Писарь Первой конной (СИ)

— И в чем заключается моя радость?
— Сегодня же мы вас отправим в Москву. Поедете на поезде. Сопровождать вас будут два моих сотрудника.
— Можно помыться? — спросил я, то, что больше всего меня волновало в эту минуту.
— Что? — с удивлением спросил Вельяминов.
— В баню можно сходить?
— В здании ЧеКа бани нет, терпите до Москвы.
Чистота моего тела Вельяминова мало беспокоила. Похоже, что его единственным желанием было спихнуть меня с рук, и пусть с этим делом разбираются в Москве.
В сопровождении двух чекистов я вышел на улицу. Сильный холодный ветер пронизывал насквозь. На дворе была середина ноября. Видя, как я ежусь на холодном ветру, один из чекистов, молодой вихрастый парень, вернулся в ЧеКа и вынес мне старую шинель с обрезанными понизу краями. Кто и зачем из добротной шинели сделал дурацкую курточку, было непонятно, но она хотя бы прикрывала верх моего туловища.
Сами по себе чекисты оказались не плохими парнями. Их единственным желанием было поскорее доставить меня в Москву. Худенького вихрастого парня звали Пашка, его более старшего напарника с густыми черными усами, лихо закрученными вверх — Гриша.
Сопровождаемый конвоирами я дошел до железнодорожного вокзала и тут выяснилось, что в нужном направлении в ближайшее время поездов не будет. Железнодорожный служащий сам ничего не знал о случившемся: то ли произошла авария и поезд сошел с рельсов, то ли кто-то эти рельсы разобрал.
Мои конвоиры посовещались и решили добираться кружным путем: на попутном судне по Волге подняться до Нижнего Новгорода, а оттуда уже по железной дороге двигаться на Москву. Мне было все равно, лишь бы скорее оказаться в тепле.
Парни взяли извозчика и поехали в порт. Нужно сказать, что руки мне не связывали, а наручников у них не было.
Начался холодный осенний дождь. Мы с чекистом Пашкой сели на бревно под навес неподалеку от причалов, а Гриша пошел искать попутное судно. Через двадцать минут Гриша вернулся, и мы бегом, подгоняемые усиливающимся дождем побежали на третий причал. Там под парами стоял буксир с баржей, готовый идти на Нижний Новгород. По трапу мы поднялись с причала на баржу и сразу спустились в трюм. Матрос показал нам небольшое помещение, отгороженное от общего пространства трюма деревянной перегородкой.
Внутри были двухэтажные нары, печка буржуйка, труба которой выходила куда-то наверх. Мои конвоиры прикрыли деревянную дверь. На запор она не запиралась. Затопили печку буржуйку сложенными в углу дровами. В каюте было прохладно, тонкие дощатые стены легко пропускали холодный воздух внутрь. Матрасов на нарах не было.
Я забрался на нары прямо в одежде, снял только сапоги. Чекисты оказались людьми не злыми, с собой у них были взяты нехитрые домашние продукты: картофель, хлеб, сало, яйца, яблоки. Они ели сами и угощали меня. Вместо чая пили горячий кипяток. После еды я отвернулся к стене и сделал вид, что сплю.
Всю дорогу от здания ЧеКа вел я себя тихо, куда говорили, шел без сопротивления, лишних вопросов не задавал. Да и куда я могу деться на корабле посреди реки в ноябре? За бортом ледяная вода предзимья. На палубе в рубке баржи всю ночь дежурит матрос.
Парни расслабились, и я слышал, как забулькал в стаканы самогон.
Молиться я перестал, сразу, как только меня вывели из тюрьмы. Так и не смог добиться нужного ритма. Слова молитвы никак не хотели совпадать с ударами сердца. Единственным положительным моментом от молитвы было то, что в тюрьме я настолько был сосредоточен на молении, что не замечал ничего вокруг и поэтому легко переносил длительное заключение.
Теперь пришло время действия, и я стал обдумывать свое положение. Сомневаюсь, что в Москве меня, как английского гражданина передадут в посольство Великобритании. Скорее всего меня ждет тюрьма, а потом лагерь, причем не пионерский — Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Не хотелось бы туда попасть. Ничего хорошего там для сидельцев не было. Читал как-то большую статью об этом лагере в интернете, а потом смотрел сериал «Обитель», снятый по одноименной книге писателя Захара Прилепина.
 
