Её (мой) ребенок (СИ)

Облизываю пересохшие губы.
Светлые волосы небрежно вьются по плечам, вздрагивая от легкого бриза. Лица не видно, но я уже чувствую, что просто «хорошенькая» для её случая — оскорбление. Потому что так шедеврально стоять умеют только истинные красавицы!
Вот эту хочу! И даже готов променять на тот дабл сверху!
Сердце колотится в грудной клетке. Покачнувшись от волны эндорфинов, решительно иду к ней.
— Привет, киска… — низко шепчу ей на ушко, обнимая за талию, и нахально притягивая к себе. Девочки любят это — когда парень не тушуется и…
— Я не киска. Я — Кошка, — её кисть неожиданно летит вниз, словно случайно хлестко заряжая мне в пах.
— Мля… — хриплю я, сгибаюсь пополам.
Сучка… Зараза!
Так и не взглянув на меня, отворачивается в другую сторону, чтобы уйти. На развороте случайно толкает бедром, и я оступившись лечу воду.
Плеск! Ожог ледяной волной!
Отталкиваюсь от кормы плота в сторону, подтягиваясь, возвращаюсь на борт и обтекаю…
Класс!..»
— Дальше… дальше мы друг другу сразу понравились! — прячу улыбку. — И уже не отходили друг от друга ни на шаг.
— Здорово!
— Здорово… — сглатываю я, останавливаясь перед ее палатой. — Пришли.
  
Глава 12. Второе свидание
 
Открываю дверь, заглядывая в палату.
Лившиц у окна, спиной ко мне. И весь мой мирный настрой снимает как рукой.
Их разговор резко обрывается на полуслове. Вернее, подвисает фраза Марьяны:
— Ты не обязан… — вяло и тихо.
Застываю в дверях, переводя взгляд на Кошкину.
— Мамочка! — вырывая руку из моей, Алёнка залетает в палату.
Вскрикнув, Марьяна морщится от боли и пытается подтянуться чуть выше на кушетке.
Прямо в куртке Аленка карабкается к ней, залезая сначала на стул, а потом, как я в прошлый раз, шлепается лицом на живот Кошки и начинает реветь.
Лившиц разворачивается… Недовольно обводит нас взглядом.
Обняв дочь, Кошкина поджимает дрожащие губы.
— Мой котёночек! — гладит по голове Аленку. Снимает с нее шапочку и гладит опять.
Мы смотрим с Лившицом друг другу в глаза.
Молча прохожу в палату, стягиваю с Алёнкиных ног сапожки. Ставлю в тумбочку пакет с продуктами.
Оттолкнувшись от стула Аленка перебирается на кушетку, звездой ложится на маму. И затихает…
— Привет… — сажусь на освободившийся стул.
Марьяна поднимает глаза на меня. Взгляд расфокусировано скользит по моему лицу.
— Как ты?.. Чувствуешь себя как?…
Ее губы размыкаются, она растерянно пытается ответить. Но они опять вздрагивают, и она поджимает их.
— Плохо! — вмешивается в наш разговор Лившиц. — Разве незаметно?
Заметно… Очень бледная. Взгляд фокусируется с трудом. Волосы на лбу мокрые, как при лихорадке. Под глазами синяки. Мне хочется положить на её лоб руку. Или мокрое полотенце, на крайний случай.
— Тебе больно, мамочка? — приподнимается Аленка, опираясь на грудь Марьяны. Вскрикнув от боли, та сжимается.
— Оу… — подхватывая Аленку, снимаю, усаживаю к себе на колено.
— Всё? — недовольно интересуется Лившиц. — Увиделись? Теперь можно ставить капельницу?
— Позже, — упрямо.
Присев у окна на стул, Лившиц погружается в планшет и тихо пишет какие-то голосовые по работе.
А мы втроём молчим. Алёнка с Марьяной держаться за руки.
— Ян… извини, что я орал здесь… угрожал… что-то порвало меня тогда, — хмурюсь я.
— Ты сказал ей? — произносит одними губами, с горечью глядя на меня.
Что я — самоубийца? Так мы никогда не помиримся.
Отрицательно качаю головой. Закрывая глаза, с облегчением выдыхает.
— Где твои штаны, котёнок?.. — гладит Марьяна её по коленке, обтянутой колготками.
Алёнка чешет щеку.
— Я облила и запачкала… А Лев мне постирал!
— Мм… Понятно. Ты что — по улице так?..
— Мы на машине, Ян. К тебе торопились. Сейчас заедем — купим другие штаны ей.
— А где… Елена?
— Недалеко… — уклончиво съезжаю я с прямого ответа.
— Это что?.. — дотягивается пальцами лица Аленки.
Та снова чешет щеку. А потом предплечье. Пальцы скрипят по куртке
 
