Изгнанник. Арка 3. Том 1 (СИ)

Да, нечего даже и пытаться. Ночей в этом мире нет, следовательно, темнота мне не поможет. Невидимость тоже сомнительный союзник. Моё отсутствие всё равно быстро заметят, меня поймают и вернут назад. И тогда уже не будет такого благосклонного отношения. И, кроме того… мне ужасно не хочется разочаровывать Агера. Даже несмотря на то, что я тогда сказал у пруда, когда говорил о своей жизни и благополучии вимрано на чаше весов, и Арсини даже не хватило сил посмотреть мне в глаза, что лишь подтверждало, что сказанное — правда, для меня всё равно было важно, что он обо мне думает.
Это, наверное, тот самый случай, когда разум и сердце начинают друг с другом конфликтовать. Но тут уже ничего не поделать. Так уж устроен я, выросший в своём всезнающем одиночестве, и потому как никто нуждающийся в том, чтобы рядом был друг. Хоть какой-нибудь. Хоть кто-нибудь. Таким другом был Сайраш. Таким был Фрайсаш. Такими были Кермол и Дхасс. Кто мог быть мне таким другом здесь? Никто. Почти никто… кроме этого злобного, ненавидящего всех и вся альбиноса, который, тем не менее, признав кого-то за друга, будет готов глотки рвать за него. Но так что же мне теперь, из-за этого уходить вглубь пустынь, в поисках неизвестно чего? Не знаю… я слишком часто вынужден себе это говорить в последнее время. И всё острее воспринимаю потерю своей интуиции.
Кстати, вот ведь удивительное дело. Когда я отдал её, чтобы спасти свой мир, такой горечи не было. Ведь у меня был облик таисиана, была магия воды — и эти дары с лихвой заменяли отданное. Да и во время второго путешествия их хватало, чтобы решать поставленные задачи и улаживать появляющиеся по ходу дела проблемы. Здесь же… ну, есть у меня облик таисиана. Благодаря нему я до сих пор не отбросил копыта в этом пышущем жаром мире. Мало того, и здесь к моей шкуре испытывают нездоровый интерес. Ну, есть у меня магия воды. И из-за этого все готовы рвать глотки друг другу. А вот интуиция… а вот интуиция здесь ох как пригодилась бы.
Хотя, с другой стороны, порой мне казалось, что какая-то тень, какие-то слабые отголоски этой способности у меня всё-таки оставались. Потому что нередко случалось так, что у меня бывали догадки по тому или иному поводу — и они оказывались близки к правде. Вот, например, с чего мне вообще пришло в голову, что Агер сейчас убеждает мудрецов брать Кастильву штурмом, а те его от этого решения всячески отговаривают? Но эти всплески всегда случайны и мимолётны, чтобы можно было ими осознанно пользоваться. Вот, например, когда меня похитил Атихис, я и понятия не имел, что всё это — спектакль, который сознательно допустил Йегерос, чтобы получить повод прижать торгаша к ногтю и заставить его работать на город. Так что мне сейчас делать, как следует поступить?
И ответом было лишь набившее оскомину: ждать. Мне казалось, что у меня скоро будет шанс проявить себя. Но события, которые этому предшествуют, ещё не произошли. Хотя уже вот-вот наступят. Ещё нет, но уже почти. И потому, ради того, чтобы не нарушить этого баланса, я вынужден снова бездействовать.
Мне было неизвестно, сколько я просидел в тени. Но, в конце концов, меня выгнало оттуда одно из солнц. Да и по пути обратно я встретил свою соседку по палатке, которая уже искала меня для того, чтобы отправить спать. И я понятия не имел, как много нам принесёт завтрашний день.
* * *
Когда я проснулся на следующие сутки, то увидел, что женщина, с которой я эту палатку, собственно, и делил, неотрывно на меня смотрит. И, судя по всему, смотрела она так долго, что даже не сразу поняла, что я проснулся. Она поспешно встала и отвернулась, но было уже поздно.
— Прошу прощения, — сказал я, поднимаясь, — вы что-то хотели спросить? Или вам что-то нужно?
— Нет, Дэмиен, прости… ничего, — ответила женщина, возвращаясь на свою половину палатки и принимаясь перебирать покрывала.
