Рябиновый костёр (СИ)

— Ну, папа-то у нас в этом знаток. Профессионал! — Раздражение нарастало, но надо было накрывать на стол и садиться завтракать.
А вот когда Алиска убежала к себе в комнату, Лара позвонила Фёдору.
— Привет. — В его голосе слышалось удивление. — Что-то случилось?
— Нет, звоню узнать, как ты. Чему ты удивлён?
— Обычно ты не звонишь с утра. У вас точно всё нормально?
— Да. — Лара почувствовала разочарование, желание что-либо выяснять отпало.
— Тогда до встречи, я завтра вернусь — поговорим.
Он отключился. А Лариса думала о том, что в его голосе не было теплоты, заботы, он даже не сказал дежурное «Целую» на прощанье.
Что они пытаются строить? Какую семью? Между ними нет чувств, потому что он давно разлюбил, а она и не любила его никогда. А то, что она принимала за любовь, было чем-то другим, чем — разберётся потом, когда немножко успокоится. А так врала и ему, и себе. Относилась к нему, как к мальчишке, позволяла себя ценить, ублажать и принимала это как должное, но не любила, как женщина может любить мужчину. Не горела она им. Хотела подчинить, показать, прежде всего себе, что от неё нельзя отказаться. А он смог отказаться, и обратно его вернуть не получится. Да и надо ли? У них полжизни впереди, которую можно прожить с удовольствием. Пусть врозь, но с тем, с кем комфортно. Чего зря время тянуть. Они до сих пор вместе только из-за Алисы, но через год-другой дочь сама почувствует и увидит, что семьи-то нет. Да и вынужденный секс не удовлетворяет страждущее тело. В результате Лара просто имитирует оргазм. Вот не поверит она ни в жизнь, что Фёдор этого не понимает. Это внезапное озарение ввело её в шок, длившийся не очень долго. Она наконец-то приняла решение, о чём они будут говорить с Фёдором, как только он приедет домой.
***
Когда Юрий Алексеевич Коробов в очередной раз пригласил Дашу поприсутствовать на родах, она не увидела в этом ничего плохого. В конце концов, ей это было интересно, а когда в отделении спокойно и в её присутствии никто не нуждался, она с удовольствием наблюдала за работой врачей. Её не гнали, наоборот, рассказывали, что и как происходит, зачем производится то или иное действие, почему вводится тот или иной препарат. В ней видели будущего врача и охотно делились знаниями.
Вот и сегодня, когда заведующий отделением предложил ей присутствовать на родах, Даша обрадовалась.
Дежурил, правда, сегодня не он, а Вера Николаевна, но беременная Котикова была его пациенткой, и как только отошли воды, дежурная врач её осмотрела, велела сделать очистительную клизму и переводить в предродовую палату, сама же позвонила Коробову. Он приехал быстро, несмотря на дождь.
— Торопился, потому что роды у Котиковой не первые, могут быть стремительными, — говорил Даше, вытирая мокрую голову полотенцем, — а там так льёт, — кивнул в сторону окна, — пока от машины до крыльца добежал, вымок до нитки.
Он отправил Дашу следить за роженицей, а сам задержался в ординаторской.
Даша на это лишь улыбнулась. Смешной он был, этот заведующий, и немножко странный. Каждый раз, когда они сталкивались во время дежурств, он угощал её конфетами и рассказывал какие-нибудь случаи из своей практики или жизни в Москве. Интересовался, собирается ли она в будущем покорять столицу. Даша смеялась в ответ, говоря, что ей ещё учиться и учиться, потом надо стать специалистом, к тому же у неё здесь мама, так что столицы в её планах на жизнь никогда не было. Он же доказывал, что там такие возможности и, главное, такие люди, что не стремиться туда просто грех. Один его научный руководитель чего стоит, а потом добавлял, что обязательно вернётся в Москву, как только изменятся его личные обстоятельства.
Он казался Даше приятным мужчиной, но нравился ей другой…
Пока заведующий переодевался и сушил волосы, Даша находилась в предродовой вместе с Котиковой. Всё шло как обычно, роды вторые, естественные.
Через час после приезда заведующего женщина родила здоровую девочку весом три килограмма четыреста грамм и ростом пятьдесят один сантиметр. Ребёнок закричал сразу, так что ничего не предвещало беды.
 
