Приманка

– Ладно, – соглашается наконец доктор Лейхтман. – Расскажи ей. Никакого вреда от этого не будет.
– Примерно месяц назад, – начинает Фрэнк, – я спросил доктора Лейхтман, возможно ли разработать операцию, – он делает паузу, подбирая слова, – секретную операцию, в которой подозреваемый раскроет, таков ли у него психологический склад, чтобы оказаться тем убийцей, которого мы разыскиваем. Доктор Лейхтман ответила, что это возможно, если убийца будет настолько доверять данному лицу, что раскроется перед ним.
– Теоретически, – негромко произносит сидящая за столом Лейхтман. – Я сказала, что такое возможно теоретически.
– Вы имеете в виду что-то вроде провоцирования? – удивленно спрашивает Клэр.
– Не того, какие устраиваете вы, – поясняет доктор Лейхтман. – Это будет гораздо более тонкий процесс. Мне он представляется серией змей и лестниц. Подозреваемый должен будет подниматься по следующим одна за другой лестницам самообвинения – разумеется, безо всяких подталкиваний со стороны приманки – и при этом избегать всевозможных змей, то есть действий, которые снимут с него подозрения. Понимаете?
– Думаю, да, – любезно отвечает Клэр. Манера доктора обращаться к ней свысока злит ее, но лишь самую малость.
– Мы подыскивали кандидатов, – продолжает Фрэнк. – В основном женщин, по вполне понятным причинам. Тайных агентов полиции. Конни… мы считаем, что пока не нашли подходящих.
– Задача будет непростой. Приманке придется сочинять сценарий по ходу дела, – говорит доктор Лейхтман.
Фрэнк обращается к Клэр:
– Где вы?
– На улице, – без малейшего промедления отвечает она.
– Куда ведет улица?
– К лавке ювелира.
– Зачем вы идете туда?
– Продать свою корону.
– Почему вы ее продаете?
– Чтобы купить каноэ.
– Для чего оно вам?
– Чтобы вернуться в Китай.
– Да, да! – раздраженно перебивает их психиатр. – У нее получается бегло, признаю, но беглая бессмыслица. Наша приманка должна знать, что делает.
– Ты можешь научить ее этой роли, – замечает Фрэнк.
Клэр нарушает воцарившееся молчание.
– Эй-эй! – восклицает она. – Погодите минутку. Чего ради мне соваться в такое дело?
– Гражданский долг? – рычит Фрэнк. Не получив ответа, продолжает: – Тогда за деньги. Будем платить вам жалованье детектива на протяжении всей операции.
– Мне нужна зеленая карточка, – неторопливо произносит Клэр.
– Этим занимается служба иммиграции…
– Зеленая карточка и жалованье. Вот моя цена.
– Позвольте прервать ваши переговоры всего на секунду, – говорит доктор Лейхтман. – Зеленой карточки не будет, так как не будет никакой операции.
Оба поворачиваются к ней, психиатр отвечает им из-за стола упорным взглядом.
– Об этом не может быть и речи.
 
Глава одиннадцатая
Конни Лейхтман долгое время упорно смотрит на Клэр, потом закуривает сигарету.
– Расскажите о своей семье, – просит она, выпуская дым.
Девять часов следующего утра. Доктор Лейхтман неохотно объяснила Клэр свои намерения. Она должна проникнуть в ее сознание, покопаться там, проверить, насколько Клэр тверда.
– Разумеется, если вы не согласитесь на гипноз, – сказала она чуть мечтательно. – В таком случае мы бы очень быстро покончили с этим.
– Нет, – ответила Клэр. Она еще не знала, насколько можно доверять этой женщине-психиатру.
– Расскажите о своей семье, – повторяет доктор Лейхтман.
– Родители развелись, когда мне было четыре года, – спокойно начинает Клэр. – Мать пыталась заботиться обо мне, но не справилась, поэтому я поехала жить к отцу в Лондон.
– Но оказались там не ко двору?
– Мы некоторое время жили вместе, – бормочет Клэр.
Психиатр ждет.
– Да, не ко двору. Я не… Мачеха не могла ужиться со мной.
– Межличностный конфликт.
– Он был бы межличностным. – В голосе Клэр впервые звучит гневная нотка. – Будь она личностью.
Доктор Лейхтман делает какую-то запись.
– И вас отдали на попечение, – произносит она. – У вас были приемные родители.
– Люди, которые заботились обо мне за плату. Я жила, как в отеле, только не могла выписаться.
 