Вернуться домой к маме не получилось, остается только одно, устраиваться здесь в этом чужом и враждебном для меня мире, навсегда. Перед красными мне вряд ли удастся оправдаться, значит нужно уходить к белым, а потом за границу, и сейчас самый лучший момент для побега.
Я посмотрел вниз, оба чекиста спали. Мои сапоги лежали на полу. Я осторожно спустился вниз. Доски нар заскрипели, парни заворочались, но не проснулись. Взял сапоги в руки и осторожно ступая босыми ногами по ледяному полу вышел из каюты. Деревянная дверь чуть скрипнула. По трапу поднялся наверх и открыл люк на палубу.
Холодный ноябрьский ветер пронизывал до костей, луна и звезды наглухо были скрыты несущимися на запад черными облаками, впереди мерно работал двигатель буксира, у фонаря присев на корточки что-то делал дежурный матрос. Я отступил в тень и двинулся к борту баржи, сапоги держал в руках. Жалко было их оставлять, но с сапогами мне точно не выплыть. Положил сапоги на палубу. Оперся рукой о борт баржи и прыгнул в воду.
Холодная вода через одежду обожгла тело, река подхватила и понесла меня. Баржа с буксиром быстро удалялись. Я примерно прикинул, где должен быть берег и поплыл в ту сторону. Одежда, напитавшись волжской водой потяжелела. Извиваясь с трудом стащил с себя куцую шинель, сразу плыть стало легче. Неожиданно под ногами почувствовал дно. Песчаная мель?
В начале двадцатого века мели на Волге — обычное дело. Гидроэлектростанции еще не построены, река гуляет, как хочет, поэтому самая популярная профессия на реке — лоцман. Без его помощи, даже опытный капитан легко может посадить тяжело груженную баржу на мель.
Шел некоторое время по дну, разгребая ледяную воду руками, оступился, ухнул с головой в глубину, опять поплыл. Ударился ногой о топляк, ушиб большой палец, вспомнил все маты, какие знал. Медленно стал выбираться на чернеющий впереди берег.
Выбравшись на сушу, снял одежду, хорошо ее выжал и мокрую снова надел на голое тело. От холода зубы выбивали бодрую чечетку. Долго задерживаться на продуваемом всеми ветрами берегу было смертельно опасно для здоровья. Нужно уходить. Неловко ступая босыми ногами по холодной земле, прошел через густые кусты и вышел на тропинку, которая в темноте еле угадывалась под ногами. Впереди заметил на фоне светлеющего неба темные силуэты домов, а чуть на отшибе большой сарай, к которому я и свернул, и как оказалось не зря. Сарай доверху был набит сеном. Забрался на самый верх, под крышу, разделся догола, развесил свою мокрую одежду на поперечной балке, сам поглубже зарылся в сено и уснул.
  
Глава 12
 
В это время на барже. 
Гриша проснулся как от толчка. Пашка спал напротив, раскинув руки и приоткрыв рот. Накануне у них была бессонная ночь, сидели в засаде, но бандит Чернявый, которого ожидали, так и не пришел. С утра были дела в ЧеКа, потом поступил приказ доставить арестованного в Москву.
— Парни, в дороге отоспитесь, — извиняющимся тоном сказал начальник, — кроме вас отправить больше некого. Глаз с него не спускайте, один спит, другой бодрствует.
Арестантом оказался молодой парнишка в красноармейской форме. На вид лет шестнадцать, не больше. Держался он тихо, все приказания выполнял беспрекословно. Пашка даже его пожалел, принес забытую кем-то шинель, чтобы парень не мерз в дороге.
На барже они конечно расслабились. Арестант поел и сразу завалился спать на второй этаж нар. Они с Пашкой не спеша распили пол литровую бутыль самогона, потом поделили ночное дежурство на двоих: с вечера до трех ночи дежурит Пашка, с трех ночи до утра — Гриша.
Первым делом Гриша глянул на верхний этаж нар — арестанта не было, отсутствовали и его сапоги, которые лежали вчера на полу. Гриша зло толкнул Пашку в плечо.
— Ты чего спишь, скотина! Почему меня не разбудил? Где арестант?
Гриша спросонья не мог понять, что от него требуют, потом понемногу стал соображать.