Писарь Первой конной (СИ)

Вышел во двор. Дом, в котором ночевал, был небольшой одноэтажный, стены выбелены известью, крыша крыта соломой. Такие же дома виднелись и на другой стороне улицы. Как потом узнал, вокруг раскинулось большое село Голый Карамыш, которому совсем недавно, в 1918 году был присвоен статус города. Основано село Бальцер (Голый Карамыш) в 1765 году немецкими колонистами, прибывшими в Россию по приглашению Екатерины II.
Несмотря на то, что было раннее утро и солнце только-только поднялось над горизонтом на улице было людно: ходили военные с красными звездами на буденовках, скакали всадники. У соседнего дома во дворе на завалинке сидели красноармейцы с самокрутками в руках. Густое облако махорочного дыма поднималось у них над головой.
Пока я осматривался, ко мне подошел вчерашний командир в фуражке с красной звездой.
— Ну как, Митя, здоров? Работать сможешь? — спросил он, протягивая мне руку.
— Смогу, — сказал я, отвечая на рукопожатие. А сам радостно подумал, ну надо же, меня оказывается Митя зовут, то есть Дмитрий, как и в той жизни. Уже хорошо.
— Тогда пошли в штаб. Шапку только надень.
Пришлось вернуться в дом. На гвозде над кроватью висела шапка кубанка с красной лентой, пришитой наискосок. Наверное, моя. Надел и снова вышел на улицу.
Мы вышли со двора и пошли в сторону центра этого небольшого города. Командир еще что-то хотел меня спросить, но на мое счастье к нему подошли красноармейцы. Один из них встал по стойке смирно и сказал:
— Товарищ военный комиссар, разрешите обратиться? У нас тут спор вышел. Товарищ Ленин за какой Интернационал, за 2-й или за 3-й?
Я удивленно посмотрел на красноармейцев, уж очень эта сцена напоминала известный фильм «Чапаев» с актером Борисом Бабочкиным в главной роли. Смотрел я его недавно, поэтому хорошо помнил, что должен был ответить комиссар.
— Товарищи, Ленин за 3-й Интернационал, потому что он его и создал, — сказал комиссар, — лидеры 2-го Интернационала предали интересы рабочего движения и веры им нет.
— А-а, понятно, — ответил красноармеец, оглядываясь на товарищей.
— Товарищи, я к вам вечером подойду, побеседуем о текущей политической обстановке, — сказал комиссар и мы пошли дальше по улице, но тут комиссара снова окликнули. Он махнул мне рукой, мол иди дальше один и подошел еще к одной группе красноармейцев.
Я пошел по улице дальше. Глинобитные хаты, с белеными известью стенами и крышами крытыми соломой остались позади. Центр города был застроен двух — трехэтажными каменными домами из необычного красного и желтого кирпича. Обратил внимание на лютеранскую кирху с колоннами по фасаду и высокой колокольней, на шпиле которой возвышался четырехконечный крест.
В двухэтажном каменном здании местной школы размещался штаб Красной армии. Справа от входа висел красный флаг. У входа в штаб стоял часовой с винтовкой. Я замедлил шаги, не зная, как поступить, но он приветливо мне улыбнулся и спросил:
— Как голова, не болит?
— Да, вроде, нет, — ответил я и прошел в штаб. Внутри здания было душно. В коридорах туда-сюда ходили люди в военной форме, но без погон. Двери во многие кабинеты были открыты на распашку. Надо так понимать, подумал я, что где-то здесь мое рабочее место писаря, только где оно, вот в чем вопрос?
Пока я стоял не в нерешительности раздумывая, куда пойти дальше, ко мне подошел военный, невысокий немного полноватый мужчина, одетый, как и все вокруг в гимнастерку без погон и брюки галифе. На ногах начищенные до блеска сапоги. Фуражка на голове отсутствовала, а непослушные черные волосы торчали в разные стороны.
— Митрий, ты список написал? — спросил он.
— Какой список? — спросил я.
— Как какой? — разволновался военный. — Я тебе давал список, написанный карандашом. Ты его был должен красиво переписать. Ты это сделал?
— Раз давали, значит переписал, — ответил я в надежде, что мой предшественник в этом теле, все сделал как надо.
— А куда ты идешь? — снова спросил военный.
— Туда, — я неопределенно кивнул прямо. Знал бы где мое рабочее место, давно бы дошел до него.