– Понимаю.
– Что вы понимаете?
Доктор Лейхтман пропускает это мимо ушей.
– И тогда вы открыли для себя актерскую игру.
Клэр усмехается:
– Так вот к чему вы клоните? Я была недовольна своей жизнью, поэтому стала делать вид, что веду какую-то другую. Все ясно.
– Ну? Так это было?
– Нет. Я открыла то, что у меня хорошо получалось, только и всего.
– Талант, который наверняка поощряли приемные родители.
– Нет, они называли меня лгуньей.
Доктор Лейхтман делает еще одну запись.
– Но вам удалось получить направление в театральную школу.
– Да, когда мне было двенадцать лет.
– Расскажите об этом.
– Я получила направление в театральную школу, когда мне было двенадцать лет, – повторяет Клэр. – Все. Рассказала.
– Нет, не рассказали, – мягко возражает доктор Лейхтман.
И пережидает ее молчание.
– Я любила эту школу, – говорит наконец Клэр. – Больше, чем все мои приемные семьи. Вам хочется услышать этот вздор? Школа походила на обычную, только в ней учили актерскому мастерству. Технике речи, движению, танцам, даже сценическому бою. У нее была хорошая репутация. Агенты, ведавшие подбором исполнительского состава, использовали нас, когда были нужны юные артисты.
– И вы были звездной ученицей.
– Думаете?
Психиатр достает из папки пачку факсов. Клэр узнает заголовок на верхнем. Ее рецензии. Должно быть, доктору Лейхтман пришлось потрудиться, чтобы получить их за одну ночь.
– «Клэр Роденберг. Замечательный дебют в роли Алисы в Стране чудес», – читает доктор Лейхтман. – Вот еще: «Эту постановку превосходно оживляла чарующая игра Клэр Роденберг, вне всякого сомнения восходящей звезды». «Восхитительная игра Клэр Роденберг», «Отважная и сексуальная Дездемона, которую блестяще явила нам Клэр Роденберг, озаряет сцену». «На одну из ярких эпизодических ролей Бертолуччи взял юную английскую актрису Клэр Роденберг, о которой, как утверждают знающие люди, мы вскоре услышим еще многое». Почему этого не случилось, Клэр?
– Чего не случилось?
– Почему мы не услышали о вас еще многого? – Она кладет факсы на стол. – Вы были на пороге большого успеха, однако бросили все и приехали сюда, где никто вас не знает. Почему?
– Я не первая из актрис приехала в Америку.
– О, если бы вы отправились в Голливуд и постарались блеснуть там, я бы поняла. Но вы приехали не в поисках славы, так ведь? Тут что-то другое.
– Я провела в театральной школе десять лет. На каникулах другие уезжали в Европу, в Австралию, а я бегала на пробы и просмотры. Почему у меня не возникло желания путешествовать? Возможно, через несколько месяцев я буду в Мехико или в Сиднее.
– Возможно.
Снова молчание.
– Вы осуждаете меня за то, что я бежала от чего-то?
– А это так? – парирует психиатр.
Молчание затягивается. Когда Клэр начинает говорить, голос у нее тихий, взгляд сосредоточен на чем-то за плечом Лейхтман.
– Понимаю, к чему вы клоните. Работа приманкой. Вы… в общем, не обязательно быть психиатром, чтобы понять, в чем тут дело. Я переигрываю историю своего детства, так ведь? Нахожу мужчин, предающих жен, как отец предал мою мать, и наказываю их за это. За то, что никто никогда не любил Клэр Роденберг.
По ее левой щеке, поблескивая, катится слезинка. Клэр быстро утирает ее тыльной стороной ладони.
Доктор Лейхтман спокойно говорит:
– Очень хорошо, Клэр. Но если вам нужен психиатр, поищите его в телефонном справочнике. Я семь лет изучала судебную психиатрию, и при моей квалификации у меня есть более важные дела, чем выслушивание ерунды.
Клэр хмурится.
– И избавьте меня от слез, – добавляет психиатр, доставая из ящика стола коробку с бумажными салфетками и придвигая ее Клэр. – Этому трюку вы научились раньше, чем ездить на велосипеде.