Приманка

Клэр внезапно поняла, почему эта маленькая комната кажется такой знакомой. Генри Маллори обставил свою контору в стиле фильма ужасов пятидесятых годов. Над вешалкой для шляп большой стальной вентилятор, секущий продымленный табаком воздух, довоенный картотечный шкаф, гнутый стул и коричневый письменный стол. Недоставало только бакелитового телефона и бутылки виски, последней, как вскоре выяснила она, потому, что Генри обычно держал свою в мусорной корзине.
Единственное, чего не узнала Клэр, – чьему удовольствию служил этот реквизит, клиентов или владельца.
– Марси сказала, вы устраиваете пробы… – начала она.
Генри покачал головой:
– Нет. Не пробы. Проба – это когда сотня талантливых людей в конце концов чувствует себя вздернутой на дыбу. Это скорее… подбор персонала. Вас рекомендовали мне, Клэр.
– Что делать?
– Работать у меня.
– Детективом? Послушайте, тут, должно быть…
– Актрисой, – перебил он. – Марси сказала, вы умеете играть.
Она пожала плечами.
– Но так ли это? – произнес Маллори, снова забросил ноги на стол и откинулся на спинку стула, глядя на нее слезящимися глазами. Клэр наконец заметила, что они еще светятся умом. – Возможно, вы умеете ходить по сцене, делать то, что другие актеры, манерничать и жеманиться. У публики это именуется игрой. Но способны ли играть по-настоящему? – Он указал в сторону улицы. – Сумеете сыграть там?
– Я профессионально играю с четырнадцати лет.
– Ага. Недоучка театральной школы.
– Мы не были недоучками.
– Оставьте, я и сам такой. – Он ткнул большим пальцем себя в грудь. – Когда мне было четырнадцать лет, меня наставлял Орсон Уэллс. [3]
– Вы снимались у Орсона Уэллса?
Подмигнув, Генри ногой придвинул ей второй стул.
– Садитесь, – предложил он, – расскажу, как меня соблазнила Одри Хепберн.
Через неделю в тихом баре возле Центрального парка некий бизнесмен рассказывал Клэр, что жена его больше не привлекает. Потом в лимузине, ждущем на другой стороне улицы, Генри вручил ей конверт с пятьюстами долларами, а она отдала жене бизнесмена пленку с записью их разговора.
Даже по зрелом размышлении это казалось лучше, чем ездить верхом в нижнем белье.
 
Глава третья
Фрэнк Дербан смотрит на видеомонитор. Камера движется вдоль трупа, мимо запястий, которые были примкнуты наручниками к кровати, мимо жуткого разрыва между ногами.
– Ага, – говорит он. – Дай-ка эту штуку крупным планом.
Камера приближается к белой карточке размером около двух квадратных дюймов в изножье кровати.
– Взгляни на нее.
Эксперт берет карточку руками в хирургических перчатках и переворачивает. Это снятый «Полароидом» крупный план того, что несколько секунд назад миновала видеокамера.
– Фотоаппарата нет? – спрашивает Фрэнк.
– Нет. Однако есть бумажник, – раздается голос в наушниках.
Фрэнк с небольшой группой техников находится в соседнем номере. Вход туда, где лежит труп, им пока запрещен, чтобы следы не оказались затоптанными до того, как их заснимут на пленку.
– Давай-ка взглянем.
Камера фокусируется на ночном столике возле кровати. В кадре появляется рука в перчатке, открывает бумажник и достает из него водительские права.
Даже сквозь зернистость на экране видеомонитора Фрэнк видит по фотографии, что женщина была красивой.
– Стелла Воглер. Миссис Стелла Воглер. Квартира на Мерсер-стрит, – говорит эксперт.
– Мерсер? – Фрэнк напряженно думает. Это район Сохо, жилье там дорогое. – А номер заказан на ее имя?
– Да, сэр, – отвечает управляющий, все еще вертящийся там.
«Чего ради заказывать номер в отеле всего примерно в миле от собственной квартиры?» – размышляет Фрэнк.
В его мысли врывается через наушники голос эксперта:
– Стало быть, она приезжает сюда на встречу с любовником, тот приносит кой-какие игрушки, наручники, «Полароид», чтобы делать непристойные снимки. Тем временем муж узнает, едет за ней и – бах!
 
