Почему я ненавижу фанфики (СИ)

— Познакомлю, когда помиримся.
— Давай представим, что сегодня ты удалил своё пятно, — он протянул руку и, убедившись, что я не собираюсь отстраняться, коснулся моей щеки. Эффект был сродни поднесенной к огню спички. Загорелось моментально.
Отчаянно краснея, я отвел взгляд.
— И?
— Что изменится? Твоя жизнь сделает кульбит? У тебя появится свой гарем? Ты разбогатеешь или станешь гением? Нет. Даже люди не перестанут тебя разглядывать.
Смысл был. Смысл был такой, что меня придавило мраморной плитой, и я задыхался. Не хотелось отступать — но Даньке я проигрывал, проигрывал безбожно…
Он погладил пятно большим пальцем и сразу убрал руку. В последнее время часто так делал — касался-отстранялся, боясь реакции, но всё-таки рискуя.
А меня вело от его прикосновений. Вело неумолимо, безжалостно, со страшной силой. Думалось: он парень, как я. Виделось: он парень, черт возьми, парень. Самый настоящий!
Чувствовалось: можно. С ним — можно. Только с ним.
— Я вижу, как ты растерян, — тихо сказал он. — Можешь не отвечать. Подумай сначала. Как смотришь на то, чтобы прогуляться? Я отведу тебя кое-куда.
Я кивнул, не в силах произнести хоть что-то вразумительное. В основном потому, что в голове стоял шум, а взгляд соскальзывал на ключицы Новикова.
Меня начинало нервировать его полуобнаженное тело.
Огромное заброшенное здание зияло провалами-окнами, таинственное и тихое, словно уснувшее, застывшее во времени и пространстве.
Я пребывал в восторге. Мне такие места нравились до дрожи, к ним влекло и тащило, как кошку — к теплым батареям. Особенно к заброшкам, обделенным вниманием всяких странных личностей и бездомных.
Данька ловко поддел дверь пальцами и буквально вытащил её наружу. Пахнуло сыростью, лицо тронул слабый сквозняк.
— Круто, — восторженно выдохнул я, первым ныряя в проход.
Это был заброшенный офис. Почти вся мебель, предметы обихода и прочее давно вытащили, но коробочка стояла целехонькая.
Достав фонарик, Даня побрел к выбеленной известкой лестнице.
— Самый смак на крыше, — сказал он. — Пойдем.
Мы взобрались наверх и вскоре оказались на чистой бетонной площадке. Тут даже ограждений не осталось — всё убрали, и город вдалеке выглядел изумительно.
Даня извлек из рюкзака пару газет, кинул на небольшой клочок бетона, чудом оставшийся сухим, уселся. Поставил перед собой две бутылки пива.
— Просто расслабься.
Я сел рядом.
— Ты прав, ничего не изменится, — вздохнул я, свинчивая крышку. — Фундаментально — нет. По мелочи. Но мелочи и составляют нашу жизнь, так?
— Поверь, люди будут думать что-то о тебе вне зависимости от того, насколько ты необычный. Допустим — ты самый красивый парень в мире, у тебя нет изъянов. Ты на вершине. Звездень мирового масштаба, — Данька расстегнул молнию куртки и глотнул пива. Я неосознанно проследил движение острого кадыка под смуглой кожей. — Ненавидеть тебя будут все. Никто, кроме родных и любимых людей не будет рад твоим победам. Такое великолепие — обратная сторона полной ничтожности. Вот что я думаю.
— Возразить нечего… — вздохнул я, уставившись в угрюмое небо. — Но иногда так хочется, чтобы всё было по-моему. Так, как я хочу.
— Ох.
— Что?
— Знаешь, сейчас был такой момент, как в фильмах — смотрю я на тебя, а вокруг всё заволок розовый туман, звездочки… — он нервно хихикнул. — Поцеловать захотелось.
— А… — я пялился на него добрую минуту, а потом опустил взгляд на растянутые в неуверенной улыбке губы. — Ну… попробуй.
— А?..
Мы застыли, испуганно глядя друг на друга. Даня возобладал над собой чуть раньше и слегка придвинулся.
Голова закружилась. Я ещё ни разу не видел его странные глаза так близко. Сейчас они были даже не янтарные — коньячные и дурные.
— А вот сейчас, чувствуешь? — весело зашептал этот дурак. — Совсем как момент, ну… искра-буря-безумие и тянет навстречу…
— Ты заткнуться можешь? — риторически вопросил я, тоже чуть-чуть придвинувшись.