Оставив Котикову в родзале со льдом на животе, Юрий Алексеевич удалился писать историю. Даша осталась. Несмотря на свой очень маленький опыт работы, она никогда не понимала, как можно оставить только что родившую женщину одну, без какого-либо наблюдения. Но все так делали, значит, это было нормально.
Даша сбегала к себе на пост. Заглянула в палаты и, убедившись, что там ничего особенного не происходит, вернулась к Котиковой. Очень вовремя вернулась, потому что у женщины началось кровотечение.
Даша побежала в ординаторскую, сообщила врачам. В родзал её не пустили, она лишь слышала, как Юрий Алексеевич очень эмоционально спорил с Верой Николаевной. Да они просто кричали друг на друга, а потом увезли Котикову в операционную.
В эту ночь Даша больше не видела заведующего.
А утром, когда в отделение пришёл главврач, слышала, как Вера Николаевна ему рассказывала о происшедшем и закончила свою речь словами:
— Рябина бы сумел удалить только миоматозный узел, и женщина не лишилась бы матки.
— Так то Рябина, — ответил Валерий Михайлович. И Даша почувствовала гордость, потому что ей посчастливилось работать с таким высококлассным врачом. О том, что он ей нравится как мужчина, Даша старалась не думать.
  
Часть 18
 
Часть 18
Эта неделя в Москве оказалась для Фёдора очень значимой. Впервые за много лет он окунулся в ту среду, в которой вырос и по которой, оказывается, очень скучал, и встретился с коллегами и друзьями родителей. Они говорили о работе, о науке, о возможностях, и он задумался о том времени, которое уже не вернуть. Сейчас это показалось важным.
Раньше он никогда не приезжал к родителям один. Обычно с ним была дочь, и всё внимание отца с матерью, уделялось именно ей, до разговоров по душам как-то не доходило. А тут было время на общение.
После банкета они долго сидели в кухне за столом и говорили о его детстве, об отце. Потом мама ушла спать, утирая слёзы. Несмотря на то, что прошло столько лет, её душа не смирилась, и она всегда плакала, вспоминая первого мужа. Роман Владимирович проводил её в спальню, а потом вернулся.
— У твоих родителей такая любовь была, — задумчиво произнёс Недлин, наливая себе и Феде ещё по рюмочке, — о такой любви слагают легенды. Жаль только, что «долго и счастливо» у них не вышло. Сначала смерть Насти, потом вторая неудачная беременность, и Маша погасла. Ожила, только когда ты на свет появился.
Фёдор поймал себя на том, что не знал, даже не подозревал, что у его матери кроме него были другие дети.
— Па-а-а, — протянул он, как когда-то в детстве, — а что с Настей-то случилось?
— Не выжила девочка, слабенькая родилась, недоношенная. Да и мы сглупили, все силы на спасение Маши бросили, а неонатолог проглядел ребёнка. А может, и нет, может, мы так хотим думать, а на самом деле ничего сделать было нельзя и я старый дурак на постороннего человека вину перекладываю с единственной целью, чтобы жить легче было. Диагноз не спрашиваешь? Сам всё понял? — Недлин внимательно смотрел на сына.
— Она сколько прожила-то? — в голосе Фёдора сквозила горечь.
— Настя? Сутки. С ИВЛ сняли, дыхание самостоятельное было, а потом раз — и ушла… Недоношенная, слабенькая девочка, — повторился Роман Владимирович, снял очки и пальцами потёр глаза, потом налил себе и Феде ещё по одной, и они выпили не чокаясь. — Мы с Серёжей её схоронили. Одели в то, что для выписки приготовлено было, коробку нашли, потому что в то время для новорожденного ребёнка гробы не предусматривались, только место удалось выбить, а могилу уже сами копали, да крест ставили с табличкой. Пили потом, вот как с тобой сейчас. А Серёжа всё поверить не мог, что смерть его ребёнка забрала. Ты-то на кладбище не ходил никогда, а так бы знал, что за могилой отца Настя лежит.