Встреча

Однако ходил слух, что кое-кто может обогнать Люси Сноу на виселице. Некая Эдна Барлоу, убившая своего собственного ребёнка и подозревавшаяся в смерти ещё одного. Сейчас она содержалась в Миллинокетской тюрьме, но у них там не было виселицы. Значит, на повешение её отправят в Томастон. Констебль Гринлоу будет готов. Он уже приготовил камеру в другом коридоре – не хотелось сажать эту Барлоу рядом с Люси Сноу. Две убийцы бок о бок – не самая хорошая идея!
Супруга чуть сама не повесила Отиса, когда узнала, что тот водил их внука посмотреть на убийцу. Но это, казалось, никак не повредило парню. Более того, он сделал школьный доклад и получил пятёрку с плюсом. Первую пятёрку с плюсом в их семье, и сказал, что хочет стать репортёром. Только подумайте – крошка Джо, восьми лет отроду, уже говорит о том, что станет репортёром!
Констебль выдернул себя из лёгкой дремоты. Они говорили на пониженных тонах, Отис едва мог их расслышать. Он немного наклонился вперёд и поймал несколько слов.
– Значит, это не беспокоит тебя, Фин?
«Не беспокоит то, что она осуждена за убийство и вот-вот умрёт?» – предположил констебль.
– Нет, а должно?
«Должно! – хотелось прокричать констеблю Гринлоу. – Что она с тобой сотворила? Заколдовала?»
Люси опустила голос ещё ниже. Сейчас он совсем их не слышал. Голос Люси был хриплым:
– Не знаю, получилось ли бы у нас. Я имею в виду, пожениться и всё остальное, даже если бы я была свободна.
– У твоей мамы как-то получилось, – ответил Фин. Мэй рассказала ему о крушении «Решительного». – Она вышла за моряка, капитана корабля на службе Её Величества. Я не капитан, но кораблестроитель. Я живу морем. А ты сможешь плавать.
Люси просунула руки обратно за решётку и прижала к глазам. Она мечтала о такой жизни, но теперь это было невозможно. И какой смысл говорить о том, чему не суждено сбыться?
– Время вышло! – они услышали, как скрипнул стул, когда констебль Гринлоу встал. – Поторапливайся, парень.
Фин протянул руку и пробежал длинными пальцами по волосам Люси. Она коснулась ладонью его щеки.
– Хватит там! Никаких фокусов. Не в моё дежурство, – рявкнул констебль и грубо схватил парня за локоть.
Фин вырвал руку и обернулся через плечо. По лицу Люси струились слёзы. Она дотронулась до щеки, которой его рука касалась мгновение назад, а потом – к волосам. Неужели это их последнее прикосновение? Могут ли два эти прикосновения выдержать то короткое время, что осталось от её жизни? Сможет ли она унести их в вечность?
  
4. Нарушенное обещание
 
Стэнниша пригласили писать портрет в Нью-Йорк, что стало для Ханны большим облегчением. Это произошло через неделю после свадебной церемонии – время поговорить об ужасной участи Люси они так и не выкроили, а те несколько слов, которыми успели обменяться, были поверхностны.
– Моя дорогая, я знаю, как это, наверное, трудно для тебя. Мне так жаль. – Он взял её руку и прижал к губам. Но часть слов осталась невысказанными: она читала их в его глазах. Стэнниш явно находил успокаивающим, что в мире станет одной девушкой, столь похожей на его невесту, меньше. Его чуть удар не хватил тем днём прошлого лета, когда он случайно столкнулся с Мэй.
– Что ж, по крайней мере, она живёт в открытом море на маяке, – фыркнул тогда художник. Люси гораздо больше походила на Мэй, чем на Ханну, и теперь, когда он настоял, чтобы Ханна покрасила волосы, сходство стало ещё менее заметным. Кроме того, Стэнниш заставил её пообещать, что она больше не будет плавать.
– Ты излечишься к весне. Обещаю.
Излечишься – какое странное слово! От чего ей предстояло излечиться – от своей природы? Стэнниш называл это пристрастием. Но это же её суть, её неотъемлемое качество! Она – дочь моря, именно такой её создал Господь. Стэнниш сказал, что она привыкнет жить вдали от воды, и кристаллические чешуйки перестанут сыпаться с её ног. Даже дал ей мазь, облегчающую раздражение.
Ханна нарушила обещание, данное Стэннишу, спустя две ночи, как тот отбыл в Нью-Йорк, и впервые за последние шесть недель плавала. Стоило девушке только зайти в воду, как она снова почувствовала себя самой собой, даже тёмная краска, казалось, вымывалась из волос с каждой новой волной. Что-то глубоко внутри неё вновь обретало цельность, она как будто выздоравливала… Если Стэнниш любит её так сильно, как говорит, разве не именно это он полюбил? Её суть – то, что делало её Ханной. Девушку преследовали слова, сказанные Этти на ступенях церкви. Они как будто кружили над её головой назойливыми мухами: елейный, поверхностный, лакированный. Последнее – самое ужасное. Она действительно полюбила кого-то поверхностного и ненаполненного? Но он же был выдающимся художником. Самым известным в Бостоне, Нью-Йорке, Лондоне, Париже. Он черпал вдохновение из чего-то, находящегося глубоко внутри него. Из чего-то, от чего она приходила в восторг. Художник величины Стэнниша Уитмана Уилера не мог быть ненаполненным. Его искусство оставалось для неё загадкой, оно делало его тем, кем он был. И она гордилась этим, любила его за это, чтила и ничего не хотела в нём изменить. Почему же он не чувствовал того же по отношению к ней? Она прикоснулась к голове. Волосы становились более упругими и мягкими: ночные купания потихоньку вымывали краску.
 
