Писарь Первой конной (СИ)
— Вам, Артамонов, тоже нельзя, — она легко его обошла, — голова закружится.
— Она уже кружится, от вас, — сказал Артамонов и как привязанный телок пошел следом за ней. Так, понятно, воздыхатель из числа раненых и мой соперник. По возрасту явно старше меня — лет ему так двадцать пять. Я за ними не пошел, не видел в этом никакого смысла. Я и так уже заметил, что девушку провожают взглядами почти все раненные. Отступать я не собирался, но атаку в лоб считал непродуктивной. В таких делах тоньше надо действовать. Я рассчитывал, что повод познакомиться ближе еще найдется, и вернулся в палату.
— Что? Понравилась девка? — сказал широко улыбаясь, мужчина с соседней койки, которая находилась у окна. — Это дочка нашего доктора Карла Казимировича — Божена.
— Понравилась, — ответил я односложно и лег на свою койку.
— Петр Петрович, мы не договорили, — обратился к моему соседу молодой парень с руками молотобойца. У него была забинтована нога. — Если вы так рассуждаете, от чего же в Красную армию пошли?
— А к красным, Вася, я пошел по одной единственной причине, потому что Ленин нам крестьянам пообещал землю. Помнишь, декрет был — «землю — крестьянам».
— Это философия единоличника, — сказал Василий, — будущее за общественной обработкой земли. В деревнях нужно создавать коммуны, где не будет ничего личного — от каждого по способностям, а каждому по труду!
— Это что и бабы будут общие?! — воскликнул молодой парень, который внимательно прислушивался к спору со своей койки. — А что? Я не против.
На эту реплику спорщики не обратили внимания.
— Вот у нас в деревне есть мужик, Пров, горький пьяница. У него весь двор бурьяном зарос. Это что же получается, я в вашей коммуне буду работать, а он водку пить, раз у него никаких других способностей нет? — возмутился Петр Петрович. — Нет, на такое я не согласен.
— Таких, как ваш Пров, коммуна будет перевоспитывать, — веско сказал Василий.
— Ага, как же, перевоспитаешь его, — сказал Петр Петрович, — я всю жизнь в батраках, насмотрелся всякого. Кто пьет, тот уже конченный человек, не будет от него толку. Вон, баре в старину своих холопов, пьяниц, на гумне плетью воспитывали и то никого не перевоспитали.
— Так в этом все и дело, — стоял на своем Василий, — пока был холопом, пил, от безысходности, потому что жизнь такая. Теперь же все будет иначе, советская власть бедняку открывает все пути-дороги, хочешь — учись, хочешь — работай, только не ленись. Кто же от такой хорошей жизни по доброй воле откажется?
— Я еще посмотрю, что у вас получиться, — скептически заметил Петр Петрович, — людей так просто не переделаешь.
Несмотря на то, что в палате не было ни книг, ни газет, ни радио, я не скучал. Интересно было слушать разговоры раненых бойцов. В нашей палате главными спорщиками были Василий и Петр Петрович. Василий, как и моя Татьяна был горой за все новое, что принесла революция. В споре всегда горячился, нервничал, стремился доказать свою правоту. Петр Петрович, наоборот, держался спокойно, на наскоки своего оппонента отвечал сдержанно, с достоинством. Пределом его мечтаний был личный надел земли, который пообещал ему, как он считал, лично Ленин. За это он и воевал с оружием в руках. На все остальное, что предлагала революция, он смотрел с большой долей недоверия. Горячие объяснения Василия про коммунизм, слушал с усмешкой, мол пой птичка, пой, я-то знаю, как на самом деле все будет.
Я в спор не вмешивался, а когда Василий начинал обращаться ко мне за поддержкой, отвечал односложно и старался быстрее покинуть палату, чтобы случайно не проговориться. Я, конечно, не знал, как сложится судьба каждого конкретного человека, но мог бы много рассказать об истории Советского Союза. В свое время на эту тему прочитал достаточно статей в интернете. Скептически настроенный к советской власти Петр Петрович мне был ближе, чем романтик революции Василий. Петр Петрович интуитивно угадывал все те сложности, которые ждут русских крестьян в ближайшем будущем, а Василий ничего кроме сверкающего в небесах чистого идеала коммунизма не замечал, и ему казалось, что столь великая цель оправдывает любые средства при ее достижении.
