Отражение: Разбитое зеркало (СИ)

Адан догнал его, схватил за запястье, дернул на себя и впился отчаянным поцелуем в губы.
— Значит, я буду мочь за двоих! — выпалил он.
Растерявшись, Барнс ответил на поцелуй, даже забыв сравнить, хотя был уверен, что это будет первой мыслью. Но нет, он просто несколько секунд наслаждался этим невероятным ощущением прикосновения губ к губам, и только потом оторвался, не зная, что делать дальше. Он не думал дальше, потому что дальше попыток сближения его мысли никогда не заходили, и сейчас он стоял и растерянно смотрел в светло-карие глаза, ища там ответы на невысказанные вопросы.
Он не знал, достаточно ли долгий срок в тридцать четыре года, чтобы попытаться построить новые отношения, он даже не думал, что у него будет такая возможность. Захотелось убежать, словно ему было десять лет и его первый раз поцеловала девочка, но Адан продолжал держать его за руку, и Барнс не дергался, оглушенный происходящим.
— Так люблю тебя, — негромко сказал Франсуа. — Всю жизнь — только тебя, — он положил вторую ладонь Барнсу на грудь.
Барнс никогда не думал, что от слов “люблю тебя” может быть так больно, словно дерануло тупой пилой по живому. Что ответить теперь? Как сказать, что не знаешь, можешь ли вообще любить, потому что уже любил однажды, и любил так, что словами не передать? Как не обидеть отказом, не дать надежду? Если бы он просто нравился, если бы Адан, Франсуа, просто его хотел… Так, без любви, было бы проще хотя бы попытаться провести время вместе, это было бы к вящему взаимному удовольствию. Но Барнс не мог ответить на чувства Франсуа, и не мог позволить себя любить, потому что от этого будет больно обоим.
— Я не могу, — тихо повторил Барнс, аккуратно высвобождая руку из чужой хватки.
— Я смогу за нас двоих, — уверенно сказал Франсуа. — Вот увидишь.
Барнса кто-то словно толкнул, только не физически, а морально, словно пытаясь достучаться, сказать, что он не прав сейчас, что надо хотя бы попытаться, а не запрещать себе снова и снова. И он поддался, хотя только что был уверен, что никогда не сможет и не захочет.
— Хорошо, — внезапно даже для самого себя сказал Барнс. — Давай попробуем.
И, повинуясь этому странному, непонятному порыву, который вымел из головы все мысли, положил ладонь Франсуа на затылок и, притянув, сам коснулся губами его губ, немного неуверенно, он словно проверял, где проходит та грань, за которую он не сможет зайти. Но гром не грянул среди ясного вечернего неба, не разверзлась под ногами земля, да и сам Барнс не умер, с упоением целуя кого-то, кто не Себастьян, только сейчас понимая, как ему не хватало чужого тепла.
Франсуа обнимал его, жадно и нежно целуя. Гладил по плечам и по спине, ерошил волосы на затылке. У него крепко стоял, и Франсуа не собирался этого скрывать.
Поцелуй оказался таким ярким, сладким, что Барнсу показалось, он сейчас позорно осядет на землю от переизбытка ощущений, а чувство того, что тебя хотят, вообще сносило крышу, пробуждая и в нем желание. Барнс зажмурился, стараясь сдержать непрошенные слезы от странного чувства обретения. В какой-то момент ему показалось, что призрак Себастьяна обнял его со спины, коснулся губами волос и истаял, позволяя быть вместе с другим.
Слезы все-таки потекли, но Барнс их проигнорировал, продолжая целовать и сжимать в объятиях человека, с которым хотел попробовать снова стать счастливым.
Франсуа ненадолго отстранился, тряхнул головой, словно прогоняя морок.
— Готов дать тебе прямо тут, на камнях, — сказал он.
— Может, к тебе? — спросил Барнс, не готовый пока вести кого бы то ни было к себе в дом, слишком много там было его внутреннего мира, которым он не готов был пока делиться. — Без смазки как-то не очень.
— Ко мне, — согласился Франсуа.
Он, как и весь «постоянный состав», жил в одном из маленьких, поделенных на две части коттеджей, который Барнс построил для постоянного персонала. Там только и было, что крошечная спальня и гостиная, соединенная с кухней, да ванная.
— Не боишься Габриэля разбудить? — спросил Барнс, который шел за Франсуа, веря и не веря, что он решился. Вот так просто одномоментно, хотя еще пару часов назад, да какой там, еще десять минут назад уверял его, что не может.
