Точка Лагранжа (Сборник)

Все это я изложил Луису, надеясь, что здравый смысл в нем победит власть древнего предрассудка. Но вышло скверно: он решил, что я считаю его сумасшедшим да вдобавок позволяю себе вмешиваться в его личную жизнь. Мы поссорились и даже дрались на дуэли; стрелком Луис оказался никудышным, а я прострелил ему шляпу (само собой, специально) и на том успокоился.
Однако после этого случая он перестал быть со мной откровенен. Да и вообще замкнулся, ушел в себя, стал нелюдимым. Меня это не слишком огорчало — я считал, что чем меньше времени мой друг и партнер проводит со своими собутыльниками, тем лучше для дела, — а вот Машенька очень переживала. Именно в это время мы с ней очень сблизились, как только могут сблизиться заброшенные судьбой на край света соотечественники, и как-то само собой вышло, что странная мания де Легисамо стала постоянной темой наших разговоров. Луис и Машеньке рассказывал о кристалле — опуская, конечно, трагические детали своей первой неудавшейся женитьбы и пикантные подробности ухаживания за ней самой. При всей романтичности своей натуры Машенька, разумеется, ни секунды не верила в сказки о старинных индейских амулетах, способных подчинять волю и чувства других людей. Но легенда показалась ей очень красивой, а сам кристалл понравился еще больше. Она даже умоляла мужа, чтобы тот позволил ей носить El Corazon на цепочке, как украшение, но Луис, обычно ни в чем ей не отказывавший, на этот раз уперся как баран. «Кристалл будет храниться в сейфе, — отвечал он, — и ты никогда его не наденешь». Я думаю, Луис боялся, что талисман принесет Машеньке несчастье, ведь он уже стал однажды косвенной причиной гибели Глории, но объяснить этого жене по понятным причинам не мог. Непреклонность де Легисамо только разжигала Машень-кино желание сорвать запретный плод, и кто знает, чем бы это все кончилось, если бы мне не пришла в голову простая, но очень удачная мысль. Я посоветовал Машеньке заказать у столичных ювелиров точную копию камня и хранить сей факт в тайне от всех, кроме, разумеется, самого Луиса. Тогда, появляясь в свете — если можно назвать этим словом сборище безнадежно провинциальных плантаторов и членов их семей, — она сможет блистать, считаясь хозяйкой баснословно дорогой безделушки, ради которой многие семьи готовы прозакладывать свой дом и всю свою родню в придачу.
Машенька пришла от моей хитрости в восторг и без особого труда уговорила Луиса оплатить эту маленькую мистификацию. Мне пришлось несколько раз съездить в столицу: сначала найти надежного ювелира (контора «Мозес Лазарсон и сыновья»), затем разместить заказ, консультировать изготовление подделки (оригинал, мне, конечно, никто с собой взять не позволил — пришлось довольствоваться рисунками), заплатить двойную цену за то, чтобы Лазарсоны сохранили все в строжайшем секрете, — в общем, несколько месяцев у меня хлопот был полон рот, а что в результате? Машенька пару раз надела фальшивый Еl Согаzon, покрасовалась перед плантаторами и их женами, произвела фурор в высшем обществе Манауса и совершенно охладела к очаровательному украшению. Впрочем, сердиться на нее за такую ветреность я не мог, поскольку к этому времени отношения наши несколько изменились. Луис все больше отдалялся от жены, всецело поглощенный своим бизнесом, и Машенька чувствовала себя одинокой и покинутой. И хотя она по-прежнему не знала ни в чем отказа, мне она казалась редкой и нежной птицей, запертой в золотой клетке. Такой клеткой стала для нее белая башенка, выстроенная де Легисамо в некотором отдалении от хозяйского дома, — Машенька говорила, что коридоры и темные залы старой усадьбы наводят на нее меланхолию. От восточного флигеля к башенке вел крытый переход, обшитый кедровыми панелями, но у Машеньки был и отдельный вход. Сначала Машенька перебиралась в башню только на время отлучек мужа — а Луис по-прежнему часто уезжал то в Манаус, то в столицу, и если в первые месяцы после женитьбы он возвращался из этих разъездов, пылая нетерпением и страстью, то уже через год он задерживался там гораздо дольше, чем требовали того дела. А потом генерал Прадо попытался совершить переворот и был убит во время штурма президентского дворца. Темная история с этим мятежом: достаточно сказать, что люди, пришедшие в результате его подавления к власти, состояли в том же тайном обществе, что и Цезарь, поэтому представили дело так, будто бы генерал защищал закон и порядок и погиб, исполняя свой святой долг. После смерти генерала поползли слухи о миллионах, осевших на его счетах в европейских банках в результате каких-то очень успешных тайных сделок. Думаю, это миф — не представляю, чем нужно было торговать Цезарю, чтобы сколотить эти миллионы. Но латиноамериканцы склонны к преувеличениям и легко верят в сказки, которые сами же и придумывают, — именно поэтому в столице никто не сомневался в том, что генерал Прадо покинул этот мир сказочно богатым человеком. Охотников за наследством Цезаря сыскалось предостаточно; именно из-за их настойчивости молодая жена генерала, Миранда, была вынуждена искать убежища в «Холодной горе». Вскоре после ее появления стало ясно, что симпатия, которую Луис питает к кузине, далеко выходит за рамки того, что можно считать родственными чувствами. Машенька окончательно перебралась жить в башню… а мне был дарован ключ от ее дверей.
 