— Детка?! — тревожно и расстроенно. — Айдаров, что за пятна и… сыпь?!
Какие еще к чертям пятна?!
Подрываюсь, ставлю Аленку на стул.
О, твою мать!! Неужели Лена и правда подхватила какую-то заразную хрень?! И заразила Аленку!
— Эм… — растерянно качаю головой. — Полчаса назад ничего не было, клянусь! В больницу ехать?
Алёнка, морщась, чешется.
— Ты давал ей шоколад! — с возмущением и скорее констатирую, чем спрашивая. — Да?!
— Мля… да, — признаюсь я.
— Маленько! — оправдывается Аленка. — Лев не давал. Дяденьки давали.
— Какие еще дяденьки?!..
— Добрые! Я их… как там? — оглядывается на меня. — Очаровала, вот!
— Да на работе у меня… — поясняю я. — В отделе… Аленка, ты же сказала — тебе можно!
— Айдаров… — с досадой закатывает глаза Кошкина. — Сколько она съела?!
— Две… — показывает покаянно Аленка два пальца.
— И плитку шоколада, — тоже покаянно зажмуриваюсь.
— Ты что — оставил ее без присмотра?!
— Я присматривал, как она ела! — психую я. — Откуда я мог знать?
— Детям нельзя шоколад! — переходит Кошка на раздраженные тона. — Как это можно не знать?!
— Я все детство ел шоколад! Откуда мне было знать, если у меня не было шанса!.. — затыкаюсь на полуслове. — Так! Просто скажи — что теперь делать, окей? И что еще ей нельзя.
— Где твоя сестра? Почему Аленка была с тобой?!
Обессилев закрывает глаза, морщится.
— Я не хочу, чтобы она с тобой… Мы так не договаривались.
— Яна, я могу забрать Алёну. Нет проблем. Найму круглосуточную няню с медицинским образованием и вопрос решен, — снова вмешивается Лившиц.
Марьяна с сомнением и недовольством переводит взгляд с него на меня и обратно.
— Не надо лезть в наш семейный разговор! — с рычанием разворачиваюсь я. — Надо было её раньше забирать, когда у тебя была возможность! Ребенок там с ума сходил. Хоть бы приехал, сказал, что мама в порядке и не бросила её!
Сжимаю руку в кулак. Твоё присутствие здесь сейчас неуместно, Лившиц! Выйди! Открываю рот, чтобы озвучить.
— Айдаров… прекрати, — одергивает меня Кошкина.
Разворачиваюсь к ней.
— Ты хочешь отдать дочь чужому мужику, который забил на нее?! Он даже не поздоровался с ней, когда мы вошли! Она что — пустое место?!
— Не ори, Айдаров…
— Я не ору. Я возмущаюсь! Где же твоя гребанная принципиальность, Кошка?!
— Я могу поговорить с Леной? — сквозь зубы.
— Со мной поговори! Со мной!! Хреновый я, да? Но я хотя бы стараюсь… Мне не всё равно!
— Мамочка… не ругай нас! Лев хороший! — прижимается к ее предплечью Аленка. — Я тут буду. С тобой.
— Кошкину на МРТ! — раздаётся громкий голос у палаты. — Носилки…
— Котёнок… здесь нельзя… — расстроенно гладит её Марьяна. — Ты не хочешь к Елене?…
— … Михалне… — добавляет Алёнка.
— Ах, да! — вздыхает Кошкина. — Михайловне…
— Я с тобой хочу, — начинает всхлипывать Алёнка. — Пожа-а-алуйста!
Марьяна расстроенно гладит её.
— Алёнка, в больнице нельзя, — подставляю ей сапожки. — Но мы завтра утром приедем опять. А сегодня… сегодня… Вот! — вдруг озаряет меня. — У меня друг есть, Гаврюха, смотри… — включаю ей видео. — Он очень тоскует, и отказывается есть. Он мне подсказал, что его должна покормить обязательно девочка. Давай, покормим…
Хихикая Аленка смотрит видео с сурикатом.
— Ну, я прошу тебя!! — беззвучно шепчу я Кошкиной.
Её глаза блестят от слёз.
— Тавегил ей дай… — едва заметно шмыгает она носом. — И грибы не давай.
Киваю.
В палату заходят два санитара с носилками.
 
— Её надо искупать… — дрожит голос Кошкиной.
— Искупаем.
— Надо купить бельё.
— Купим.
— И не смей говорить ей!