— Вот он… вот же…
Между нами оставались считанные сантиметры и, кажется, даже воздух наэлектризовался, что уж говорить про нас, сжавшихся в состояние взведенной пружины.
 
— Черт, прости, Блэкджек. Всего разок, — сказал Даня.
И тронул мои губы своими.
Этот отчаянный рывок я упустил — мне дало по башке с такой силой, что брошенная за пределами маленького мирка крыша начала раскачиваться, совсем как палуба корабля. Губы Даньки были удивительными. Горячими, податливо-нежными. Поцелуи с девушками не шли ни в какое сравнение с этим столкновением, похожим на прыжок в пропасть. С ними я никогда, ни разу в жизни, не чувствовал «уходящей в пятки души», хотя мне кажется, что на деле моя душа эти самые пятки миновала и отправилась прямиком к ядру Земли.
Офигев от такого расклада, я оттолкнул Новикова, несильно, просто выставив руку перед собой и уперевшись ладонью в его плечо.
Даня отстранился, выражение его лица показалось неописуемо потерянным. Не разочарованным, не расстроенным — одурманенно-пустым, как у пьяного.
Я переждал возвращение души в тело, запутавшись дрожащими пальцами в мягких волосах Новикова. Шепнул:
— Контрольный.
И поцеловал второй раз.
Мы решились лишь на соприкосновение губами. На поцелуи школьников, ничего не понимающих в чувственных ласках.
И этого, пожалуй, обоим хватило с головой.
Отлепившись, отвернулись друг от друга, чтобы переждать момент жуткого смущения и замешательства.
Из произошедшего я извлек самое главное — информацию. И начал анализировать, в конце концов по анализу у меня калашниковым выходила пятерка.
Картина вырисовывалась такая:
Данька дрожал. Меня трясло. Наши души сбежали, оставив пустые оболочки на крыше заброшенного офиса.
Эмоций было столько, что первые секунды я не видел перед собой ничего, кроме ресниц Новикова, которые успел запечатлеть в памяти с фотографической остротой.
Чувствуя, что пауза не просто затягивается — а затянулась так, что захлебнулась временем, я заговорил через силу:
— Хорошо, — прохрипел, едва двигая языком. — Мне хорошо.
— Тоже, — крякнул Данька. Послышался звук нервных глотков и тихое «бульк» пива в бутылке. — Твою ж… сердце-сердечко…
Я медленно повернулся. Новиков тоже, правда не весь — только головой.
— Сердце-сердечко, — эхом повторил я, настороженно заглядывая ему в глаза. Теперь они были совсем конченные и остро отбликивали, как у свирепой охотничьей собаки. — Какой же пиздец.
— Ты уж прости, но это было не хорошо. Это было заебись, — прорвало Даньку. — Было заебись, я чуть не рехнулся, я…
А меня отпустило.
— Чего тогда так нервничаешь?
Резко развернувшись всем телом, Даня схватил меня за голову и прижал к своей груди.
— Послушай! Ты послушай, что там происходит!
За ребрами-прутьями бесилось оно самое, но я это и так знал, мне не требовалось слушать. Хотя это всё равно оказалось неожиданно приятно.
— Мы что, геи получается, если нам хорошо было? — прошептал я, опасаясь двигаться в крепком захвате.
— Не. Бисексуалы.
Данька зарылся в мои волосы, ероша их, пропуская сквозь пальцы. Кажется, даже носом уткнулся в макушку. Снова заныло в груди.
Оправдывая себя желанием отыграться, я запустил руку под его футболку и осторожно погладил теплый бок.
— Дай родиться вновь, из воды и света-а-а, жить, не зная тайн завтрашнего дня-я-я-я… — тихо напел Данька, постепенно успокаиваясь. — У иных миров не просить ответа… дай родиться вновь…
— Отпусти меня-я-я-я, — допел я. С моим музыкальном слухом это прозвучало так, словно в мелодию виолончели вмешалась циркулярная пила.
Даня рассмеялся. И не подумал отпустить — наоборот, подтащил мою несчастную тушку поближе. Едва не опрокинул пиво, но успел поймать покачнувшуюся бутыль.
— Ну, попробуй, говорил он. Весело будет, говорил он. Змей-искуситель.
— Прошу заметить, что ты сам пригрел меня на груди, — шепнул я.