Бурят (СИ)
Капитан Джонсон, командующий ротой, охраняющей станцию Петровский Завод после того, как несчастье постигло прежнего ее командира майора Стирлинга, очень ответственно отнесся к предупреждению русского подполковника, навестившего его еще в июле:
— Капитан, я с американцами не воюю, я воюю с чехами, которые разграбили мое поместье и убили близких мне людей. Чехи умрут здесь все, а нужно ли умирать американцам? Мне же нужно очень немного: пару телег снарядов, патроны к пулеметам, еще кое-то по мелочи. И если мои люди мирно возьмут кое-что из проходящих на станции эшелонов… они ведь все равно возьмут, вопрос лишь в том, останутся ли после этого американцы в живых или нет.
— Но тут еще и японцы…
— А вы японцам не говорите. Кстати, макаки тоже все умрут: прощать то, что они творят с белыми людьми, я не намерен.
— Их просто больше.
— Насколько я помню, в войне с Россией на каждого погибшего русского солдата японцев было в ад отправлено не меньше пяти, к тому же тогда русские были простыми мужиками, которым ружья в руки дали — а у меня здесь отряд егерей. Но вы правы: в Петровском Заводе японцы нам не нужны, они все хотят забрать себе и мешают нам вести бизнес. Кстати, я тут прочитал про интересную американскую компанию под названием Интернешнл Харвестер. У вас случайно нет знакомых, кто мог бы посодействовать мне в приобретении некоторых ее изделий?
— Про эту компанию я слышал, а вам нужны грузовики?
— Нет, трактора.
— Тогда вы сделали не лучший выбор. Конечно, если у вас есть избыток денег…
— Нет избытка, но деньги имеются.
— Тогда я бы порекомендовал трактора Генри Форда. Больше того, отец лейтенанта Робинсона ими торгует где-то в Оклахоме, и если… правда, кто его отпустит до окончания этой идиотской войны в России?
— Позовите его, если не сложно.
— Несложно, вон он сидит и делает вид, что не спит. Эй, Робинсон! Тут мистер с тобой поговорить хочет.
— Да?
— Мистер Робинсон, вы бы хотели сильно помочь своему отцу в бизнесе?
— А разве это возможно, сидя здесь?
— Ну, съездите домой, поговорите с отцом. Мне нужно… сколько стрит трактор господина Форда?
— Когда я уезжал сюда, трактор продавался по семь сотен долларов.
— Мне нужны тысяча тракторов. С оплатой золотом.
— Вау! Но если я даже пошлю ему письмо…
— Я же сказал: съездите сами.
— А кто меня отсюда отпустит?
— Полковой врач. Для поправки вашего здоровья, ущерб которому нанесла рана, полученная при отражении атаки… капитан, кто на вас напал: казаки или японцы?
— Лучше пусть это будут неизвестные бандиты, мы их в сумерках даже рассмотреть не смогли, — усмехнулся капитан.
— Лейтенант, вы готовы героически пострадать? Скажем, за сто долларов наличными?
— За сто долларов? А страдать придется много?
— Не очень. Вы героически закроете своим телом капитана…
— Мне это не нравится.
— Не волнуйтесь, пуля попадет в руку, — Николай Павлович вытащил из кармана крошечный пистолетик. — Вообще-то пуля из этого пистолетика может разве что глаз выбить… а вас отправят домой, чтобы вы, рассказывая о своем героизме, привлекали в армию деревенских болванов. Получите какую-нибудь медаль — а заодно организуете через Владивосток поставку мне тракторов. Я заплачу пять процентов комиссионных наличными.
— Золотом?
— Я это уже говорил. Сегодня вечером вы заступите в караул, а когда нападут… неизвестные бандиты… да, я вам занесу бутылочку, завтра утром ее стоит выпить. Дня три у вас будет жар, но никаких других неприятностей пойло не принесет. Этот напиток местные шаманы пьют чтобы разговаривать с духами…
Когда лейтенант ушел готовиться к героизму, Николай Павлович протянул и капитану тоненькую пачку банкнот:
— Я думаю, что не стоит подчиненным платить больше, чем начальникам. Было приятно познакомиться!
— Взаимно! А по поводу грузов…
— Вы как предпочитаете получать комиссионные? Я, конечно, могу и золотом, но банкноты проще спрятать…
— Доллары подойдут.
— А фунты? У меня все же долларов не так много.
