверить не мог: двадцать лет ждать наследника, чтобы потом вдруг из-за красивых глаз и обольстительной улыбки отказаться от него. Ни за что! Выходит, если Соломония и была беременна в момент развода, то беременность эта была еще незаметна. Итак, получается, что, уже находясь в монастыре, Соломония постигла, что Бог дарует ей дитя. Первым делом она спешит уведомить об этом супруга. Она писала к мужу о дарованном ей свыше утешении. Отчего же, получив эти письма, он сразу не вызвал ее в столицу? Или, по крайней мере, не приставил своих людей, чтобы изъяли младенца, едва тот появится на свет? Если разобраться, ничего сложного в этом деле нет. Нужна одна толковая баба, которая будет все время находиться при опальной великой княгине, она же примет роды и проследит за тем, чтобы ребенка не подменили. Она же позовет находящихся неподалеку царевых слуг и передаст чадо с рук на руки кормилице, которая и приедет с ребенком на руках в стольный град Москву или в Александровскую слободу.
Отчего же великий князь не сделал так? Может, как раз потому, что не получал писем. Но если принять за данность, что письма были, что Соломония надеялась вернуться вместе с ребенком, она ведь тогда снимала бы с себя обвинение в бесплодии и, возможно, надеялась на то, что муж раскается в своем преступлении и они снова будут вместе. Вряд ли она знала все последние столичные новости и отдавала себе отчет в том, что благословившая великого князя на развод и повторный брак церковь не согласится теперь восстановить ее попранные права. Или как раз понимала, но тогда стремилась лишь к одному: обелить свое имя, доказать государю, что выполнила свою миссию и родила наследника. Что она права, а он нет. Кстати, положение «королевы-матери», как назвали бы Соломонию в Европе, упрочило бы и пошатнувшееся после развенчания положение Сабуровых.
 
Итак, если предположить, что письма были, получается, что они так и не дошли до государя. Потому как, когда к нему обратились жены его придворных, он ведь их выслушал и сразу же послал своих людей в Суздаль. Стал бы он ждать устных донесений, если бы уже имел письменные? Вполне возможно, что, писав к мужу и не получив от него никакого ответа, Соломония обратилась к женщинам, прежде служившим у нее. Были ли грамотними эти женщины? Во всяком случае, у них была возможность найти грамотного человека, который прочитал бы им послание их госпожи.
Получается, письма перехватывали. Кто-то из окружения великой княгини или сама игуменья. Не важно.
Что дал обыск: кучку песка, моток ниток, жемчужинку и семь одинаковых бирюзовых бисеринок. Негусто.
— Хряк, — тихо произнес Волков, и Алешка тут же возник перед ним, стряхивая со скуфейки паутину. — Если бы тебе пришло в голову закопать где-то здесь тело младенца, где бы ты это сделал?
Хряк оглянулся, с сомнением покривил толстые губы, вытер рукавом нос.
— Ну, в цветниках, что под окнами, вишь, ветки из сугроба торчат, точно не стал бы. Во-первых, заметить могут, вон сколько тут домиков, и во всех окна имеются. Кто-нибудь непременно увидит, так что глубоко не зароешь, а неглубоко — так страшись потом, чтобы не разрыли. Вот хоть давешняя малявка, что эти цветики высаживает. Непременно раскопала бы. М-да… в огороде тоже не получится, а в поле она явно не работала, не по чину. Остается кладбище, — лишнюю могилу, конечно, не сделаешь, но ведь всегда можно в уже готовую подложить, как считаешь, старшой?
— Кладбище или усыпальница? — Волков размышлял.
— В усыпальнице тоже — как потом объяснишь, откуда лишнее захоронение объявилось? Вот если там можно в чью-то могилу доложить… а что, если там гробы, в которых только крышку поднять, имея в своем распоряжении несколько здоровых девок: да нешто они не помогут, не поднимут крышку, пока мать своими руками туда опустит тельце дитяти? Опять же, не под печкой зарыть, не в сыром подполе, а положить на грудь праведнику. Это же совсем другое дело.
— Убедил. Всех, кто не занят здесь, ко мне.
Хряк метнулся к келье и вскоре вернулся оттуда с опричниками Осипом, Брагой и Булыгой.
— Опять же, — продолжил он прерванный разговор, — в усыпальнице ничего не нужно рыть, стену там долбить. Хотя стены тут широкие, надежные, видал, подоконник какой, я чревом налег, так носом едва до рамы дотянулся. А ведь это все стена такая широкая. Если выдолбить, вполне можно гробик с маленьким тельцем поставить, а потом…
— У тебя нос больно короток, — усмехнулся Волков.
— Остальные сейчас здесь закончат и к нам присоединятся, — отряхивая пыль с одежды, сообщил Томило. По тому, как тот хлопнул себя по боку, Волков определил, что не на службе побратим предпочитает одежду с карманами, как носят в немецких землях. Удобная эта штука — просторные карманы. Живя с разбойниками, Волков еще мог позволить себе носить европейское платье, а вот когда оказался на царской службе, от подобной роскоши пришлось отказаться. Точнее, с самого начала носил, тогда была жива великая княгиня Анастасия, имевшая влияние на нервного взбалмошного Ивана, по крайней мере всегда могла его успокоить. Хорошее это было время, Волков отогревался сердцем, наблюдая царственную пару — искренно любящих друг друга мужа и жену. Когда царь начинал гневаться и над всей страной сгущались тяжелые тучи, ясное солнышко, светлая царица Настенька тут же оказывалась рядом — и гроза проходила, уступая место хорошей погоде.
Волков не застал их юными, когда шестнадцатилетний Иван выбрал из огромного числа невест крохотную темноволосую девочку на год младше его самого. Шуструю и веселую, словно весенняя птичка. Интересно было бы поглядеть, как эта невеста в первый раз вошла в царские палаты, как оглядывалась, изумляясь окружившей ее красоте и роскоши. Когда Насте исполнилось 13 лет, умер ее батюшка, после чего она жила с матушкой — вдовой боярыней Иулианией, а также старшими братьями и сестрами. Младшая в семье, она, воспитывалась на особый манер, так как, согласно легенде, достаточно было бросить один только взгляд на малышку, как всякий понимал, что девочка эта особенная. Как китайский садовый императорский цветок мудан, случайно выросший в лесу или на поле. Узрев такой, сразу понимаешь: редкость, не чета прочим. У отца Юрия в доме когда-то была китайская шкатулка, на которой был изображен куст этих удивительных цветов. Будучи первый раз представлен царице, он потом частенько думал, что, если судьба снова закинет его в родной замок, непременно истребует подарок для светлой Анастасии, царицы московской.