Навья кровь (СИ)
— Серёжки себе оставь, это не серебро, мельхиор обычный, — благодушно махнул рукой Олег Дмитриевич и встал из-за стола. Обогнул его и мирно спросил: — Знаешь, что за травка?
Девушка отрицательно помотала головой.
Мужчина кивнул, отвернулся и бросил пакетик на стол. А потом, при развороте назад, залепил падчерице оплеуху.
Силу он придержал, так что получилось не особо больно. В большей степени «воспитательно». Но у Лизы всё равно перехватило дух, а из глаз брызнули слёзы.
— Своих детей я и мылом, и порошком стиральным, и пелёнками обеспечу, если понадобится. Мозгами ты не вышла, чтобы такие решения самостоятельно принимать. Уяснила?
Он вернулся на своё место, достал из верхнего ящика стола носовой платок, протянул Лизе.
— Не смей сырость разводить, утрись.
— Спасибо, — прошептала девушка.
— Значит, так. Предложение Тимура, прямо скажу, в цвет. Не нравилось мне, что ты собачонкой за Грековыми ходишь — никаких перспектив, хотел даже отменить всё и поставить тебя в доярки. Но раз сама по себе — другое дело. Значит, так. Я сейчас переговорю с хостелом, они для тебя будут койку придерживать, чтобы ты не моталась зазря, а то задолбаешься кровь на телепорт сцеживать. Домой жду раз в неделю, ну, или какой там Тимур график выставит. Это вообще не важно. Две трети заработанного будешь отдавать мне, на нужды поселения. Пока. Там посмотрю на твою работоспособность и поведение, может, и уменьшу налог до половины. Со своей частью можешь делать, что хочешь, хоть мыло, хоть верёвку покупай. Слова не скажу, обещаю.
Лиза согласно кивала.
— Как пообвыкнешь, я тебе параллельные задания начну давать. Только это между нами, ты поняла?
Девушка кивнула в очередной раз, да так сильно, что в шее что-то хрустнуло.
— Если больше нечего сказать, иди домой. Когда тебе в город?
— Послезавтра.
— Пойдёшь завтра, с утра, и потребуешь заказ. Нечего прохлаждаться. Мне дармоеды на ферме не нужны.
Лиза торопливо ушла. Можно даже сказать, убежала. А Олег Дмитриевич подёргал себя за ус, потянулся к мышке и зашёл в папку под названием «Петрович».
Он часто записывал свои встречи хорошо замаскированной среди хлама камерой. В основном — с чужаками, клиентами и другими важными людьми. «Своих» писал изредка, по мере необходимости, когда нужно было вывести на чистую воду, например, или понять, кто виновник бытового конфликта. А вот Лизу — всегда, когда она приходила в кабинет, с тех пор, как планы выдать её замуж провалились. Мужчины и парни на вопрос «почему нет» обычно что-то невнятно мямлили и сливались. Лишь однажды ему объяснили, что «у девки взгляд бешеный, аж яйца сжимаются, когда зыркает». Сам Олег ничего такого за падчерицей не замечал ни разу, но решил поглядеть на неё со стороны.
Бешеного взгляда так и не увидел, зато однажды камера записала кое-что странное. Он, по обыкновению, воспитывал девушку, не без рукоприкладства, естественно, а потом вдруг замер, почесал занесённой для удара рукой затылок и отвернулся к окну. Лиза медленно, как кошка, выскользнула за дверь. При этом её фигуру «размазали» помехи.
Олег вообще забыл о той встрече. И вспомнил только в конце недели, когда сортировал записи.
К странности Лизы он отнёсся спокойно — одной больше, одной меньше… Закономерно. Девушка не знала историю своего рождения, а он же знал прекрасно, Юля Петрович перед свадьбой честно всё рассказала. От неё же, от жены, Олег знал, что девчонка понимает любые языки, поэтому и отправил к Тимуру работать — понадеялся, что такая способность в сумме с отличной физической силой поможет в курьерском деле. Умению дурить голову собеседнику и исчезать Олег никак не мог придумать применение, поэтому просто имел в виду. А вот сегодня, после рассказа о том, что главный курьер предлагает девушке работать в одиночку, Олега озарило.
Он не собирался рассказывать Лизе, что знает о её секрете. Но использовать планировал на всю катушку.
