Волчий Рубин (СИ)
— Ключ, — Гаэтано протянул руку.
— Э-э-э… От какой камеры? — после паузы спросил стражник. Он участливо смотрел на священника, которому явно было нехорошо. Тёмные тени легли под глазами после бессонной ночи, в зрачках плясали странные огоньки.
— Ведьма, что сегодня была в суде.
— Красивая девочка, святой отец, — понимающе ухмыльнулся стражник.
Инквизитор, не утруждая себя словами, наотмашь ударил солдата по лицу, разбив тому губы в кровь.
Лязг ключа в замке раздался уже в преддверии рассвета. У Бьянки в голове заметались панические мысли: «Почему так рано? Ведь допрос назначили на полдень! Не хочу! Нет!» А потом ей показалось, что вновь вернулся давешний сон — на пороге стояла фигура мужчины в тёмном одеянии инквизитора. Ведьма тихо, почти беззвучно вскрикнула, сама не поняв, чего больше было в этом возгласе — удивления, страха или… радости.
Лунный свет на долю мига ослепил Гаэтано после тьмы коридора. Девичий силуэт замер в узком луче, падающем из окошка. Лицо ведьмы скрывается в тени. Инквизитор нерешительно шагнул в камеру, медленно прикрыл за собой тяжёлую дверь. «Зачем я сюда пришёл?» — мелькнула запоздалая мысль.
Молчание длилось, казалось, что слышно позвякиванье пылинок, кружащихся в лунном сиянии. Гаэтано не видел глаз заключённой, но почему-то был уверен, что она так же неотрывно смотрит на него.
— Ну, что ждёшь? Делай то, зачем пришёл! — Бьянка шагнула вперёд, стремясь разбить невыносимую тишину, развеять нереальную неподвижность воздуха. Она остановилась в полушаге от священника. Хотя инквизитор был почти на голову выше девушки, ведьма умудрилась взглянуть свысока, с таким обжигающим презрением, что любой мужчина, оказавшийся на его месте, тут же бы отступил.
Инквизитор не двинулся с места. Бьянка тоже замерла, наткнувшись на его взгляд — не похотливый, как она ожидала, а измученный.
Теперь он видел её глаза — изумрудная зелень потемнела от гнева и отчаяния. Она не была беззащитной, ранимой, неправедно оклеветанной жертвой. Нет, сомнения, зародившиеся было в душе Гаэтано, не могли существовать под взглядом этих дьявольских глаз. Ведьма.
— Я пришёл для того, чтобы в последний раз предложить тебе покаяться и подписать признание. Пока к тебе ещё не применена пытка. — Голос святого отца звучал хрипло, с надрывом.
Молчание.
— Подпиши! — он протянул бумагу и перо.
Рука инквизитора чуть заметно дрожит. Пылинки звенят в лунном свете.
— Пожалуйста…
Последнее слово скорее похоже на беззвучный вздох.
Бьянка осторожно протянула руку, чтобы взять лист. Её пальцы слегка коснулись кисти священника, испуганно отдёрнулись. Бумага с протоколом обвинения опавшим листом спланировала на пол. Девушка отшатнулась, вырвавшись из наваждения, вызванного последним словом инквизитора.
Пламя бушевало в очаге, дышало опаляющей яростью на Бьянку, хотя она находилась на другой стороне комнаты. Стражники подтолкнули девушку, заставив сделать ещё несколько шагов. В пыточной было душно и темно, ведьма не сразу заметила остальных присутствующих. В самом дальнем уголке склонился над бумагами близорукий секретарь, грузный пожилой палач скользнул по заключённой пустым безразличным взглядом. Фигура отца Гаэтано выступила откуда-то справа, голос инквизитора был мягок и почти ласков, но сквозь внешнее спокойствие сочилась боль, словно он жевал стекло:
— Бьянка из Рима, по приговору суда ты сегодня подвергнешься допросу под пыткой. Но прежде, чем начать, я хочу представить тебе ещё один шанс спастись от мучений. Подпиши признание, и тебе не придётся проходить через этот ужас.
