Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Юлиус прибыл в Нью-Йорк весной 1888 года, через несколько лет после старшего брата Эмиля. Высокого, тощего, неуклюжего парня определили на склад сортировать ткань в рулонах. Хотя Юлиус не внес денег в капитал компании и не говорил ни слова по-английски, он был полон решимости выбиться в люди. Новый работник умел хорошо подбирать цвета и со временем приобрел репутацию одного из самых сведущих «суконщиков» города. Эмиль и Юлиус благополучно пережили кризис 1893 года. К началу XX века Юлиус приобрел в фирме «Ротфельд, Штерн и компания» статус полноправного партнера. Одевался тоже по чину — в неизменную белую сорочку со стоячим воротничком, консервативный галстук и деловой костюм темной расцветки. Манеры изысканностью не уступали платью. По общему мнению, Юлиус был приятным молодым человеком. «Ваше обращение сразу же вызывает крайнюю степень доверия, — писала его будущая жена в 1903 году, — причем в лучшем, благородном смысле». К тридцатилетнему возрасту Юлиус на удивление хорошо говорил по-английски и без чьей-либо помощи приобрел широкие познания в американской и европейской истории. Будучи большим любителем искусства, по выходным дням он проводил свободное время в многочисленных арт-галереях.
Вероятно, в одно из таких посещений его и представили молодой художнице Элле Фридман, «изысканно-красивой» брюнетке с тонкими, точеными чертами лица, «выразительными серо-голубыми глазами и длинными черными ресницами», стройной фигурой и… от рождения деформированной кистью правой руки. Чтобы скрыть изъян, Элла постоянно носила одежду с длинными рукавами и пару замшевых перчаток. Под перчаткой на правой руке скрывался незатейливый протез с искусственным большим пальцем на пружине. Юлиус влюбился в художницу. Семейство Фридманов происходило из баварских евреев и обосновалось в Балтиморе еще в 40-е годы XIX века. Элла родилась в 1869 году. Друг семьи однажды описал ее как «кроткую, изысканную, худую, довольно высокую, голубоглазую женщину, ужасно чувствительную, крайне вежливую, постоянно думающую о том, как лучше устроить жизнь других людей и сделать их счастливыми». В двадцатилетнем возрасте она год прожила в Париже, изучая искусство импрессионистов. После возвращения преподавала искусство в Барнардском колледже. Ко времени встречи с Юлиусом Элла уже состоялась как художница, имела своих учеников и частную студию на крыше высотного жилого здания в Нью-Йорке.
Все это мало напоминает образ женщины на рубеже веков, однако Элла была яркой личностью во многих отношениях. Ее церемонные, изысканные манеры при первой встрече производили на некоторых впечатление надменной холодности. Ее энергия и самодисциплина в студии и дома выглядели чрезмерными для дамы, не испытывающей недостатка в материальных удобствах. Юлиус боготворил жену, Элла отвечала взаимностью на его любовь. За несколько дней до замужества она написала своему жениху следующие строки: «Я так хочу, чтобы ты получил возможность вкусить жизнь в самом лучшем и полном смысле. Ты поможешь мне позаботиться о тебе? Забота о человеке, которого по-настоящему любишь, заключает в себе неописуемую сладость, которую не отнимет у меня даже самая долгая жизнь. Спокойной ночи, мой дорогой».
Юлиус и Элла вступили в брак 23 марта 1903 года и переехали в каменный дом с остроконечным фронтоном по адресу 94-я Западная улица, дом № 250. Через год в середине самой холодной за всю историю наблюдений весны тридцатичетырехлетняя Элла после тяжелой беременности родила сына. Юлиус заранее решил назвать первенца Робертом, однако в последний момент, согласно семейному преданию, решил добавить к имени инициал «Дж». В метрике полное имя мальчика указано как «Джулиус Роберт Оппенгеймер», что свидетельствует о присвоении ребенку имени отца (изменено на американский манер). На первый взгляд ничего особенного, если не учитывать, что присвоение ребенку имени живого родственника шло вразрез с еврейским обычаем. Как бы то ни было, все всегда звали мальчика Робертом и, что любопытно, сам он неизменно настаивал, что первый инициал его имени ничего не означает. Скорее всего в доме Оппенгеймеров еврейским обычаям не придавали никакого значения.
