Прощание

– А ну за борт.
– Нет-нет-нет, – взмолился Проказа.
На кулаки ему было плевать, но высота пугала до ужаса.
Марсовой стал неистово брыкаться, пытаясь высвободиться из ремня и царапая живот о торчащие осколки. Он видел мостовую, тремя этажами ниже, и поднявших на него глаза зевак, которые пошли за королем из любопытства. Он разобьется посреди улицы. Но если выдаст, будет хуже. Намного хуже. Каждый раз, когда кто-то из сторонников Жакара оступался, его наказание служило для остальных примером. Повидав таких примеров, он знал, что лучше молчать. Голова еще кружилась от спиртного, и ему казалось, что мостовая то приближается, то отходит назад.
– Давай, Проказа, соображай быстрее, мое терпение скоро лопнет.
– Я… не могу.
– Говори, как ты с ним общаешься, раз не можешь произнести имя моего брата.
– Самого его не увидеть.
– Кто посредник?
Неожиданно Проказа разрыдался. Ему стало страшно. Как никогда еще не было, за всю жизнь. Грудь сдавило, стало трудно дышать, тупая боль отдавалась в руке, затмевая остальную. Все сузилось перед глазами, мостовая пропала, он закашлялся.
Сбитый с толку Тибо занес его назад в комнату и уронил на пол. Проказа обеими руками стал давить на сердце, жадно хватая воздух. Наконец он узнал, каково это – сердечный приступ. Узнал, как чувствовал себя его отец, умерший так же, в его же возрасте, после такой же невзрачной жизни. Ему всегда было любопытно. Что ж, вот и его черед. Здесь, на грязном полу, среди разбросанных костей, перед другими игроками, которые презирают его так же, как он – их. Сколько еще минут? Секунд? Он впился испуганным взглядом в глаза короля.
– Из самых приближенных, – прошептал он и потерял сознание.
– Вот паршивец! – воскликнул кто-то из игроков.
Тибо потрогал Проказу носком ботинка и понял, что тот не дышит. Он присел рядом, чтобы осмотреть его.
– Сердце прихватило, – объяснил кто-то, – с ним такое не впервой.
– Ага, особенно когда проигрывает! – хохотнул другой.
– Симон, беги за врачом, – приказал Тибо.
– Которым, сир?
– Корбьером, ясное дело!
– Думаете, он успеет, сир?
– Если будешь дальше препираться, то нет! – прикрикнул Тибо.
Симон миновал лестницу, прыгая через несколько ступеней и прижимая патрульных к стене.
Минуты шли в странной тишине. Игроки замерли изваяниями по темным углам, патрульные толпились на пороге. Кандида, хозяйка игорного дома, бежала с узелком к причалу, а король сидел, склонившись над марсовым, которого некогда нанял по ошибке, и теперь по еще более страшной ошибке уничтожил. Прошла, как ему показалось, целая жизнь, прежде чем он решился проверить пульс.
Пульса не было. Тибо отер лоб, оставив на нем пять красных полос. Он завернул тело в свой королевский плащ, поднял его, как ребенка, и вышел на лестницу, ни на кого не глядя. Тибо проследовал со своей скорбной ношей до самого морга, серого строения в конце поселка, у распотрошенного холма, и патрульные с доброй половиной портовых жителей шли за ним. Там он передал тело служителям, пообещав оплатить похороны, но даже уходя с опустевшими руками, чувствовал вес своей ноши.
Пугающе медленно король двинулся по крутому берегу к дворцу, с расчерченным кровью лбом, в испачканной одежде, чувствуя, как ноют от слишком сильных ударов костяшки. Что-то внутри него сдвинулось с оси, как телескоп Лемуана. Глаза уже никогда не будут смотреть как раньше, и лицо никогда не станет прежним. Все округлое сменилось в нем на углы. И в глазах цвета льдин не вспыхнет больше озорной искры.
Тибо не замечал спускавшихся ему навстречу. Он увидел лишь Эму, которую Симон счел нужным предупредить. Силуэт ее четко выделялся против резкого солнца, ветер распахивал синюю накидку. Тибо надеялся, что она не станет его судить, что постарается понять, поможет нащупать твердую почву. Дойдя до Эмы, он вцепился в нее, как в долгожданный и единственный берег. Они искрились вечностью, кристальной и безупречной, несмотря на окровавленные пальцы.
