Методотдел

Иногда во Дворце мы устраивали общие дела для всех детей, независимо от того, в какой студии они занимались. И тогда все они делались немного актерами, писателями, художниками, экологами, инженерами-изобретателями или краеведами. Чтобы конкуренция была честной, «профильные» дети обычно выступали организаторами события или представляли показательное выступление, которое шло вне конкурса.
Я умышленно использовал слово «дело», а не «мероприятие». В первую же неделю моей работы в методотделе Агарев вежливо, но вместе с тем как-то надменно, в своем стиле, сделал мне замечание или одолжение: «Вместо „мероприятия“ здесь принято говорить „дело“».
В качестве объяснения было сказано, что «мероприятие» дискредитировало себя формализмом — «мы же, и так исторически сложилось, ничего не делаем для галочки». Я согласился с этим и очень быстро привык использовать «деловой» подход.
Помню, как-то во Дворце проходил театрализованный квест, приуроченный к Всемирному дню театра. На всех этажах и в прилегающем парке расположились площадки, где дети разыгрывали маленькие эпизоды из классиков литературы. Где еще увидишь таких торжественно фехтующих дона Гуана и дона Карлоса и столь самозабвенно поющую дону Анну? Столько искренности, что даже неловко, будто читаешь личный дневник. Я ловил себя на мысли, что детское творчество всегда исповедально, а потому к нему нужна особая подготовка, своя гигиена. Нельзя с грязными руками в зрительный зал.
У нас были золотые дети. Они со всей серьезностью относились к делу, добросовестно примеряя на себя все новые роли и задачи. Подавляющее большинство с радостью принимали вызов, даже если на выходе получалось не очень здорово. Мне нравилось это качество — желание пробовать снова и снова, и это не был сизифов труд, поскольку, если камень и скатывался вниз с вершины горы, то опыт — он оставался навсегда. И даже если забывался текст, если в презентации вдруг обнаруживалась ошибка, если голос не попадал в ноту, дети все равно были счастливы происходящим моментом.
По моей инициативе раз в месяц мы проводили во Дворце открытые встречи по аналогии со знаменитой TED-конференцией. Формат был выбран, конечно, крайне амбициозный, и хотя я понимал, что нас ожидают проблемы с лекторами, но все же решил попробовать. Идея пришлась по вкусу директору. Он обещал сам выступить на одной из встреч и настоятельно рекомендовал всем сотрудникам принять участие в этом проекте. Совершенно предсказуемо коллеги не поблагодарили меня за такую возможность, а по-хорошему должны были это сделать, ведь подобные выступления замечательно тонизируют.
Согласно нашей задумке, темы лекций должны были предлагать сами дети. Именно от них должен был идти запрос на повестку встреч, иначе не имело смысла и затевать все это. По моей просьбе Рита составила опросник, который каждый педагог раздал детям на своих занятиях. В результате мы получили внушительную копилку предложений с запасом на пару лет из расчета один месяц — одна лекция. Я рассортировал вопросы по группам и в обозначении тем постарался минимально вмешиваться в детские формулировки. После того как был составлен календарь выступлений, Ванда потребовала документ к себе и «слегка» переделала его на свой манер. Понимая, что это интересный проект, она посчитала своим долгом оказаться причастной к его организации. Нет, темы и даты она не трогала, но зато расставила лекторов в расписании согласно своему разумению.
Мне выпало вещать во вторую встречу, вслед за директором, по теме: «Что нужно делать, чтобы стать везучим?» Так и вижу, как Капралова радостно потирала руки, вписывая мою фамилию напротив этого вопроса.
Еще сортируя детские предложения, я сразу обратил внимание на парадоксальность предложенной темы. Естественно, она была совершенно неумышленной, следствием детской наивности и прямоты одновременно. Скорее всего, это написал какой-то отчаявшийся подросток, у которого все не ладилось в жизни, а если не ладилось у него, то подобным вопросом могли быть озадачены и другие его сверстники. Я посчитал важным оставить эту тему и теперь убедился, что бумеранг вселенской справедливости, описав круг, вернулся в свое исходное положение. Ну что ж, так мне и надо.