  
Но сейчас он не просто мог, он хотел быть не один, хотел почувствовать обнаженное горячее тело под руками, хотел касаться, целовать. Барнс припечатал Франсуа к двери, как только она за ними закрылась, сжал в объятиях, уткнулся в шею носом, вдыхая такой притягательный — такой другой — запах.
— Габриэль спит как убитый, и между нашими спальнями две гостиных, — ответил Франсуа.
Он втащил Барнса в спальню, где не было почти никаких признаков личного — только черное постельное белье в фиолетовых осьминогах и картинка в рамке напротив изголовья.
Увидев картинку, Барнс не просто удивился, он офигел. Он смотрел на фанарт Зимнего Солдата. Нарисованный, может, и не стопроцентно похоже, но хмурый мужик с железной рукой со звездой, нечесаными волосами и в черной, характерной маске-наморднике не мог быть никем другим. Неужели Франсуа был поклонником Солдата? Иначе зачем бы ему арт, судя по всему, нарисованный во времена выхода второго фильма про Капитана Америку, а было это безумно давно, они тогда еще не были знакомы с Себастьяном. Кажется, это был две тысячи четырнадцатый год, больше века назад. Или Солдат снова был популярен? Мысль о Себастьяне кольнула, прошлое навалилось, но не придавило, а просто мягко погладило, напоминая, что оно было, и от этого никуда не денешься, и отступило.
— Что, Зимний снова в моде? — спросил Барнс, теперь понимая тот взгляд Франсуа на его плюшевую куклу.
— А? — удивился Франсуа. — Да нет… — он смущенно почесал в затылке. — Ну, он мне просто снится всегда. С самого детства. И еще всякая херня. Хватает меня за горло железной рукой, а мне не страшно. А почему «Зимний»? Я картинку в интернете нашел, там подписи не было.
А вот это было уже странно, если Франсуа снился Солдат, да еще хватающий его за горло. Единственный, кого Барнс в бытность свою Солдатом хватал за горло, а его не боялись, были его хэндлеры, а с таким намордником он представал только перед Броком Рамлоу, который не просто его не боялся, который нагло лыбился, когда он собирался раздавить ему трахею. Нет, Барнс мотнул головой, такого быть не могло в принципе, чтобы Франсуа видел то, что происходило с Рамлоу, он даже фильмов супергеройских не смотрел, даже знать об этом не мог.
Это было странно, но думать об этом совершенно не хотелось, и Барнс притянул к себе Франсуа, желая продолжить, пока в нем не всколыхнулась какая-нибудь еще муть из прошлого, и он не сбежал, обидев.
— Зимний Солдат, персонаж серии очень старых фильмов про супергероев, — все же пояснил Барнс. — Поищи в сети потом, если интересно.
— Вот уж точно потом! — Франсуа погладил Барнса по груди. — Какие у тебя мышцы охрененные!
Недолго думая, Барнс полностью разделся, привычно раскидывая вещи по комнате, и стал вытряхивать из одежды Франсуа, прижавшись к нему кожа к коже, выдохнул тихо, почти счастливо, от давно забытых ощущений живого, жаркого тела рядом. Как-то исступленно стал гладить по спине, очерчивая пальцами лопатки, линию позвоночника, сжал в ладонях подтянутые ягодицы, прижимаясь грудью к груди, чувствуя бедром возбужденный член, сам потираясь своим стояком.
Он перестал думать, полностью отключил мозги, потому что хотел быть только здесь и сейчас, ведь стоило ему чуть-чуть отвлечься, и в голову полезут совершенно другие, полностью убивающие все желание мысли.
Франсуа скинул футболку, расстегнул штаны и плавно опустился перед Барнсом на колени. Посмотрел на него снизу вверх с совершенно счастливым лицом и принялся сосать толстый твердый член.
Ему явно не хватало практики, но Франсуа все искупал энтузиазмом и старанием.
Прочувствовав горячий плен рта, Барнс чуть не закричал от нахлынувших на него ярких ощущений. Больше тридцати лет воздержания после более чем восьмидесяти лет активной половой жизни — плохая практика. За эти годы Барнс умудрился забыть, как может быть хорошо заниматься сексом. И сейчас вспоминал заново. И понимал, что заново придется учиться делать хорошо партнеру, потому что впервые за кучу лет это не Себастьян, а кто-то другой, но, как оказалось, не менее желанный, хотя бы физически.