Тибо долго оттирал их ядровым мылом, но ничто не смоет с него смерти Проказы. Он, словно боясь сам себя, упрашивал Эму с Гийомом больше не оставлять его одного. Они стали сменять друг друга. Гийом боялся что-либо говорить. Краем глаза он оглядывал своего друга, вспоминая о волках, о том, как окружают они жертву и изводят, выматывают ее и только тогда нападают. Окружен, измотан, изведен – таков был Тибо, и десятки очевидцев теперь это знали. Гийом предчувствовал, что где-то в темном углу уже затаился готовый к прыжку зверь.
 
– Тибо… не выходи больше из дворца, – посоветовал он наконец, – оставайся здесь, пока все не образуется. Прямо здесь, в кабинете, прошу тебя. И решено: свадьбу я переношу.
Тибо грохнул кулаком по письменному столу.
– ТЫ ЖЕНИШЬСЯ, ЛЕБЕЛЬ, ИЛИ Я ТЕБЯ УВОЛЮ! ЯСНО? СТАРЫЙ ХОЛОСТЯК МНЕ НЕ НУЖЕН!
Гийом скрестил руки и весь напрягся. Чтобы вновь открыть рот, ему пришлось собрать всю свою решимость, однако заговорил он спокойно:
– Тибо, ты меня беспокоишь. Открой окно. Глотни свежего воздуха.
К его удивлению, король послушался, тихий как ягненок. Но, обернувшись, впился в него глазами-льдинами.
– Тому, что я сделал сегодня утром, нет оправдания, – проговорил он глухо. – Проказа на свою беду оказался первым виновным, до кого я смог добраться. Я потерял голову.
И после тягостного молчания добавил:
– Мне нужно схватить руками что-то настоящее, понимаешь, Гийом?
Гийом молчал.
– Понимаешь?
– Нет.
– Все, что я могу, я делаю. Вооружить стражу, платить патрульным, строить дозорные вышки, засыпа́ть туннели, снимать пробы с каждой тарелки… Но что бы я ни делал, действительность ускользает от меня, как и то, что в ней невозможно. Потому что всегда есть другое, Гийом. Есть то, что вечно от меня ускользает.
Последние слова он произнес почти с одержимостью.
– Что, например? – спросил Гийом, ожидая услышать какую-то мелочь.
Тибо закрыл окно. Он не хотел, чтобы его слышали. Даже не был уверен, хочет ли говорить. В любом случае он плохо подбирал слова, хотя они носились у него в голове. То, что случилось утром, выбило его из колеи. Во-первых, это очевидно показывало, что он может слететь с катушек. Во-вторых, в смерти Проказы ему виделась неизбежность собственной гибели и гибели всего королевства. Он подошел к той тонкой, но глубокой, тщательно скрытой черте, за которой каждый из нас уже знает, что часы его сочтены, и дальше живет с каждым днем по чуть-чуть умирая. Ему ясно, почти осязаемо представлялись все те мучения, которые ждут его народ, будь ему суждено умереть сейчас. К ним примешивались все преступления, оставленные без возмездия, все преступники, которых не найти, и все те странности, которые сыпались на него отовсюду. Если он будет дальше молчать об этих загадках, то скоро взорвется. Он невольно стал их перечислять:
– Волки, равноденствие, лес. Меч. Силы Сидры, устроенное ею землетрясение. Мы делаем вид, будто все в порядке вещей, и все же, Гийом, это не поддается объяснению. Остров заколдован, черт возьми… Да еще…
Тибо растерянно замолчал, затем прошептал:
– Проводник, Гийом. Я видел его лицо.
– Когда?
– Наутро после равноденствия.
– И?
– Это не человек.
– Брось, Тибо. Кто же еще, по-твоему?
– Это мутант. Он… лис. Может, песец. Лис с каплей человеческого. Человек, в котором больше лисьего.
– Тебе наверняка показалось, Тибо. Сам подумай, в каком ты был тогда состоянии…
Тибо уперся руками в письменный стол и произнес с расстановкой:
– Я не ошибся, Гийом. Я видел собственными глазами.
Он стиснул зубы и на миг поднял глаза к облупившейся фреске.
– Теперь ты понимаешь меня? Подлинная действительность – как только она появляется, мне нужно хватать ее руками, а если надо, и кулаки пускать в ход.
Он показал ободранные костяшки.
– Взгляни, капитан. Это все, что у меня есть.
На этот раз Гийом не мог помочь советом. Он с беспокойством разглядывал короля, у которого собственное правление ускользало из рук, прямого человека, который начинает опасно сгибаться.