 
Вскоре после рождения Роберта Юлиус перевез семью в просторную квартиру на одиннадцатом этаже дома № 155 на Риверсайд-драйв, выходящую окнами на реку Гудзон и 88-ю Западную улицу. Квартиру, занимавшую весь этаж, обставили лучшей европейской мебелью. За несколько лет Оппенгеймеры собрали замечательную коллекцию подобранных Эллой полотен постимпрессионистов и фовистов. К тому времени когда Роберт вырос в молодого мужчину, в коллекцию входили картина 1901 года из «голубого периода» Пабло Пикассо «Мать и дитя», офорт Рембрандта, картины Эдуара Вюйара, Андре Дерена и Пьера Огюста Ренуара. Три картины Винсента Ван Гога — «Огороженное поле с восходящим солнцем» (Сен-Реми, 1889), «Первые шаги (по работе Милле)» (Сен-Реми, 1889) и «Портрет Аделины Раву» (Овер-сюр-Уаз, 1890) — занимали центральное место в гостиной, оклеенной золочеными обоями. Позднее семья приобрела рисунок Поля Сезанна и картину Мориса де Вламинка. Богатую коллекцию дополнил бюст французского скульптора Шарля Деспио [4].
Элла управляла домашним хозяйством твердой рукой. Маленькому Роберту не раз приходилось слышать фразу: «Совершенство и целеустремленность». Три надомные горничные содержали квартиру в идеальной чистоте. За Робертом присматривала нянька-католичка из Ирландии по имени Нелли Коннолли, потом — гувернантка-француженка, немного научившая его говорить по-французски. А вот на немецком языке в семье не говорили. «Мать плохо его знала, — вспоминал Роберт, — [а] мой отец не верил в его нужность». Немецкий язык Роберт выучил уже в школе.
В выходные дни семья каталась по сельским дорогам в «паккарде», управляемом шофером в серой форме. Когда Роберту исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, Юлиус купил летний дом приличных размеров в Бей-Шор на острове Лонг-Айленд, где его сын учился ходить под парусом. У причала чуть пониже дома стояла двенадцатиметровая парусная яхта, которую Юлиус назвал «Лорелея», — роскошное судно, оснащенное всеми удобствами. «Жизнь у залива была прекрасна, — впоследствии вспоминал брат Роберта Фрэнк. — Семь акров… большой огород и много-много цветов». Один из друзей семьи потом говорил: «Родители души не чаяли в Роберте. <…> Он получал все, что хотел. Не будет ошибкой сказать, что он вырос в роскоши». Тем не менее ни один из друзей детства не считал его баловнем. «Роберт был невероятно щедр в отношении денег и вещей, — отзывался Гарольд Чернис. — Он отнюдь не был избалованным ребенком».
К началу Первой мировой войны в Европе в 1914 году Юлиус Оппенгеймер стал преуспевающим бизнесменом. Его состояние оценивалось в несколько сотен тысяч долларов, что в пересчете на нынешние доллары делает его мультимиллионером. По всеобщим отзывам, брак четы Оппенгеймеров был основан на любви. И все же друзей Роберта всегда удивляла совершенная непохожесть характеров его отца и матери. «Он [Юлиус] был жизнерадостным немецким евреем, — вспоминал один из самых близких друзей Роберта Фрэнсис Фергюссон, — невероятно обаятельным человеком. Я был удивлен, что мать Роберта вышла за него замуж — таким открытым и смешливым он казался. И все-таки она его очень любила и прекрасно с ним обращалась. Они оба очень любили друг друга. Это был превосходный брак».
Юлиус был экстравертом и обожал разговоры. Любил искусство и музыку, считая Героическую симфонию Бетховена «одним из величайших шедевров». Друг семьи философ Джордж Боас впоследствии вспоминал, что Юлиусу «была присуща тонкость восприятия обоих его сыновей». Боас считал отца Роберта одним из добрейших людей, которых он когда-либо встречал. Иногда к смущению детей Юлиус вдруг начинал распевать за обеденным столом. Любил поспорить. Элла, наоборот, вела себя тихо и никогда не участвовала в шутливых пикировках. «Она [Элла] была очень утонченной личностью, — сообщил еще один друг Роберта, известный писатель Пол Хорган, — …с очень приглушенной эмоциональностью и всегда вела себя за столом и в других местах с крайней изысканностью и приличием, однако [оставалась] грустной натурой».