Потанцуй со мной

Все отложенные средства, а также деньги, полученные по страховке, он потратил, чтобы выкупить эту землю, когда-то принадлежащую отцу. Дилан ожидал, что возвращение блудного сына, вернувшего семье сто акров прекрасного сада, не пройдет незамеченным; он верил, что его брат и золовка будут рады видеть его. Но все сложилось не так, как он надеялся. Хозяйство брата (подарок старика, когда тот еще был жив) примыкало к его собственному, но родственники редко появлялись в его владениях. Дилан стремился воплотить в жизнь мечты отца, и брат с женой не препятствовали ему, но и не пытались помочь.
Они регулярно приглашали Дилана на праздничные обеды, в школу к их дочери на просмотр школьных спектаклей и постановок. Это, в свою очередь, оказалось сложным для Дилана: Хлоэ была ровесницей Изабелл. И каждая пьеса, каждый концерт, каждая забава девочки, напоминали ему о любимой дочери. У них с Хлоэ возникла особая связь — она зиждилась на схожести ее и Изабелл. Но иногда Дилану было слишком тяжело видеть малышку, и он понемногу отдалялся от родственников. Брат и золовка всё замечали, но никак не реагировали.
Снова прозвучал гудок поезда.
Дилан прислонился к стволу старого дерева, он слушал. Он, как наяву, видел свою жену и дочь, сидящих в уютном купе вагона, читающих книги или, быть может, играющих в карты. Любила бы Изабелл сейчас карты? Она очень их любила в одиннадцать лет, в год своей смерти.
Вернувшись к работе, Дилан сначала осмотрел крону дерева, затем установил стремянку, с трудом залез на нее и принялся обрезать ветви так, чтобы солнечный свет попадал и на нижние листья и плоды.
Поздний март считался самым подходящим временем года для первого подпиливания деревьев. Это был своеобразный «период покоя», когда уже отступили зимние холода, но еще не пришло настоящее тепло весны. Время обрезать кроны, спиливать все мертвые и больные деревья, сжигать высохшие яблоки, и так насколько хватит сил. Дилан часто работал от зари до заката, а иногда продолжал трудиться даже в темноте, при полной луне, пытаясь вернуть саду его былое великолепие.
Период покоя. Когда все спит. Иногда спит лишь до прихода весны, набираясь жизненных сил, иногда много дольше.
Балансируя на стремянке, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в ноге, перемежающуюся с онемением, Дилан потянулся за пилой для подрезания ветвей. Он вспомнил те времена, когда еще мальчишкой бывал здесь вместе с отцом, возможно, у этого самого дерева.
«Следуй правилу третей, — наставлял его отец. — Убирай примерно треть веток каждые три года. Им понадобится больше одного года, чтобы вырасти заново». Мальчик так любил эти неспешные поучения отца, постоянно потягивающего крепкий сидр из большой кружки.
От своего отца Дилан узнал и то, что ветви нужно подрезать именно в период покоя.
Гудок поезда отвлек Дилана от мыслей о работе, отвлек от этого мартовского дня, отмеченного первыми признаками приближающейся весны. Теперь звук был далеким, поезд, должно быть, уже тормозил около станции Твин Риверз. Он подумал о том, кто садится на него, кто сходит. Возможно, прямо сейчас где-то воссоединяются какие-нибудь семьи.
Какие-нибудь семьи. Счастливые. Другим не так повезло.
Период покоя.
Джейн Портер прижала лоб к стеклу вагонного окна. Она вглядывалась в знакомый пейзаж. Она знала эти покатые холмы и открытые равнины так же, как знала свое дыхание. Появилось слишком много новых домов, слишком много срубленных деревьев, но она смотрела сквозь них на бескрайние просторы, на яблоневые сады, искривленные старые деревья с робко розовеющими ветками.
Покидая Нью-Йорк, она чувствовала себя странно. Ей не нравилось летать, так что она решила добраться на метро до станции Пенн, а затем сеть в поезд и отправиться вдоль береговой линии Коннектикута до центрального Род-Айленда. Какая-то ее часть надеялась, что она просто съездит домой, поможет Сильви сдать мать в дом престарелых и уедет, уедет как можно быстрее. Эта часть ее надеялась, что она просто сделает дело и вернется в Нью-Йорк.