Вот ведь удивительно. Если не считать очевидной хрупокости по сравнению хотя бы с теми же янрано, вимрано, по большому счёту, отличались от остальных только цветом кожи. Или чешуи. Да и вообще, все вимрано так или иначе имели очень много общего с остальными расами. Единственными исключениями были, разумеется, сами мудрецы, вероятно, чистокровные вимрано. Или, возможно, сама раса вимрано делилась на подрасы, часть из которых могла существовать как в воде, так и на суше, а часть — только в воде. Арсини со своими длинными живыми усами очень напоминал сома. Даяо с его идеально гладкой тёмной шкурой — электрического ската. Маури с его перепончатыми лапами и зелёной кожей — лягушку. Ну а колючий Адресто, несомненно, морского ежа. И, очевидно, что подобным существам жить на суше очень и очень тяжело. Недаром Даяо жаловался, что стареет он в разы быстрее, чем мог бы в родной стихии.
 
— Прости, Дэмиен, — снова сказала женщина, — не просто так я на тебя смотрела. Напомнил ты мне кое-кого.
— Простите, — убедившись, что женщина не прочь поговорить, я осторожно поинтересовался, — но я даже не знаю вашего имени.
— Альмаре, — коротко сказала женщина, — да и откуда бы ты его узнал? Я же вижу, что ты постоянно нашему племени воду творишь и порой без сил сюда возвращаешься. Я не в обиде, ибо вижу, что свободного времени у тебя очень мало.
Я же с интересом разглядывал Альмаре. Дело в том, что она впервые при мне сняла свой платок. Все женщины-вимрано носили платки на голове, и не только для того, чтобы защититься от солнца, вернее, солнц. Но и потому, что среди женщин-вимрано почти ни у кого не было волос. Что, в принципе, и неудивительно, ибо для расы, живущей в воде, волосы — остро лишние.
Но вот у Альмаре они всё-таки были. Убранные назад и затянутые в пучок, тёмно-зелёного цвета. Как, собственно, и её кожа. Вообще стоило отметить, что зелёный цвет среди вимрано был превалирующим. Синих и фиолетовых было крайне мало. И, скорее всего, объяснялось это тем, что большинство этих вимрано были… полукровками. Впрочем, об этом можно было и раньше догадаться. Наверняка и Агер родился альбиносом как раз из-за неудачного кровосмешения.
— Сыночка ты мне моего напомнил, — продолжала тем временем Альмаре, — очень он на тебя был похож. Даже глазки были синие, представляешь? Почти у всех наших глаза чёрные, к старости сереют, а у него — синие. Ну чудо же.
— А… что с ним сталось? — осторожно спросил я, в принципе, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Не выжил он. Погиб, — ответила Альмаре, — на одной из остановок не уследила я, отбежал он от лагеря слишком далеко… И там его кашидиры загрызли.
— Соболезную, — коротко ответил я, ибо не знал, что тут ещё можно сказать.
— Да я, собственно, давно уже смирилась, — вздохнула Альмаре, — вот только ты на него так похож, что невольно каждый раз вспоминаю. Ах, — горестно продолжила она, — сколько же нам ещё так жить? Это невыносимо. И ладно мы, взрослые, уже привыкли, а как же дети? Почти половина наших детей умирает во младенчестве, Дэмиен. Они не могут приспособиться к таким условиям. Кто-то гибнет от болезней, кто-то пропадает без вести. Кого-то умудряются задрать хищники. Сам же, небось, видел. Сейчас нас здесь около восьмисот. И на всех нас — всего пятьдесят детей. Если бы только можно было это прекратить. Мы вымираем, Дэмиен, неизбежно вымираем. Мудрецов ещё десять лет назад только на нашем материке было больше сотни — сейчас осталось едва ли с десяток. И как только они умрут — а смерть, увы, тянет к ним своим руки куда быстрее, чем к остальным — мы погибнем. Жаль, что он не хочет этого понимать. Погоди… что это за шум снаружи?..
Мы оба выскочилии. И обомлели. По палаточному городку бегали мужчины, вооружаясь мечами, копьями, промелькнуло даже два трезубца. Над всеми возвышался Агер, раздающий приказы. Женщины возади спешно эвакуировали детей из пруда и уволакивали их в палатки. К пруду же подошли мудрецы вимрано. Они, закрыв глаза, медленно дышали, словно сосредотачиваясь.
Повернувшись в другую сторону, я увидел, наконец, источник паники. К нам летело порядка сотни ферстов. И мне даже не надо было напрягать зрение, чтобы догадаться, что за жёлтый силуэт сидел на ферсте, летевшем впереди всех…