 
— Нет, так не пойдет, — сказал военный, — вначале отдай мне список, а потом иди куда хочешь.
Мужчина развернулся, и мы пошли в обратную сторону. Он шел впереди, я за ним. Мы поднялись на второй этаж и вошли в один из кабинетов. Сидящие за столами люди подняли головы. Я поздоровался и прошел к единственному столу за которым никто не сидел. На столе никаких бумаг не было. Я открыл ящик стола, сверху лежала бумага, исписанная каллиграфическим почерком.
— Это ваш список? — спросил я у военного протягивая ему бумагу.
— Да. Спасибо! — он схватил бумагу и ушел. А я сел за стол и огляделся. На столе стояла чернильница, лежали перьевые ручки, карандаши. В кабинете было три стола. За одним сидел я, за соседним столом молодой худощавый парень с рябым лицом в военной форме и чуть в стороне пожилой мужчина в обычных гражданских брюках и рубахе косоворотке. Вместо четвертого стола стоял большой шкаф с папками внутри.
Рябой парень сразу вскочил со своего места и подошел ко мне, разглядывая, мой лоб.
— Ого, не слабо тебя вчера приложили! Болит?
— Да, нет, сегодня уже легче, — ответил я.
Мужчина в косоворотке, взял со своего стола какую-то бумагу и через рябого передал мне.
— Митя у тебя почерк хороший. Этот приказ нужно переписать в первую очередь.
Я быстро прочитал начало документа: «Приказ по личному составу 10-й армии...». Внизу под приказом стояла дата 6 августа 1919 года и имя командующего армией Леонида Лавровича Клюева. Я задумался припоминая. В конце лета 1919 года 10-я армия РККА сражалась в районе Камышина, сдерживая Кавказскую армию Вооруженных сил Юга России, наступающую от Царицына на Москву. Командовал Кавказской армией генерал Петр Николаевич Врангель. Камышин, насколько я помню, недавно взят белыми, а от Камышина до Голого Карамыша около 100 км. Весь политический расклад текущего момента теперь был понятен. 
Приказ был написан от руки карандашом. На мой взгляд очень даже хорошим почерком. Каждая буква была понятна. В своей прошлой жизни я писал, как курица лапой.
Однажды мой дед, вспоминая свою учебу в школе в стародавние времена, рассказывал, что в первом классе они полгода писали прописи, чтобы научиться писать красиво, каллиграфически. Нас же ничему подобному не учили. Считалось, что писать от руки современным детям не придется, они все тексты будут печатать на компьютере.
Я достал из ящика стола чистый лист бумаги, но подумав отложил его в сторону. Вначале нужно было потренироваться на черновике. В ящике стола нашел еще одну бумагу, наверное, написанную моим предшественником в этом теле. До сих пор я даже не представлял, что так красиво можно писать буквы. Они имели небольшой наклон, в одних местах были толще, в других тоньше. Заглавные буквы к тому же были украшены хитрыми завитками. Повторить этот шедевр при всем желании я не смогу.
Наконец в ящике стола нашел лист бумаги, который уже использовался как черновик. Взял ручку, обмакнул перо в чернильницу, и большая клякса тут же упала на середину листа. Попробовал писать буквы пониже кляксы, но перо царапало бумагу и вместо красивых округлых букв выходили кривые каляки-маляки.
— Что с тобой, Митя? — неожиданно раздался голос над моей головой. Я и не заметил, увлеченный начертанием букв, что два моих сослуживца встали со своих мест и с удивлением разглядывали мое творение.
— Иосиф Францович, так его вчера пьяный красноармеец по голове кулаком вдарил, — сказал рябой парень ухмыляясь.
— Митя, тебе может пойти домой, полежать? — спросил Иосиф Францович.
В ответ я кивнул. В голове крутилась глупая фраза из анекдота: «Идущий с красным знаменем в руках Штирлиц как никогда был близок к провалу».
— Даю сегодня тебе день, — сказал Иосиф Францович. — Отдыхай, набирайся сил. Мы и без тебя справимся. Завтра, надеюсь, ты войдешь в норму.
Я вышел в коридор. Проходя мимо одной из приоткрытых дверей увидел в щель Остапа в военной форме. Он стоял с виноватым видом, опустив глаза вниз. Я услышал голос комиссара.