– А после того, как убил ее в припадке ревности, успокаивается и сам делает несколько снимков, – сухо произносит Фрэнк. – Совсем как ты.
Уязвленный эксперт просматривает содержимое бумажника.
– Шестьсот долларов. Это не было ограблением.
– Ну, молодец, Шерлок, – негромко бормочет Фрэнк.
– А это что? – В голосе эксперта слышится нотка злобного удовлетворения. Он держит перед объективом камеры визитную карточку. – Похоже, детектив, у тебя есть конкуренты.
– Что там такое?
– «Частное детективное бюро Маллори». Назвать тебе номер его телефона?
– Подожди. Что там на обороте?
Эксперт переворачивает карточку.
– Смотри, – говорит он, держа ее так, что она заполняет экран монитора.
На обороте написано карандашом:
Клэр Роденберг – приманка.
– Да, – кивает Фрэнк. – Назови мне номер этого бюро.
Клэр и группа закончивших представление актеров идут в бар Харли. Хотя уже за полночь, в зале полно людей. Из автоматического проигрывателя раздается песня Брюса Спрингстина.
Клэр заказывает мартини. Бармен наполняет стакан виски «Джек Дэниелс» и ставит на стойку.
– Я просила мартини! – кричит она сквозь музыку и шум толпы, отодвигая стакан.
Бармен снова придвигает его.
– Мартини мы делаем так! – весело поясняет он.
Бармен австриец. Он усмехается Клэр, бросая ей вызов выразить неудовольствие. Мужчины за стойкой подбадривают ее возгласами.
Бармен молодой, мускулистый, на нем только тенниска, несмотря на холод, врывающийся всякий раз, когда открывается входная дверь. Клэр уже обратила внимание на то, как заткнутое за пояс посудное полотенце обмахивает его крепкий зад, будто хвост, когда он поворачивается к ряду бутылок за стойкой.
Она берет стакан, осушает его и говорит:
– Сделайте мне «Океанский бриз» в таком случае.
Бармен опрокидывает ей в стакан мерный стаканчик того же виски, добавляет еще один и завершает третьим.
Клэр выливает содержимое стакана в горло, и несколько человек за стойкой восхищенно аплодируют ей.
Аплодисменты. Она давно их не слышала.
– И подайте мне охлажденный лонг-айлендский чай, – говорит Клэр. – Чаю побольше.
Клэр не самая красивая из работающих у Генри женщин. Первой красавицей среди них ей кажется Алана.
У Аланы прическа уличного мальчишки, голос маленькой девочки и фигура манекенщицы. Она демонстрировала модели одежды на подиуме, пока ей не исполнилось двадцать семь лет и число контрактов не начало сокращаться. Алана нервозна, как аристократка, ее диафрагма, обычно обнаженная, туга, как струны на теннисной ракетке.
Однако некоторые мужчины равнодушны к прелестям стройной Аланы, обычно они кладут глаз на Лиззи. Точнее, на ее груди. У Лиззи они большие, пышные и колышутся, как наполненный водой матрац, когда она в движении, что бывает не так уж часто. Клэр особенно завидует ее левой груди с татуировкой в виде скорпиона наверху.
И еще есть Лола. Хорошенькой назвать ее, пожалуй, нельзя, но кое у кого она определенно пользуется успехом. Полуяпонка-полуеврейка с непроницаемыми глазами гейши и невоздержанным языком бруклинского сводника, она была стриптизершей в клубе. Там она специализировалась на том, что за дополнительные пятьдесят долларов склонялась над коленями клиента и под покровом своих длинных черных волос секунд на десять нарушала правило клуба не вступать в контакт. Однажды она призналась Клэр, что даже не трудилась расстегивать мужчинам брюки. В этом не было необходимости.
Клэр не хотелось спрашивать у Лолы, как ее нашел Генри.
Но пусть не самая красивая, сексуальная или развязная, Клэр обладает одним достоинством, которое, насколько это касается Генри, делает ее незаменимой.
Она добивается результатов.