— Британские фунты? Годятся…
Все же Николай Павлович был не самым лучшим полководцем, однако горным инженером он точно был неплохим. Когда, после долгих раздумий, полковник Резухин счел разумным покинуть Троицкосавск, пять оставшихся у него эскадронов спокойно дошли до Орхона. То есть до улуса Цагаан-Эрэг, располагавшегося недалеко от впадения Орхона в Селенгу. Место спокойное, ровное — и кто бы мог подумать, что в прибрежный зарослях какие-то бандиты спрятали десяток пушек? Причем стальные пушки выстрелили буквально через доли секунды после того, как в спину казакам выстрелили деревянные «дробовики», так что уйти живыми удалось далеко не всем. Далеко не всем, впрочем, удалась уйти тоже очень недалеко: подполковник Андреев искренне считал, что «предателям России» места на земле нет. В чем его горячо поддерживали и местные мужики, считавшие казаков Семенова не иначе как «исчадием ада», и буряты с монголами, сильно пострадавшие от грабежей и на таможне, и на рынке…
А отряд «подполковника Андреева» разом пополнился тремя сотнями бойцов: освобожденные им из Троицкосавской тюрьмы (больше напоминавшей концлагерь) хотели в отряд записаться чуть ли не единодушно, но Николай Павлович взял лишь тех, кто повоевать уже успел. Потому что ему требовались именно опытные бойцы: как ни крути, а освобождать теперь предстояло столицу Забайкальской губернии…
В самом начале октября между Кузнецовым и Андреевым пробежала кошка. Даже не кошка, а буквально тигр уссурийский: Николай Павлович после обстоятельной беседы с «заместителем» Ивана Алексеевича «по большевистской части» попросту приказал этого заместителя расстрелять. Объяснив это просто:
— Этот ваш заместитель — открытый враг России. Хуже казаков семеновских: те хоть и убивали мужиков с семьями, но убивали тех, кто — по их мнению — врагам служил или их предал. А этот предложил мне всех казаков расстрелять! Просто потому, что они казаками родились! Мы с тобой три тысячи казаков уговорили народ не трогать, домой идти и хозяйством заняться — и они нам поверили, а он всех их расстрелять собрался. Но теперь не расстреляет.
— Казаки против революции…
— Казаки работали, делали, что им приказано. Приказано бунтовщиков усмирять — усмиряли. Будет им приказ за Россию жизнь положить — положат не задумываясь. Ты в одном прав: нужна власть, которая верные приказы отдавать станет. А власть, которая народ тиранить будет — такая власть России не нужна. И заместитель этот твой, людей готовый убивать из-за того, что они не в той семье, где ему хочется, родились, России точно не нужен. Русскому народу нужна правильная русская власть!
— Верно товарищ Ленин говорил: великодержавный русский шовинизм…
— А вы сами-то, товарищ Кузнецов, кто родом-то? Поди русский, то есть, по вашему выходит, шовинист? Я-то точно не шовинист, на лицо мое посмотреть довольно чтобы в этом убедиться. А товарищ ваш этот Ленин идею такую точно не просто так пропагандирует, надо бы к нему присмотреться повнимательнее.
— А в чем он не прав? Царская Россия угнетала угнетенные народы…
— Вы бы, прежде чем глупости говорить, все же подумали сначала. Вот взять меня: дворянин из второй части книги, дед мой дворянином был, причем во вторую часть его записали когда он жену-бурятку привез. Она, между прочим, к императору в гости без церемоний заходила, хотя и родилась в юрте. Кто ее угнетал? Русские солдаты кровью своей оберегали все эти, как вы говорите, угнетенные народы от врагов, и в дела их вообще русские люди не вмешивались. Сколько в столице князей горских бегало? Рядом с русскими князьями они безродными босяками казались — но Россия их привечала как своих же, с Ивана Великого род ведущих. А польские дворяне — в России иной мужик крепостной побогаче их жил — но шляхта эта, не научившаяся еще задницу чисто подтирать, привилегий имела как бы не поболее, чем русское столбовое дворянство. И русский мужик все эти угнетенные народы кормил, одевал и обувал, от себя последнее отрывая. Кто в империи жил хуже русского мужика? Да никто! И рассуждать после этого о русском шовинизме может только тот, кто зла желает России. А вот почему — давайте в этом разбираться. И когда разберемся… мы же уже умеем с врагами разбираться? Не очень, конечно, хорошо еще, но ведь научимся?