Ведьма ощутила, что близка к обмороку. Если бы не крепкие руки охранника, подхватившие её, девушка не удержалась бы на ногах. Она, как сквозь туман, видела протянутый лист со сбившимися в тесную толпу словами. Масляная плёнка страха в душе Бьянки внезапно забурлила, изгоняя прочие эмоции, оставляя только животное желание жить. Жить во что бы то ни стало. Её дрожащая рука взяла перо, окунула в чернильницу, на миг замерла. На кончике пера набухла большая чёрная капля, упала на столешницу, оставив уродливую разлапистую кляксу. В очертаниях пятна оскалила клыки волчья морда. И тут же в глаза Бьянки бросились слова, под которыми она собиралась поставить свою подпись: «Поклонялась Сатане… призывала демонов… оскорбляла Бога и Святую Церковь… творила чёрную волшбу… наводила порчу… губила невинных людей…»
Перо, отброшенное вновь обретшей силу рукой, закатилось в ложбинку между камнями пола. Колдунья вскинула глаза на инквизитора:
— Я никому не причиняла зла.
Лицо отца Гаэтано исказилось, как будто это его вздёргивали на дыбу, он резко обернулся к палачу и сухо произнёс:
— У вас всё готово?
Тот кивнул.
— Раздеть её. Привязать, — слова падали мелкими камешками, готовые вызвать за собой лавину крика.
Весь существующий мир, казалось, сжался до очагов боли, располагавшихся в плечах, локтях и запястьях. Верёвка, связывающая руки девушки, виток за витком наматывалась на блок, выворачивая суставы. Сквозь завесу слёз Бьянка с трудом различала бледное пятно лика инквизитора. Губы священника шевелились, но ведьма ничего не слышала. Взгляд заволокло туманной пеленой.
И вот уже исчез пыточный застенок — вокруг сгустился вековой лес, вместо дыма факелов запахло лежалой хвоей. А это пятно вовсе не лицо, а полная луна, подмигивающая и зовущая в праздничный хоровод. Переливчатый вой десятков волков окончательно заглушил вопросы следователя. Звери радовались жизни и свободе, щедро делясь с Бьянкой своей первобытной неисчерпаемой мощью, наполняя её мышцы бешеной силой рвущегося к добыче хищника. Оскаленная в вое морда вожака стаи на фоне жёлтого круга луны застыла, как профиль на монете.
— Отложим до завтра, — тяжело вздохнул инквизитор. — Сейчас бесполезно.
Бесчувственное тело ведьмы подхватил на руки стражник, но Гаэтано вдруг остановил его повелительным жестом.
— Я сам. — И было в выражении его глаз что-то такое, что ни один из присутствующих не посмел возразить или задать логичный вопрос: почему главный следователь решил марать руки об еретичку?
-, — церковная латынь ножом разрезала видение, разбивая на осколки лунный диск, заглушая песнь серых хищников.
Бьянка с трудом разлепила веки. Тонкие пальцы скользили перед самым её лицом, почти поглаживая крестным знамением кожу ведьмы. Ведьма, тихо вскрикнув, попыталась заслониться, но священник крепко держал её за запястья. Тяжёлые стены вновь сомкнулись вокруг, и свобода, привидевшаяся в грёзах, оказалась такой недостижимой, что рыдания мучительной судорогой скрутили горло. Молитва звучала, и Бьянка почувствовала, как от бессилия по щекам потекли слёзы.
— Amen.
Теперь в тишине камеры были слышны только всхлипы девушки. Инквизитор разжал пальцы, и Бьянка закрыла лицо ладонями. Несколько минут юная колдунья плакала навзрыд. Когда же слёзы иссякли — заглянула в тёмные омуты глаз отца Гаэтано. Она не поняла, зачем начала говорить, но слова сами разрывали губы:
— Я не знаю, что со мной. Откуда это появляется? Лес, волки, луна… Там мне хорошо, но я не призываю этого! Вдруг вижу — и всё… Святой отец, — она схватила священника за руку. И замерла.
Луч заходящего солнца освещал две фигуры. Белокурая девушка, осанкой похожая на непокорный язычок пламени. Молодой мужчина, с фанатичным блеском угольно-чёрных радужек. Они застыли неподвижно, сидя на полу душной камеры. Глаза в глаза. И никого, кроме двоих.