Ночью не спалось и я вышел из палаты в коридор подышать воздухом. Божена сидела на месте дежурной медсестры. В коридоре было пусто, все раненые спали по своим палатам. На столе горела керосиновая лампа, девушка читала какую-то книгу. Я посмотрел на обложку: «Княжна Тараканова» Э. Лукинский.
— Интересная книга?
— Да, интересная, — ответила Божена и вопросительно на меня посмотрела. Я прямо утонул в ее широко раскрытых синих глазах.
— У вас, наверное, дома хорошая библиотека? — сказал я. — Принесите что-нибудь почитать раненому.
— А вы что же книги читать любите? И какие? — она немного удивленно смотрела на меня. На подбородке обозначилась ямочка. Большинство раненых в госпитале даже газет не читали, которые приносил в госпиталь местный комиссар. Рвали и пускали на самокрутки. Красноармейцы курили ядреный самосад, который покупали на ближайшем к госпиталю рынке. Бумаги для самокруток нужно было много.
— Хорошие книги. Об истории России, например.
— Карамзина читали?
— Да, читал, — Карамзина я еще в школе прочитал. Скачал из интернета его «Историю государства Российского», но здесь об этом рассказывать не стоило.
— Интересно, — она действительно с интересом на меня смотрела, — а какие еще книги читали?
Много читал, вот только все они еще не изданы и даже не написаны. Я лихорадочно стал припоминать авторов, соответствующих эпохе.
— История сословий в России. Ключевского.
— Это серьезная книга, — Божена удивилась еще больше. Было понятно, что она девушка образованная, судя по возрасту, у нее за плечами классическая русская гимназия, с приличным знанием греческого языка, латыни, двух иностранных языков — французского и немецкого на уровне нашего вуза, качественное знание современной ей литературы. На меня она пока смотрела, как на простого крестьянского парня, немного свысока, хотя старательно это скрывала.
— Раз вы интересуетесь историей, я могу вам принести книгу «Петр Великий. Воспитание, личность, дело», автор Казимир Валишевский. Не читали?
— С удовольствием прочитаю.
— Хорошо. Я завтра вечером снова буду в госпитале и принесу вам книгу. Только не оставляйте ее без присмотра, иначе раненые красноармейцы все страницы повыдирают на самокрутки.
— Об этом не беспокойтесь, — я улыбнулся ей в ответ.
В этот момент из соседней палаты закричали.
— Сестра, здесь товарищу плохо!
Божена заглянула в палату и побежала будить дежурного доктора, а я вернулся к себе, внутренне переживая только что случившийся разговор.
На следующий день ближе к вечеру Божена опять была в госпитале и сразу вручила мне обещанную книгу. Я ее поджидал на улице.
— Вы не похожи на обычного красноармейца, — сказала девушка, — учились в гимназии?
— Нет, занимался самообразованием, — ответил я. То, что я не учился в гимназии, это я думаю и так было видно, поэтому врать не стал. К сожалению, поговорить нам не дали. Божену позвали, а я пошел в палату читать книгу. У входа в госпиталь меня остановил Артамонов.
— А ну, дай сюда, — он попытался вырвать у меня книгу, но я быстро убрал ее за спину.
— Книжки значит читаешь? — продолжил он. — Сильно умный? Я, между прочим, лучший пулеметчик полка!
— Молодец! — я попытался его обойти, но он задержал меня упершись ладонью в правое плечо.
— Руку убери! — сказал я.
— А то что? — с вызовом спросил Артамонов.
— А то будет, как вчера! — я невольно улыбнулся — Фраза из известного анекдота, но Артамонов анекдота не знал, да и моя улыбка сбила его с толку. Он молча посторонился.
(Анекдот. У зайца звери украли кошелек. Заяц пошел в лес и говорит: — Звери отдайте кошелек, а не то будет как вчера. Все молчат, проходит некоторое время он опять говорит: — Отдайте кошелек, а не то будет как вчера. Все опять молчат, тогда он сделал грозный вид и говорит: — Я последний раз предупреждаю отдайте кошелек, а то точно будет как вчера. Ну, звери испугались и отдали ему кошелек. А через некоторое время к зайцу подходит лиса и спрашивает: — Заяц, а вчера как было? — А вчера не отдали).