* * *В деревне держали кавказских овчарок и самоедов. Олег Дмитриевич тщательно следил за чистотой пород, поэтому любую прибившуюся к деревне дворнягу безжалостно отстреливали. В псарню собак сгоняли пару раз в неделю, на вычёсывание. Рачительный хозяин во всём найдёт выгоду, и ферма Дмитрича славилась на всю торговую сеть собачей шерстью. Вязали в основном для себя, продавали же и обменивали только нитки, в больших клубках. Благодаря рекламным усилиям Олега Дмитриевича люди свято верили в то, что собачья шерсть не только тёплая, но и лечебная, и ценили больше овечьей.
Собак уже развели по будкам и вольерам, так что в псарне царила тишина. Мать собирала летающие по всему помещению клочки белой и сизой шерсти в большие мешки. Поскольку наклоняться мешал большой живот, она ползала на коленях. Тётя Айгуль, пожилая женщина, ей помогала.
— Привет. Ты вернулась? — пропыхтела мама, не прекращая ползать. — А то я стала волноваться.
Лиза подавила вздох жалости.
Мать была относительно молодой, так как родила Лизу в пятнадцать. Но выглядела на все пятьдесят, а то и старше. Худая, с редкими, уже седеющими волосами, с лицом, которое не щадит морозный ветер зимой и палящее солнце летом. Ещё у неё были вечно красные руки с потрескавшейся кожей и в цыпках. Отчим на её фоне вообще казался красавчиком, полным сил и энергии.
Возможно, мама не сдала бы так сильно и быстро, если бы все рождённые ею дети были живы. За семь лет и пять беременностей она успела похоронить троих. На данный момент в живых оставались годовалые мальчики-близнецы и трёхлетняя Наташа.
Старшая дочь предлагала матери обратиться к целителю из Гомельской больницы, но женщина всё никак не могла найти время, чтобы съездить туда. Или боялась.
Лиза молча присоединилась к женщинам. Дело пошло веселее, что и понятно — молодая девушка против старушки и глубоко беременной сто очков вперёд даст.
— Мам, я буду работать на город. Уже точно.
— Замечательно.
— Вот ты молодец, — проговорила тётя Айгуль. — Ни от кого зависеть не будешь.
— Олег Дмитриевич предложил, чтобы я ночевала в Гомеле, но и сюда периодически возвращалась.
— Хорошо. Помоги встать.
Лиза подскочила к матери, протянула руку. Юля, кряхтя, с трудом поднялась.
— Тебя возить кто-то будет?
— Нет. Через телепорт.
Мама взволновалась:
— Что, сначала через наш, потом с товаром? А разве не опасно?
— Ничего опасного. — Троица, уложив мешки в углу помещения, вышла из псарни. — Пока заказ получу, пока то да сё, вот тебе и положенный час отката. Не волнуйся, всё будет хорошо.
Тётя Айгуль подпёрла дверь палкой — в поселении замками пользовались только во время присутствия всевозможных чужаков, и добавила:
— И правда, Юля, не волнуйся. Не успеешь оглянуться, как твоя девочка в жизни получше всех нас устроится.
Старушка попрощалась и пошла в общий дом — большую хату, в которой жили бессемейные работники. Лиза с матерью направились к своей избе. Девушка не отпускала руку Юлии, потому что было темно, а кое-где снег укатался и стал скользким. Ещё не хватало беременной упасть.
— Всё-таки, мне кажется, лучше бы ты мужа нашла, — бормотала Юля по дороге. — Или здесь к чему-нибудь приспособилась. Опасную дорогу выбрала, дочка.
«Зато интересную. Хуже нет батрачить на отчима».
— У нас стабильно, спокойно, безопасно. Ты не видела, как люди живут. Такое, бывает, что и в кошмарном сне не увидишь.
— Вот я и похожу, погляжу, как живут.
Юля остановилась, помассировала свободной рукой поясницу. Помогло вряд ли — нужного эффекта помешал добиться толстый пуховик.
— Ну, походи. Только будь аккуратней, и не верь никому. Хочешь, я тебе погадаю? — предложила Юля, снова двинувшись по дороге.
— Нет, мам. Не надо. Да и ты же сама всегда говорила — родным гадать сложно, потому что переживаешь, если плохая карта выпадает. Ты лучше скажи — «О сверхъестественных существах» Бондаренко дочитала? А то я завтра бы забежала в библиотеку, вернула.