 
Приступив к подготовке, я задался вопросом: «А как, собственно, у меня с этим?» Ведь было бы крайне глупо, если бы мастер-класс по везению проводил полный неудачник, а я не собирался врать. Подготовка заставила меня погрузиться в рефлексию, из которой я вынес много горечи на этот счет, хотя в целом картина вырисовывалась вполне достойная. Даже там, где фортуна, казалось, отворачивалась от меня, я понимал, что это лишь поверхностное суждение. На самом же деле в таких случаях судьба преподносила мне самый настоящий дорогой подарок, но настолько неожиданный, что я часто принимал его за нечто прямо противоположное.
Одним из таких подарков был методотдел. Да, бесспорно, очень непростой подарок, который может и навредить, если в нем хорошенько не разобраться. Но он был абсолютно для меня, будто специально выписанное лекарственное средство, правда, без инструкции по применению, или как специально сшитый костюм, только без ярлыка с информацией по уходу за ним. И ведь все остальное в жизни было тоже для меня в самое яблочко. Всегда.
Своей лекцией я хотел сказать о мировой заботе, о том, что для каждого «все всегда в самое яблочко». Как же трудно здесь не впасть в пафосную банальность, не оказаться пошлым, не опротиветь себе самому, в конце концов!
За всем этим стояло нечто сложное, состоящее из понимания бытия как заботы в духе немецкого философа Хайдеггера и тезиса «бытие заботится о каждом» индийского мистика Ошо. Но, разумеется, я ничего такого не сказал. А сказал я лишь то, что человек должен правильно позаботиться о себе: стремиться по жизни делать то, что ему нравиться, заниматься тем, что приносит творческое удовольствие, что он ничего не должен бояться при этом и не должен себе изменять. Это и будет означать стать везучим.
После выступления меня окружили подростки.
— Я всегда серьезно занималась тем, чем мне нравится, — писала рассказы, но почему-то это не сделало меня везучей. Никогда мои работы не отбирались как лучшие. Я не выиграла ни одного конкурса, даже в призеры не попадала. В школе за сочинения у меня больше четверок, чем пятерок, — всегда чего-то там не хватает, по словам учительницы. Что не так со мной? — немного с напором и даже где-то агрессивно спрашивала курносая старшеклассница.
— А как понять, что тебе по-настоящему нравится, а что просто прикольно? Как отделить одно от другого? — интересовался пухляш с сиплым голосом.
— А вот если та забота обо мне, какая есть у моих родителей, совсем не бьется с тем, какой заботы я хочу для себя сам, что мне делать? Я хочу поступать в педагогический, а отец считает это глупостью, занятием для девчонок, — делился со мной высокий симпатичный юноша.
— Как вы думаете, есть ли в жизни какие-то абсолютные смыслы? — задавался вопросом другой очень умный паренек.
И дети, и вопросы были очень разными. Взбудораженные моим призывом, дети смело открывали передо мной то, что не давало им покоя. И каждый с надеждой заглядывал в мои глаза, внимательно вслушивался в ответы. Я поначалу, немного растерявшийся от такого доверия, хотел свернуть эту стихийную «пресс-конференцию», но затем, взяв себя в руки, решил, что ни в коем случае не уйду, пока не отвечу на последний вопрос.
У нас состоялся взрослый разговор, потому что ребята были очень серьезными. Наверное, поэтому я рассказал им про Камю и про машинальное существование, и про скуку, и про жизнь как главную ценность в мире абсурда. И на вопрос: «Что почитать?» — я отвечал: «Посторонний», хотя потом подумал, что, конечно, им рано и как бы не вышло неприятностей. Ну да ладно, значит, так надо, значит, этим уже можно.
По большому счету, в моей речи и последующих ответах на вопросы сосредоточилась вся нужность моей работы здесь. Весь ее смысл уместился в этом теплом вечере на летней эстраде нашего парка. Только из-за этого часа, возможно, я и приехал сюда. Все остальное можно было бы с легкостью отсечь.