 
Другая ее часть — та, что повесила на двери пекарни табличку «ушла на рыбалку», помогла подыскать ассистентке новую работу и оставила сообщение постоянным клиентам с адресом ее конкурента, — знала, что это невозможно.
Разве мудрецы не утверждают: нельзя два раза войти в одну и ту же реку? Джейн выросла в деревне, тогда Твин Риверз был еще деревней, прежде чем появились все эти новые дома и аллеи, и она не раз наблюдала, как птицы строят гнезда. Она лазила по деревьям, чтобы сосчитать яйца, и смотрела, как птенцы вылупляются, растут, а затем улетают.
«Почему они не возвращаются?» — плача, спрашивала она у матери, когда три птенца дрозда, вылупившиеся в мае, исчезли в июне.
«Таков порядок в мире, — ответила мама, обнимая ее. — Маленькие птенцы постепенно учатся летать, потом они улетают, чтобы свить собственные гнезда и отложить собственные яйца. Как и человеческие дети — ты еще увидишь».
«Я никогда не уеду», — пообещала Джейн в тот день.
«Ты уедешь, — сказала мать, — так предназначено».
Джейн упрямо потрясла головой, не прислушиваясь, как обычно, к словам матери.
— Остановка Твин Риверз, — объявил кондуктор: — Пассажиры, пройдите в конец вагона. Будьте осторожны при выходе из поезда, и спасибо, что вы воспользовались услугами Атмарка.
Джейн встала и сняла с полки свою сумку. Затем, осторожно, она достала большую коробку с тортом. С трудом разогнувшись после долгой поездки, она закинула рюкзак на плечо и прошла в конец вагона. Когда кондуктор предложил ей свою помощь, она лишь встряхнула головой. Для этого она была слишком самостоятельна; пусть он поможет другим, кто действительно нуждается в помощи.
На выходе Джейн прикрыла глаза ладонью от яркого света и оглядела платформу. На ней было совсем немного встречающих, и она сразу увидела Сильви. Ее сердце сжалось. Маленькая сестричка.
Джейн не видела Сильви уже два года, и та совсем не изменилась: светящаяся блондинка, красивая, как кинозвезда. Но Сильви, естественно, об этом не догадывалась и одевалась, как во времена Великой депрессии: длинные цветастые платья и шерстяные кофты.
Сильви бросилась к ступеням поезда. Джейн уронила рюкзак и осторожно опустила коробку с тортом, затем крепко обняла сестру. Волосы Сильви пахли апельсинами. Она покраснела, и ее щеки были мокрыми. Как и у Джейн. Они обе незаметно вытерли слезы о плечи друг друга, затем подняли друг на друга уже сухие глаза.
— Твой поезд опоздал, — сказала Сильви, хотя это и не прозвучало как обвинение, просто для поддержания разговора.
— Я знаю. Прости.
— Хорошо доехала?
— Да, спасибо.
— Что это за наряд? — спросила Сильви, улыбаясь и дергая Джейн за черный кожаный рукав.
— Ты про пиджак?
— Хочешь выглядеть как ребенок? Или, наоборот, пытаешься казаться непробиваемой? — спросила Сильви, улыбаясь, чтобы смягчить свои слова. Это была традиция семьи Портеров.
Джейн улыбнулась ей в ответ, удерживая колкость: «А ты стремишься выглядеть, как Ребекка с фермы Саннибрук, вплоть до сорока?» Вместо этого она подняла сумку и коробку, Сильви не пошевелилась, чтобы помочь. По дороге к стоянке Джейн спросила:
— Как там мама?
Улыбка Сильви испарилась.
— Не очень хорошо, — ответила она. — Она упала и чуть не сломала себе ногу. С ее диабетом риск подхватить инфекцию всегда повышен. К тому же доктор, который ее осматривал, подробно описал все полученные раны.
— Вдруг он доложит на тебя в полицию?
— Это не смешно, Джейн!
— Я знаю, прости, — быстро сказала Джейн, но щеки и губы Сильви остались плотно сжатыми. — Я знаю, ты заботишься о ней.
— Я бросила свою карьеру ради этого.
Джейн кивнула. «Без комментариев», — подумала она. Вместо этого она сказала:
— Я просто пошутила. Это было глупо. Давай не будем ссориться.
— Мы еще даже не в машине, — отметила Сильви, — это начинается в ту же минуту, как ты попадаешь домой.