Я рассказываю всю эту долгую историю лишь для того, чтобы объяснить, почему исчезновение талисмана совсем меня не расстроило. Похоже, эта штуковина действительно обладала магическими свойствами, только не теми, о которых говорилось в легенде и в которые верил мой друг и партнер. Мне кажется, что таинственный кристалл окутывала атмосфера какого-то неясного зла, что-то вроде тени невообразимо далекого прошлого, губительной для светлых и чистых чувств. Ничем иным я не могу объяснить внезапное охлаждение Луиса к своей молодой жене — охлаждение, бросившее нас с Машенькой в объятия друг друга, но сделавшее жизнь в «Холодной горе» напряженной и полной скрытых противоречий. В своем грехе я, как, впрочем, и большинство грешников, стремился винить не себя, а некие непреодолимые обстоятельства, и тут El Corazon пришелся как нельзя более кстати. Долго я уговаривал себя, что, если бы не эта каменюка, де Легисамо не сошел бы с ума и не разлюбил Машеньку, а я избежал бы горестной необходимости соблазнять жену друга и делового партнера, прикрывая собственную страсть рассуждениями о духовной помощи и человеколюбии. Конечно, исчезновение кристалла, похищенного чьей-то дерзновенной рукой, уже не могло изменить ситуацию, но мне было бы спокойней знать, что злое волшебство кристалла никогда больше не повлияет на судьбы близких мне людей.
Поэтому если я переживал из-за чего-то тем памятным утром, то вовсе не оттого, что, перевернув вверх дном всю усадьбу, мы так и не обнаружили следов пропавшей драгоценности. По мне, всем стало бы только лучше, если бы она провалилась в ад. Видите ли, вскрытый сейф в сокровищнице Луиса — это прежде всего прокол в моей работе, ведь, пока мы с Луисом не уехали в столицу, за безопасность «Холодной горы» отвечаю я. Так что в то утро я нервничал ничуть не меньше, чем другие участники поисков, хотя мотивы наши были несколько различны. И уж совсем мне стало худо, когда Ланселот обнаружил в высохшем колодце за псарней труп индейца в черно-зеленой форме официанта.
 
10
Лицо индейца успели попробовать на вкус какие-то мелкие грызуны, но основные черты еще угадывались, и Анненков решил, что труп принадлежит тому самому «слуге», который настойчиво предлагал ему выпить вина.
Ланселот Стиллуотер присел рядом с ним на корточки и внимательно осмотрел повреждения.
— Шея сломана, — сказал он, пыхнув папиросой. Серый столбик пепла упал на щеку индейца. — И голова пробита чем-то тяжелым, видите?
— Вижу. По-моему, сперва его стукнули как раз по голове.
— А потом сбросили в колодец? Да, похоже на правду.
Капитан оглянулся. Трое слуг, помогавших вытаскивать труп из колодца, опасливо жались поодаль.