В шумной Бостонской бухте было одно уединённое место: тихий канал Форт-Пойнт. Заброшенный буксир, уткнувшийся в пирс, если никто не спохватится, за год-другой опустится на илистое дно. Идеальное место, чтобы спрятать одежду и скользнуть в воду – только она и водяные крысы, не обращающие на неё никакого внимания.
Той ночью, впервые опустившись в воду, она испытала настоящее потрясение. Прошла целая вечность, пока ноги превратились в длинный сильный хвост. Ей пришлось грести руками, чего раньше никогда не случалось. Ноги били по воде, пока Ханна, наконец, не остановилась, испугавшись, что поднимает слишком много брызг и привлекает внимание с берега. Тогда девушка нырнула, но обнаружила, что не может задерживать дыхание с былой лёгкостью. Она едва доплыла до канала, когда ей пришлось всплыть, чтобы глотнуть воздуха. Повсюду были масляные пятна и мусор оживлённой городской бухты. Она повернула направо, нырнула поглубже и поплыла прямо в бухту, стараясь не попадать в сполохи света Бостонского маяка, когда её ноги наконец-то слились воедино. В первую ночь у неё не было сил, чтобы уплыть далеко. Но во вторую она чувствовала себя уверенней и взяла курс на юго-юго-восток к отмели Стеллваген. Ханна уклонилась от стаи дельфинов. Обычно она проплывала с ними по нескольку миль – те любили поиграть с ней, особенно когда у них появлялись детёныши. Девушка частенько помогала с дельфинятами: подгоняла вперёд, чтобы держались поближе к матерям и подальше от акул, или просто кувыркалась с ними в струях течения. Но этой ночью она не чувствовала себя готовой к общению.
По крайней мере, у неё был шанс снова встретиться с Этти. Девочка собиралась попробовать связаться с Мэй и её возлюбленным Хью. Молодой учёный – выпускник Гарварда, – Хью, как только началось судебное разбирательство, сказал, что они могут подать апелляцию, если Люси признают виновной. Ханна с Этти немногое понимали в законах. Мэй написала Ханне и Этти с Эгг-Рока, маяка у берегов Бар-Харбора, где жила со своим отчимом, Гаром Пламом, и его болезненной женой Хепсибой. Мэй тревожилась – уже несколько недель от Хью не было никаких новостей. Ханна знала, как это тяжело. Но была уверена: Хью не оставит Мэй. Она и сама часто беспокоилась, когда Стэнниш уезжал, как, например, сейчас, получив новый заказ в Нью-Йорке, знала тот блистательный мир, частью которого он был: мир эффектных женщин и экстравагантных вечеринок. Там было совсем не так, как в Бостоне. Он вернётся с рассказами о гранд-дамах города и последней моде. Стэнниш всегда возвращался и, обнимая Ханну, говорил, что никто не мог сравниться с её красотой. То были замечательные мгновения. Она хранила их, как драгоценные камни, нанизывая вместе, словно жемчужины ожерелья, подтверждающие истинность их любви.