Металлист. Назад в СССР (СИ)

— А чё они вообще? — спросил ещё один.
— Им разве повод нужен? — вклинился другой.
Обсуждали коварство и подлость пэтэушников, невзирая на то, что многие из пионеров отправятся учиться именно туда. Я подумал, что мне в чём-то повезло даже. Что я попал не в рассадник гопоты и пролетарскую альма-матер, а в десятый класс, более-менее приличное место.
Затем они принялись перемывать кости уже мне лично, мол, слабак, двойки по физкультуре, даже подтянуться не могу, мол, неудивительно. Слушать такое, пусть не совсем про себя, оказалось достаточно неприятно, и я поторопился выйти из туалета.
— О, Таранька, и ты тут? Лёгок на помине! — гаркнул один из одноклассников, Данила Мартынюк. Дебелый, усатый хохол раза в два меня шире.
Остальные его собеседники закивали в знак приветствия, пряча ухмылки.
— Ты за словами следи, друг сердешный, — сказал я.
— Чего-о-о… — протянул Мартынюк, щелчком отправляя докуренный бычок мне под ноги.
Остальные предвкушающе загудели, сам собой образовался круг, внутри которого остались только мы двое. Различие в весовых категориях никого не смущало. Меня тоже, хотя я предпочёл бы разрулить на словах.
— Какой я тебе Таранька? — хмыкнул я. — Александром меня зовут, если вдруг забыл.
— Таранька и есть, — посмеялся кто-то в толпе одинаковых синих костюмов и красных галстуков.
Данила скорчил насмешливую рожу, попытался положить руку мне на плечо, но я не позволил ему этого сделать.
— Мне тут башку пробили на днях, слыхал? — спросил я. — Я после этого буйный стал, могу ведь и кинуться.
— Да я тебе дам разок в лоб, мозги на место встанут, — произнёс Мартынюк.
— Я тебе лицо обглодаю, — я уставился злым немигающим взглядом однокласснику прямо в лицо.
Он отвёл взгляд первым, не выдержал. А я понял, что массу мне срочно надо наращивать. Хотя бы на твороге и яйцах, хотя бы с помощью турника во дворе и самодельных тренажёров, но это жизненно необходимо. Провинция-с. Всякое может случиться.
— Э, да харош! В самом деле, вы чего⁈ — выкрикнул кто-то из толпы. — Брэк!
— Саньке и правда башку-то отбили…
— Он вообще чего?
— Да куда ему, не кинулся бы он, зассал бы…
— Слышь, Таранов, ты тоже базар-то фильтруй, — после некоторой паузы сказал Мартынюк.
На попятную пошёл, всё-таки, почувствовал что-то, увидел во взгляде. Не Таранька теперь, уже хорошо.
— Да без бэ, — сказал я, протягивая Мартынюку раскрытую ладонь.
Подлых ударов я ничуть не опасался. Время не то. За подлый удар его зрители сами потом уработают.
Данила пожал протянутую руку. Неохотно, но пожал. И слава Богу, что Саша Таранов тут не считается наравне с земляным червяком. И что я не в ПТУ, а в десятом классе.
А тут ещё и звонок прозвенел. Пионеры побросали окурки, быстрым шагом направились к школе, и я вместе со всеми.
— Ну ты даёшь, Санёк, — гоготнул кто-то, тихонько хлопнув меня по плечу.
Я обернулся. Канат Алибеков, ехидно улыбаясь, шёл следом за мной. Догнал, поравнялся.
— А ты вот скажи… Кинулся бы? — спросил он. — Он же тебя одной рукой бы опрокинул.
Немного задумался. Пожалуй, да. Иначе не стал бы и задираться. Я просто рос в девяностые, и там далеко не всегда решала масса. Дух важнее. Готовность пойти до конца. Мартынюк явно не был готов.
— Кинулся бы. Только фигня это, Канат, — сказал я. — Ну повозили бы мы друг другу по морде, разошлись бы. Только я-то знаю, что я прав. И он знает, что я прав, а он нет.
— Так-то да, — закивал Алибеков.
Остальные, из девятых и восьмых классов, незнакомые мне, закивали тоже. Хоть драки и не случилось, но обсудить было что, и ребята, перебивая друг дружку, делились впечатлениями на ходу. Я уже не слушал, ничего интересного они не произносили.
Вернулись в класс, где наряду с портретами Пушкина, Гоголя и Лермонтова висели портреты Маркса и Ленина, расселись по местам, подгоняемые недовольным взором русички.
Варя поморщилась, когда я уселся за парту.
— Ты теперь курить стал? — шёпотом спросила она.
Я молча покачал головой. Говорить, что это пацаны курили, а я рядом стоял, было как-то неловко. Да и кто она такая, чтобы я перед ней отчитывался? Просто соседка по парте, случайный человек.
 
— Таранов! Где ваш учебник? — визгливо спросила учительница, пожилая, но молодящаяся женщина с сожжёнными пергидролью волосами.
Я встал, заслышав свою фамилию, Варя пододвинула учебник на середину парты. Назвать имя учительницы она мне не успела.
— Э-э-э… У меня его нет, — признался я.
— Безобразие! — взвизгнула училка. — Вы же теперь десятиклассник, взрослый, сознательный человек, комсомолец!
Ха-ха-ха. Вы даже не представляете, насколько взрослый. Почти ровесник, наверное. Всё-таки старели здесь рано.
— И поэтому я принял сознательное решение оставить учебник дома, — сказал я. — Забота об экологии родной страны. Ради производства учебников вырубается значительная часть советских лесов! И благое дело по обеспечению каждого школьника собственным учебником оборачивается экологической катастрофой в Европейской части РСФСР.
— Во заливает, — тихонько заржал кто-то на задних рядах.
Учительница фыркнула.
— Вы на уроке литературы, Таранов, а не на комсомольском собрании, — произнесла она, хотя я видел, что моя речь её несколько смутила. — Будьте добры в следующий раз принести учебник. Садитесь, товарищ Таранов. Орлова, придётся вам поделиться учебником с этим… Экологом.
Варины щёки порозовели. Я сел за парту, изображая из себя прилежного ученика, а сам думал о том, как подобный формализм и строгое следование правилам отбивают у учеников тягу к знаниям. Я, конечно, не педагог, но с высоты прожитых лет понимал, что далеко не все выпускники педа могут быть учителями.
— Как её зовут? — шёпотом спросил я у соседки.
— Тамара Леонтьевна, — ответила Варя.
Учительница отстранённо бубнила что-то про Горького, пока весь класс пытался сдерживать зевоту. Несмотря на то, что это был последний урок, сонливость накатывала со страшной силой. Представляю, что творится в классе, если поставить её урок на восемь утра.
Зато когда звонок возвестил об окончании ещё одного дня учёбы, все подорвались со своих мест в радостном возбуждении. И я тоже.
  
Глава 7
 
Из школы я шёл домой один. У сестёр уроки закончились раньше, а прибиваться к одной из компаний одноклассников или одноклассниц я не стал. Полупустой портфель казался почти невесомым, жёлтое осеннее солнце припекало так, что пришлось расстегнуть пиджак и несколько пуговиц на рубашке. Шёл и думал.
К моему удивлению, мне тут было нормально. Не сказать, что я влился в восемьдесят третий год, как тесто в формочку, были и раздражающие моменты, но в целом — нормально. Настоящему индейцу завсегда везде ништяк, и я решил, что если это произошло, то так и должно быть. Будем рваться наверх с низкого старта. Меня даже охватил некий азарт, предвкушение будущих свершений. Если я сумел добиться многого в своём времени, в девяностые и нулевые, то здесь и подавно сумею.
Но одно я решил твёрдо, никакого плагиата. Даже если авторы музыки или текстов ещё не родились, это всё равно будет плагиат, воровство, которое я терпеть не мог. Меня в своё время обвиняли в том, что «Сибирская Язва» сплагиатила несколько песен у Sodom и Testament,и пусть даже до суда дело не дошло, история вышла с душком, здорово потрепав мне нервы. Мне удалось доказать нашу невиновность, конечно, да и вообще, не украл, а вдохновился, как говорится.
Нет, рецепт быстрого успеха у меня был. Повторить успех и репертуар «Ласкового мая» до появления собственно «Ласкового мая», провернуть схему с фейковыми артистами и фонограммой, прочесать весь Союз с гастролями. Денег будет столько, что печку дома можно будет топить не дровами, а брикетами советских рублей. Но этот путь вонял слабостью. Да и при одной только мысли о том, что я буду прыгать на сцене в узких джинсиках, распевая мальчишеским тенорком про белые розы или седую ночь, мне становилось дурно.